Неточные совпадения
Четверть часа спустя Федя с фонарем проводил меня в сарай. Я бросился на душистое сено, собака свернулась
у ног моих; Федя пожелал мне доброй ночи, дверь заскрипела и захлопнулась. Я довольно долго не мог заснуть. Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два, собака с достоинством на нее зарычала; свинья
прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь где-то в близости стала жевать сено и фыркать… я, наконец, задремал.
Ходили темные слухи, что состоял он когда-то
у кого-то в камердинерах; но кто он, откуда он, чей сын, как попал в число шумихинских подданных, каким образом добыл мухояровый, с незапамятных времен носимый им кафтан, где живет, чем живет, — об этом решительно никто не имел ни малейшего понятия, да и, правду сказать, никого не занимали эти вопросы.
Глаз
у нее не совсем был закрыт, и по этому глазу
ходила муха…
Слышим мы:
ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот
прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а заставки
у дворца-то [«Дворцом» называется
у нас место, по которому вода бежит на колесо.
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот
у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть
ходила.
А
у нас на деревне такие, брат, слухи
ходили, что, мол, белые волки по земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку [В поверье о «Тришке», вероятно, отозвалось сказание об антихристе.
Сперва он со дядьями со своими в извоз
ходил, — они
у него были троечные, — ну, а потом, знать, наскучило — бросил.
В тот же день я вернулся домой. Неделю спустя я узнал, что госпожа Лоснякова оставила и Павла и Николая
у себя в услужении, а девку Татьяну
сослала: видно, не понадобилась.
Зато ключница
у него, женщина лет тридцати пяти, черноглазая, чернобровая, полная, свежая и с усами, по буднишним дням
ходит в накрахмаленных платьях, а по воскресеньям и кисейные рукава надевает.
На разъездах, переправах и в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая народ или вызывая карету, говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому
пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда,
у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (о том, что она серая с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль в глаза.
Если нет
у ней гостя, сидит себе моя Татьяна Борисовна под окном и чулок вяжет — зимой; летом в сад
ходит, цветы сажает и поливает, с котятами играет по целым часам, голубей кормит…
Что за художники
ходят к ним по вечерам, пьют
у них чай, слушают их разговоры!
С того времени
прошел год. Беловзоров до сих пор живет
у тетушки и все собирается в Петербург. Он в деревне стал поперек себя толще. Тетка — кто бы мог это подумать — в нем души не чает, а окрестные девицы в него влюбляются…
Я отвернулся и быстрыми шагами стал спускаться с холма, на котором лежит Колотовка.
У подошвы этого холма расстилается широкая равнина; затопленная мглистыми волнами вечернего тумана, она казалась еще необъятней и как будто сливалась с потемневшим небом. Я
сходил большими шагами по дороге вдоль оврага, как вдруг где-то далеко в равнине раздался звонкий голос мальчика. «Антропка! Антропка-а-а!..» — кричал он с упорным и слезливым отчаянием, долго, долго вытягивая последний слог.
— «А отца?» — «Ну, отца не
сошлют; он
у нас один хороший портной и есть».
Прошло несколько мгновений… Она притихла, подняла голову, вскочила, оглянулась и всплеснула руками; хотела было бежать за ним, но ноги
у ней подкосились — она упала на колени… Я не выдержал и бросился к ней; но едва успела она вглядеться в меня, как откуда взялись силы — она с слабым криком поднялась и исчезла за деревьями, оставив разбросанные цветы на земле.
Чертопханов
ходил взад и вперед по комнате, одинаковым образом поворачиваясь на пятках
у каждой стены, как зверь в клетке.
— И про себя и голосом. Громко-то не могу, а все — понять можно. Вот я вам сказывала — девочка ко мне
ходит. Сиротка, значит, понятливая. Так вот я ее выучила; четыре песни она уже
у меня переняла. Аль не верите? Постойте, я вам сейчас…
И
проходят мимо меня все странники; идут они тихо, словно нехотя, все в одну сторону; лица
у всех унылые и друг на дружку все очень похожи.
Пока Ермолай
ходил за «простым» человеком, мне пришло в голову: не лучше ли мне самому съездить в Тулу? Во-первых, я, наученный опытом, плохо надеялся на Ермолая; я послал его однажды в город за покупками, он обещался исполнить все мои поручения в течение одного дня — и пропадал целую неделю, пропил все деньги и вернулся пеший, — а поехал на беговых дрожках. Во-вторых,
у меня был в Туле барышник знакомый; я мог купить
у него лошадь на место охромевшего коренника.
Неточные совпадения
Бобчинский. Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только сверх носа небольшая нашлепка! Я забегу к Христиану Ивановичу:
у него-с есть пластырь такой, так вот оно и
пройдет.
Уж
у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как
прохожу через департамент — просто землетрясенье, все дрожит и трясется, как лист.
Поспел горох! Накинулись, // Как саранча на полосу: // Горох, что девку красную, // Кто ни
пройдет — щипнет! // Теперь горох
у всякого — //
У старого,
у малого, // Рассыпался горох // На семьдесят дорог!
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка //
Сойдет с коня любимого! // С тех пор, как слух
прошел, // Что воля нам готовится, //
У князя речь одна: // Что мужику
у барина // До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
В веригах, изможденные, // Голодные, холодные, //
Прошли Господни ратники // Пустыни, города, — // И
у волхвов выспрашивать // И по звездам высчитывать // Пытались — нет ключей!