Неточные совпадения
— А это преказусный анекдот, — сказал Чичиков с плутоватой улыбкой. — В
имении, ваше превосходительство, у
князя Гукзовского, которого, без сомнения, ваше превосходительство, изволите знать…
Вот как-то один раз у них на обеде говорит он: «Что ж, господа, когда-нибудь и ко мне, в
имение к
князю».
В то время в выздоравливавшем
князе действительно, говорят, обнаружилась склонность тратить и чуть не бросать свои деньги на ветер: за границей он стал покупать совершенно ненужные, но ценные вещи, картины, вазы; дарить и жертвовать на Бог знает что большими кушами, даже на разные тамошние учреждения; у одного русского светского мота чуть не купил за огромную сумму, заглазно, разоренное и обремененное тяжбами
имение; наконец, действительно будто бы начал мечтать о браке.
Кроме нищеты, стояло нечто безмерно серьезнейшее, — не говоря уже о том, что все еще была надежда выиграть процесс о наследстве, затеянный уже год у Версилова с
князьями Сокольскими, и Версилов мог получить в самом ближайшем будущем
имение, ценностью в семьдесят, а может и несколько более тысяч.
Но прежде просил Кирила Петровича приехать к нему в гости с Марьей Кириловной, и гордый Троекуров обещался, ибо, взяв в уважение княжеское достоинство, две звезды и три тысячи душ родового
имения, он до некоторой степени почитал
князя Верейского себе равным.
В тридцати верстах от него находилось богатое поместие
князя Верейского.
Князь долгое время находился в чужих краях, всем
имением его управлял отставной майор, и никакого сношения не существовало между Покровским и Арбатовым. Но в конце мая месяца
князь возвратился из-за границы и приехал в свою деревню, которой отроду еще не видал. Привыкнув к рассеянности, он не мог вынести уединения и на третий день по своем приезде отправился обедать к Троекурову, с которым был некогда знаком.
В старину Заболотье находилось в полном составе в одних руках у
князя Г., но по смерти его оно распалось между троими сыновьями. Старшие два взяли по равной части, а младшему уделили половинную часть и вдобавок дали другое
имение в дальней губернии.
Перед окончанием курса несколько учеников, лучших пейзажистов, были приглашены московским генерал-губернатором
князем Сергеем Александровичем в его подмосковное
имение «Ильинское» на лето отдыхать и писать этюды.
Еще несколько слов объяснения, крайне спокойного со стороны Ивана Петровича и удивительно взволнованного со стороны
князя, и оказалось, что две барыни, пожилые девушки, родственницы покойного Павлищева, проживавшие в его
имении Златоверховом и которым
князь поручен был на воспитание, были в свою очередь кузинами Ивану Петровичу.
Так как он обращался к
князю, то
князь с жаром похвалил его, несмотря на то что Лебедев шептал ему на ухо, что у этого господина ни кола, ни двора и никогда никакого
имения не бывало.
После шести недель Николай, всегдашняя газета новостей нашего дома, рассказывает мне, что бабушка оставила все
имение Любочке, поручив до ее замужества опеку не папа, а
князю Ивану Иванычу.
Носился слух, что графиня на лето едет в свое
имение (разоренное и перезаложенное), в Симбирскую губернию, и что
князь сопровождает ее.
Прошло несколько лет, как вдруг в соседнее
имение, село Васильевское, в котором считалось девятьсот душ, приехал из Петербурга помещик,
князь Петр Александрович Валковский.
— Литовская-с. Их предок,
князь Зубр, в Литве был — еще в Беловежской пуще
имение у них… Потом они воссоединились, и из Зубров сделались Зубровыми, настоящими русскими. Только разорились они нынче, так что и Беловежскую-то пущу у них в казну отобрали… Ну-с, так вот этот самый
князь Андрей Зубров… Была в Москве одна барыня: сначала она в арфистках по трактирам пела, потом она на воздержанье попала… Как баба, однако ж, неглупая, скопила капиталец и открыла нумера…
Разбитной. Отличный молодой человек,
князь. И в каком порядке у него
имение!
«Молодец, — отвечает мой
князь, — молодец вы, мой почти полупочтевнейший и премногомалозначащий Иван Северьянович! именно-с, именно гибнуть-то и радостно, и вот то-то мне теперь и сладко, что я для нее всю мою жизнь перевернул: и в отставку вышел, и
имение заложил, и с этих пор стану тут жить, человека не видя, а только все буду одной ей в лицо смотреть».
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в свою пользу распоряжения по одному огромному
имению, находившемуся у
князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой
князь был распорядителем и в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения
князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово
князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с
князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете — и так далее…
— Много, конечно, не нужно. Достаточно выбрать лучшие экземпляры. Где же все! — отвечал
князь. — Покойник генерал, — продолжал он почти на ухо Калиновичу и заслоняясь рукой, — управлял после польской кампании конфискованными
имениями, и потому можете судить, какой источник и что можно было зачерпнуть.
Лицо это было некто Четвериков, холостяк, откупщик нескольких губерний, значительный участник по золотым приискам в Сибири. Все это, впрочем, он наследовал от отца и все это шло заведенным порядком, помимо его воли. Сам же он был только скуп, отчасти фат и все время проводил в том, что читал французские романы и газеты, непомерно ел и ездил беспрестанно из
имения, соседнего с
князем, в Сибирь, а из Сибири в Москву и Петербург. Когда его спрашивали, где он больше живет, он отвечал: «В экипаже».
— Вот-с, в этих самых стенах, — стал он повествовать, —
князь Индобский подцепил нашего милого Аркашу; потом пролез ко мне в дом, как пролез и к разным нашим обжорам, коих всех очаровал тем, что умел есть и много ел, а между тем он под рукою распускал слух, что продает какое-то свое большое
имение, и всюду, где только можно, затевал банк…
(Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)], но, в сущности, в это время названый отец его ездил за почтальона в Калязин, а мать оставалась дома одна, как вдруг в Притыкино прибыл
князь проездом в
имение…
В
имении дяди меня на первых же порах ожидали еще новые, гораздо более удивительные вещи. Брат моей матери,
князь Семен Одоленский, беспардонный либерал самого нелиберального времени, был человек, преисполненный всяческих противоречий и чудачеств.
У той в это время сидел Миклаков, и они разговаривали о
князе, который, после объяснения с княгиней, решительно осыпал ее благодеяниями: сначала он прислал княгине с управляющим брильянты покойной своей матери, по крайней мере, тысяч на сто; потом — купчую крепость на
имение, приносящее около пятнадцати тысяч годового дохода.
В это время управляющий прошел в кабинет, и княгиня еще внимательней стала прислушиваться, что там будет происходить. При этом она очень хорошо расслышала, что
князь почти строго приказал управляющему как можно скорее заложить одно из самых больших
имений.
Управляющий молчал.
Князь не говорил ему ни слова об
имении.
— Очень благодари!.. Очень!.. — говорила Елизавета Петровна радушнейшим голосом. — У
князя, кажется, тоже есть
имение в Саратовской губернии?
—
Князь оставил завещание после себя, — начал барон официальным и несколько даже строгим голосом, — а потому нужно знать, сколько у него недвижимого
имения.
Помнят, что
князь был очаровательно весел на этом последнем обеде, каламбурил, смешил, рассказывал самые необыкновенные анекдоты, обещался как можно скорее приехать в Духаново (свое новоприобретенное
имение) и давал слово, что по возвращении у него будут беспрерывные праздники, пикники, балы, фейерверки.
Мало того: иные прибавляли, что его хотели даже посадить в сумасшедший дом, но что какой-то из его родственников, один важный барин, будто бы за него заступился, доказав ясно всем прочим, что бедный
князь, вполовину умерший и поддельный, вероятно, скоро и весь умрет, и тогда
имение достанется им и без сумасшедшего дома.
В Петербурге в 40-х годах случилось удивившее всех событие: красавец,
князь, командир лейб-эскадрона кирасирского полка, которому все предсказывали и флигель-адъютантство и блестящую карьеру при императоре Николае I, за месяц до свадьбы с красавицей фрейлиной, пользовавшейся особой милостью императрицы, подал в отставку, разорвал свою связь с невестой, отдал небольшое
имение свое сестре и уехал в монастырь, с намерением поступить в него монахом.
Но через год
князь приехал в
имение, поссорился с Ихменевым, — по наговорам, будто тот интриговал, чтобы женить Алешу на своей 17-летней дочери, Наташе, — отнял у него управление именьем, сделал на него начет и завел процесс.
Князь был готов на все и несказанно обрадовался, когда услыхал, что тетушка желает принять его к себе управителем. Он сейчас же подал в отставку, снял квартальницкую форму и переселился в тетушкино
имение, где приучался к хозяйству под ее непосредственным руководством и для того ездил с ней вдвоем в кабриолете без кучера, а жил во флигеле, но потом в один прекрасный день переведен в дом и обвенчан с хозяйкою в их деревенской церкви, точно так же скромно, как Д* обвенчалась у себя с французом.
Набеги разбойников и нередко бунтовавших инородцев, нескончаемые поземельные тяжбы, а больше всего непорядки, возникшие с тех пор, как люди из хороших родов перестали сидеть в настоятелях обители Всемилостивого Спаса, а в монахи начали поступать лишь поповичи да отчасти крестьяне, отъем населенных не одною тысячью крестьян
имений — довели строенье
князя Хабарова до оскуденья; затем в продолжение многих десятков лет следовал длинный ряд игумнов из поповичей, как всегда и повсюду, мало радевших о монастырских пользах и много о собственной мамоне и кармане.
И после встречи с Пьером
князь Андрей остается таким же мертвецом, каким был до встречи. Проходит два года. Раннею весною он едет по опекунским делам в рязанские
имения своего сына. Все вокруг зеленеет, и трава, и деревья. На краю дороги высится огромный дуб. «Старым, сердитым и презрительным уродом стоял он между улыбающимися березами».
Верстах в тридцати от села Бодростина в больших
имениях одного из
князей древнего русского рода жил оригинальный человек, Светозар Владенович Водопьянов.
Для этого она приложила вексель на довольно значительную сумму, который должен был оставаться у
князя в виде залога до тех пор, пока обещание о передаче
имения не будет ею приведено в исполнение.
Теперь он уже помышлял о промене своих литовско-польских
имений на германские, чтобы, покинув отечество, сделаться
князем Римской империи не по одному титулу, которым Радзивилы пользовались уже более двух веков [Германский император Карл V еще в 1547 году возвел Радзивилов в княжеское Римской империи достоинство с титлом герцога Олыкского (herzog von Olyka) для старшего в роде, которым в описываемую эпоху пользовался
князь Карл.
Зачем же губить меня напрасно, когда и без того мое здоровье, мое
имение, даже, быть может, положение мое у
князя Лимбурга навсегда утрачены?
Через три дня
князь Лимбург снова писал к своей возлюбленной, решившись, кажется, прервать с ней всякие сношения, которые его скомпрометировали, помешали выгодно променять Стирум на радзивиловские
имения в Литве и расстроили брак его родственницы с
князем Иеронимом Радзивилом.
В 1609 году, один из богатейших польских магнатов на Волыни,
князь Януш Острожский — Рюрикович по происхождению — постановил, чтобы часть его
имения, под именем «острожской ординации», переходила безраздельно к старшему в роде
князей Острожских, с тем, чтобы в случае пресечения этой фамилии упомянутая ординация перешла во владение мальтийского ордена.
По этой справке оказалось, что у Александра Васильевича находилось:
имений родовых 2080 душ, пожалованных 7000 душ, всего 9080 душ; оброку с них 50 000 рублей, каменный дом в Москве стоит 12 000, пожалованных алмазных вещей на 100 000 рублей. Долгу на графе Суворове: в воспитательный дом — 10 000 рублей, графу Апраксину 2000,
князю Шаховскому 1900, Обрезкову 3000, всего — 17 200 рублей. Графине Суворовой ежегодно выдавалось по 3300 рублей. Предназначено в подарок: графу Зубову 60 000, Арсеньевой — 30 000.
Князь, вернувшись в Луговое в сопровождении своего друга, тотчас послал лошадей в Тамбов за доктором, которого приказал доставить к нему в
имение.
— Я разузнала все в Облонском. С деньгами можно заставить говорить прислугу. Десять дней тому назад
князь внезапно выехал из
имения, причем карету попали к лесу. Ранее, наконец, одна из горничных княжеского дома, у которой было назначено с кем-то свидание в лесу, встретилась с
князем, но успела от него спрятаться и увидала его с молоденькой и очень хорошенькой, на вид благородной, не похожей на крестьянку девушкой.
Не зная, как и сам
князь Святозаров, подробностей устроенного графиней Переметьевой свиданья с Потемкиным, вместо которого явился на него покойный Костогоров, Степан Сидоров избрал своим наблюдательным пунктом над
имением княгини Зинаиды Сергеевны усадьбу Дарьи Васильевны Потемкиной, явившись туда под видом проезжего купца — скупщика хлеба и других сельских продуктов.
Императрица, купив Гатчину у наследников
князя, подарила это
имение великому
князю Павлу Петровичу.
Еще во время поездки всего княжеского семейства в именье брата,
князя Ивана, в то лето, когда он неожиданно умер ударом, дела
князя Василия были крайне запутаны: на
имениях лежали неоплатные долги, и главною целью посещения брата был расчет со стороны бившегося как рыба от лед
князя Василия, находившегося накануне полного разорения, на родственную помощь.
Главною причиною растройства денежных дел семейства
князей Гариных, кроме стоящей баснословно-дорого придворно-светской жизни, был сам
князь Василий, ведший большую игру в карты и на бирже, первую несчастливо, а последнюю неумело, как неумело вел дела и по
имениям, которые ему приносили чуть не убыток, а для управляющих были золотыми днами.
Из всего этого на веру можно было взять лишь то, что
князь очень молод, служит в Петербурге, в одном из гвардейских полков, любим государыней и недавно потерял старуху мать, тело которой и сопровождает в
имение, где около церкви находится фамильный склеп
князей Луговых. Отец его,
князь Сергей Михайлович, уже давно покоился в этом склепе.
Имение это, вскоре по вступлении на престол императрицы Екатерины II, было пожаловано
князю Григорию Григорьевичу Орлову.
«Сумасшедший
князь» — кличка эта оставалась за
князем Луговым со времени его отъезда, — действительно вел себя там, по мнению большинства, более чем странно. По приезде в Луговое, как сообщали добровольцы-корреспонденты, он повел совершенно замкнутую жизнь, один только раз был в Тамбове у архиерея, которому предъявил разрешение Святейшего Синода на постройку двух церквей: одну в своем
имении Луговом, а другую в
имении Сергея Семеновича Зиновьева — Зиновьеве.