Можно себе представить положение моей матери (ей было тогда семнадцать лет) среди этих полудиких людей
с бородами, одетых в нагольные тулупы, говорящих на совершенно незнакомом языке, в небольшой закоптелой избе, и все это в ноябре месяце страшной зимы 1812 года.
Неточные совпадения
Мортье вспомнил, что он знал моего отца в Париже, и доложил Наполеону; Наполеон велел на другое утро представить его себе. В синем поношенном полуфраке
с бронзовыми пуговицами, назначенном для охоты, без парика, в сапогах, несколько дней не чищенных, в черном белье и
с небритой
бородой, мой отец — поклонник приличий и строжайшего этикета — явился в тронную залу Кремлевского дворца по зову императора французов.
Лет через пятнадцать староста еще был жив и иногда приезжал в Москву, седой как лунь и плешивый; моя мать угощала его обыкновенно чаем и поминала
с ним зиму 1812 года, как она его боялась и как они, не понимая друг друга, хлопотали о похоронах Павла Ивановича. Старик все еще называл мою мать, как тогда, Юлиза Ивановна — вместо Луиза, и рассказывал, как я вовсе не боялся его
бороды и охотно ходил к нему на руки.
Я
с детства ненавидел этого министра без портфеля, он при мне раз на дворе бил какого-то старого крестьянина, я от бешенства вцепился ему в
бороду и чуть не упал в обморок.
Торжественно и поэтически являлись середь мещанского мира эти восторженные юноши
с своими неразрезными жилетами,
с отрощенными
бородами. Они возвестили новую веру, им было что сказать и было во имя чего позвать перед свой суд старый порядок вещей, хотевший их судить по кодексу Наполеона и по орлеанской религии.
Тут только я разглядел, что в углу сидел старый священник
с седой
бородой и красно-синим лицом.
— Это, батюшка, — говорил он, расчесывая пальцами свою обкладистую белокурую
бороду с проседью, — все дело рук человеческих.
Представьте себе пестрого, разнаряженного офицера на маленьких дрожках
с дородным попом, украшенным большой, расчесанной
бородой, в шелковой рясе, которая цеплялась за все ненужности уланской сбруи.
Когда я пришел, Соколовский,
с усами и
бородою, бросился мне на шею, а тут Сатин; уже долго после меня привезли Огарева, все высыпало встретить его.
Там жил старик Кашенцов, разбитый параличом, в опале
с 1813 года, и мечтал увидеть своего барина
с кавалериями и регалиями; там жил и умер потом, в холеру 1831, почтенный седой староста
с брюшком, Василий Яковлев, которого я помню во все свои возрасты и во все цвета его
бороды, сперва темно-русой, потом совершенно седой; там был молочный брат мой Никифор, гордившийся тем, что для меня отняли молоко его матери, умершей впоследствии в доме умалишенных…
Что за хаос! Прудон, освобождаясь от всего, кроме разума, хотел остаться не только мужем вроде Синей
Бороды, но и французским националистом —
с литературным шовинизмом и безграничной родительской властью, а потому вслед за крепкой, полной сил мыслью свободного человека слышится голос свирепого старика, диктующего свое завещание и хотящего теперь сохранить своим детям ветхую храмину, которую он подкапывал всю жизнь.
Три дамы: старушка, молодая и купчиха, три господина; один ― банкир-Немец с перстнем на пальце, другой ― купец
с бородой, и третий ― сердитый чиновник в виц-мундире с крестом на шее, очевидно, давно уже ждали.
— Еще бы не помнить! — отвечал за него Леонтий. — Если ее забыл, так кашу не забывают… А Уленька правду говорит: ты очень возмужал, тебя узнать нельзя: с усами,
с бородой! Ну, что бабушка? Как, я думаю, обрадовалась! Не больше, впрочем, меня. Да радуйся же, Уля: что ты уставила на него глаза и ничего не скажешь?
Неточные совпадения
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели,
с небритою
бородою, раздутою губою и перевязанною щекою; за нею в перспективе показывается несколько других.
С большущей сивой гривою, // Чай, двадцать лет не стриженной, //
С большущей
бородой, // Дед на медведя смахивал, // Особенно как из лесу, // Согнувшись, выходил.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой, то голова
с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в
бороду усмехается.
— Вот, я приехал к тебе, — сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз
с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил он, обтирая свою
бороду большими худыми ладонями.
Старичок-священник,
с редкою полуседою
бородой,
с усталыми, добрыми глазами, стоял у аналоя и перелистывал требник.