Неточные совпадения
Бобчинский. Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только сверх носа небольшая нашлепка! Я забегу к Христиану Ивановичу:
у него-с есть пластырь такой, так вот оно и
пройдет.
Уж
у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как
прохожу через департамент — просто землетрясенье, все дрожит и трясется, как лист.
Поспел горох! Накинулись,
Как саранча на полосу:
Горох, что девку красную,
Кто ни
пройдет — щипнет!
Теперь горох
у всякого —
У старого,
у малого,
Рассыпался горох
На семьдесят дорог!
Влас наземь опускается.
«Что так?» — спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С тех пор, как слух
прошел,
Что воля нам готовится,
У князя речь одна:
Что мужику
у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..
В веригах, изможденные,
Голодные, холодные,
Прошли Господни ратники
Пустыни, города, —
И
у волхвов выспрашивать
И по звездам высчитывать
Пытались — нет ключей!
«Избави Бог, Парашенька,
Ты в Питер не
ходи!
Такие есть чиновники,
Ты день
у них кухаркою,
А ночь
у них сударкою —
Так это наплевать!»
«Куда ты скачешь, Саввушка?»
(Кричит священник сотскому
Верхом, с казенной бляхою.)
— В Кузьминское скачу
За становым. Оказия:
Там впереди крестьянина
Убили… — «Эх!.. грехи...
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда
у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
Скотинин. Я
проходил мимо вас. Услышал, что меня кличут, я и откликнулся.
У меня такой обычай: кто вскрикнет — Скотинин! А я ему: я! Что вы, братцы, и заправду? Я сам служивал в гвардии и отставлен капралом. Бывало, на съезжей в перекличке как закричат: Тарас Скотинин! А я во все горло: я!
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью за бобра купили да собаку за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара за восемь верст ловить
ходили, а комар
у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
— Зачем? — спросил, указывая глазами на реку, Угрюм-Бурчеев
у сопровождавших его квартальных, когда
прошел первый момент оцепенения.
Вор-новотор
ходил на них с пушечным снарядом, палил неослабляючи и, перепалив всех, заключил мир, то есть
у заугольников ел палтусину, [Па́лтусина — мясо беломорской рыбы палтуса.]
у сычужников — сычуги.
И Дунька и Матренка бесчинствовали несказанно. Выходили на улицу и кулаками сшибали проходящим головы,
ходили в одиночку на кабаки и разбивали их, ловили молодых парней и прятали их в подполья, ели младенцев, а
у женщин вырезали груди и тоже ели. Распустивши волоса по ветру, в одном утреннем неглиже, они бегали по городским улицам, словно исступленные, плевались, кусались и произносили неподобные слова.
Так
прошел и еще год, в течение которого
у глуповцев всякого добра явилось уже не вдвое или втрое, но вчетверо. Но по мере того как развивалась свобода, нарождался и исконный враг ее — анализ. С увеличением материального благосостояния приобретался досуг, а с приобретением досуга явилась способность исследовать и испытывать природу вещей. Так бывает всегда, но глуповцы употребили эту"новоявленную
у них способность"не для того, чтобы упрочить свое благополучие, а для того, чтоб оное подорвать.
И, так же как
у сумасшедшего, чувства эти
проходили неожиданно.
Разговаривая и здороваясь со встречавшимися знакомыми, Левин с князем
прошел все комнаты: большую, где стояли уже столы и играли в небольшую игру привычные партнеры; диванную, где играли в шахматы и сидел Сергей Иванович, разговаривая с кем-то; бильярдную, где на изгибе комнаты
у дивана составилась веселая партия с шампанским, в которой участвовал Гагин; заглянули и в инфернальную, где
у одного стола, за который уже сел Яшвин, толпилось много державших.
Левин остался
у линейки и с завистью смотрел на охотников. Охотники
прошли всё болотце. Кроме курочки и чибисов, из которых одного убил Васенька, ничего не было в болоте.
Когда он наконец взял невесту за руку, как надо было, священник
прошел несколько шагов впереди их и остановился
у аналоя.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он
прошел прямо в свой номер
у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
— Поедемте, пожалуйста, и я поеду, — сказала Кити и покраснела. Она хотела спросить Васеньку из учтивости, поедет ли он, и не спросила. — Ты куда, Костя? — спросила она с виноватым видом
у мужа, когда он решительным шагом
проходил мимо нее. Это виноватое выражение подтвердило все его сомнения.
Подъехав к серьезному болоту, главной цели поездки, Левин невольно подумывал о том, как бы ему избавиться от Васеньки и
ходить без помехи. Степан Аркадьич, очевидно, желал того же, и на его лице Левин видел выражение озабоченности, которое всегда бывает
у настоящего охотника пред началом охоты, и некоторой свойственной ему добродушной хитрости.
— И еще кто-то. Верно, папа! — прокричал Левин, остановившись
у входа в аллею. — Кити, не
ходи по крутой лестнице, а кругом.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались
у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было
ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
— Вот как!… Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую партию, — сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся
ходить. — Впрочем, я его не знаю, — прибавил он. — Да, это тяжелое положение! От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает только, что
у тебя не достало денег, а здесь — твое достоинство на весах. Однако вот и поезд.
Проходя по гостиной, она услыхала, что
у подъезда остановился экипаж, и, выглянув в окно, увидала карету, из которой высовывалась молодая девушка в лиловой шляпке, что-то приказывая звонившему лакею.
—
Проходит великая княгиня с каким-то послом, и на его беду зашел
у них разговор о новых касках.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже
сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил
у него в комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах спросить, что хотел.
Проходя в первый раз мимо отделения Вронского, он заметил, что окно было задернуто. Но
проходя в другой раз, он увидал
у окна старую графиню. Она подозвала к себе Кознышева.
Она быстро оделась,
сошла вниз и решительными шагами вошла в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа, весь в белом, стоял
у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым он был похож на отца, что-то делал с цветами, которые он принес.
Он и попытался это делать и
ходил сначала в библиотеку заниматься выписками и справками для своей книги; но, как он говорил ей, чем больше он ничего не делал, тем меньше
у него оставалось времени.
— Что же касается до того, что тебе это не нравится, то извини меня, — это наша русская лень и барство, а я уверен, что
у тебя это временное заблуждение, и
пройдет.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые приехали в одно время, уложила раненого на постель и осталась
у него
ходить за ним.
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами пошел вниз: он чувствовал, что ему надо что-то сделать, но не знал что. Досада на нее за то, что она ставила себя и его в такое фальшивое положение, вместе с жалостью к ней за ее страдания, волновали его. Он
сошел вниз в партер и направился прямо к бенуару Анны.
У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею...
Акт кончился, когда он вошел, и потому он, не заходя в ложу брата,
прошел до первого ряда и остановился
у рампы с Серпуховским, который, согнув колено и постукивая каблуком в рампу и издалека увидав его, подозвал к себе улыбкой.
— Верно, с бумагами, — прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна
проходила мимо лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем, а сам приехавший стоял
у лампы, Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг шевельнулось
у нее в сердце.
Пройдя черев двор мимо сугроба
у сирени, он подошел к скотной.
После партии Вронский и Левин подсели к столу Гагина, и Левин стал по предложению Степана Аркадьича держать на тузы. Вронский то сидел
у стола, окруженный беспрестанно подходившими к нему знакомыми, то
ходил в инфернальную проведывать Яшвина. Левин испытывал приятный отдых от умственной усталости утра. Его радовало прекращение враждебности с Вронским, и впечатление спокойствия, приличия и удовольствия не оставляло его.
— Кити, не было ли
у тебя чего-нибудь неприятного с Петровыми? — сказала княгиня, когда они остались одни. — Отчего она перестала присылать детей и
ходить к нам?
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы
у нас были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой,
у Долли дети все были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей
ходить за детьми. Да; и три недели прожил
у них в доме и как нянька
ходил за детьми.
Алексей Александрович
прошел в ее кабинет.
У ее стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
Выйдя из-за стола, Левин, чувствуя, что
у него на ходьбе особенно правильно и легко мотаются руки, пошел с Гагиным через высокие комнаты к бильярдной.
Проходя через большую залу, он столкнулся с тестем.
— Когда же
ходить по будням?
У них тоже ученье. И вам ученье, сударь, идите.
Он
проходил целый день и принес только три штуки, но зато принес, как и всегда с охоты, отличный аппетит, отличное расположение духа и то возбужденное умственное состояние, которым всегда сопровождалось
у него сильное физическое движение.
А другой раз сидит
у себя в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне
ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха…
— Ага, — сказал грубый голос, — попался!.. будешь
у меня к княжнам
ходить ночью!..
На другой день утром я проснулся рано; но Максим Максимыч предупредил меня. Я нашел его
у ворот сидящего на скамейке. «Мне надо
сходить к коменданту, — сказал он, — так пожалуйста, если Печорин придет, пришлите за мной…»
Григорий Александрович наряжал ее, как куколку, холил и лелеял; и она
у нас так похорошела, что чудо; с лица и с рук
сошел загар, румянец разыгрался на щеках…
Проходя мимо кислосерного источника, я остановился
у крытой галереи, чтоб вздохнуть под ее тенью, это доставило мне случай быть свидетелем довольно любопытной сцены.
За нею
прошла княгиня и
у ворот раскланялась с Раевичем.
Она, по обыкновению, дожидалась меня
у калитки, завернувшись в шубку; луна освещала ее милые губки, посиневшие от ночного холода. Узнав меня, она улыбнулась, но мне было не до нее. «Прощай, Настя», — сказал я,
проходя мимо. Она хотела что-то отвечать, но только вздохнула.
Проходя мимо окон Веры, я видел ее
у окна.