День
проходил у него в угрызениях совести; часто он не выносил их остроты, бросал работу и ругался страшными ругательствами, бегая по комнате или валяясь на постели. Мотря давала ему время перекипеть, тогда они мирились.
Неточные совпадения
Постоянно один
у другого на глазах, они привыкли друг к другу, знали все слова и жесты один другого. День шёл за днём и не вносил в их жизнь почти ничего, что развлекало бы их. Иногда, по праздникам, они
ходили в гости к таким же нищим духом, как сами, иногда к ним приходили гости, пили, пели, нередко — дрались. А потом снова один за другим тянулись бесцветные дни, как звенья невидимой цепи, отягчавшей жизнь этих людей работой, скукой и бессмысленным раздражением друг против друга.
Полицейский тихо покачивался на носилках, уставившись в ясное и жаркое небо стеклянными глазами из-под искривлённых век. Григорий смотрел на него с тупым ужасом в сердце: третьего дня он этого полицейского видел на посту и даже ругнул его,
проходя мимо, —
у них были маленькие счёты между собой. А теперь вот этот человек, такой здоровяк и злючка, лежит мёртвый, обезображенный, скорченный судорогами.
Приснилось ему, что будто бы он с женой в гостях
у доктора в громадной комнате, уставленной по стенам венскими стульями. На стульях сидят все больные из барака. Доктор с Матрёной
ходят «русскую» среди зала, а он сам играет на гармонике и хохочет, потому что длинные ноги доктора совсем не гнутся, и доктор, важный, надутый,
ходит по залу за Матрёной — точно цапля по болоту. И все больные тоже хохочут, раскачиваясь на стульях.
Он отправлялся на несколько мгновений в сад, стоял там как истукан, словно пораженный несказанным изумлением (выражение изумления вообще не
сходило у него с лица), и возвращался снова к сыну, стараясь избегать расспросов жены.
Ей хотелось, чтоб Штольц узнал все не из ее уст, а каким-нибудь чудом. К счастью, стало темнее, и ее лицо было уже в тени: мог только изменять голос, и слова не
сходили у ней с языка, как будто она затруднялась, с какой ноты начать.
Всякий доморощенный, самолюбивый, перехитренный и посредственный талант величают они гением, или, правильнее, «хэнием»; синее небо Италии, южный лимон, душистые пары берегов Бренты не
сходят у них с языка.
Неточные совпадения
Бобчинский. Ничего, ничего-с, без всякого-с помешательства, только сверх носа небольшая нашлепка! Я забегу к Христиану Ивановичу:
у него-с есть пластырь такой, так вот оно и
пройдет.
Уж
у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как
прохожу через департамент — просто землетрясенье, все дрожит и трясется, как лист.
Поспел горох! Накинулись, // Как саранча на полосу: // Горох, что девку красную, // Кто ни
пройдет — щипнет! // Теперь горох
у всякого — //
У старого,
у малого, // Рассыпался горох // На семьдесят дорог!
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка //
Сойдет с коня любимого! // С тех пор, как слух
прошел, // Что воля нам готовится, //
У князя речь одна: // Что мужику
у барина // До светопреставления // Зажату быть в горсти!..
В веригах, изможденные, // Голодные, холодные, //
Прошли Господни ратники // Пустыни, города, — // И
у волхвов выспрашивать // И по звездам высчитывать // Пытались — нет ключей!