Неточные совпадения
— Воздвиженское, на барский
двор? к
графу? — повторил он. — Вот только изволок выедешь. Налево поверток. Прямо по пришпекту, так и воткнешься. Да вам кого? Самого?
С производством в чины и с приобретением силы при
дворе меняются буквы в имени: так, например,
граф Строганов остался до конца дней Сергеем Григорьевичем, но князь Голицын всегда назывался Сергий Михайлович.
Сначала это чтение было чрезвычайно беспорядочно: «Вечный Жид», «Три мушкетера», «Двадцать пять лет спустя», «Королева Марго», «
Граф Монте — Кристо», «Тайны мадридского
двора», «Рокамболь» и т. д.
Вслед за тем Гоголь попотчевал
графа лакомством другого сорта: он продекламировал с свойственным ему искусством великорусскую песню, выражая голосом и мимикою патриархальную величавость русского характера, которою исполнена эта песня: «Пантелей государь ходит по
двору, Кузьмич гуляет по широкому» и т. д.
В сие время вельможа, удаленный от
двора и, подобно Бибикову, бывший в немилости,
граф Петр Иванович Панин, сам вызвался принять на себя подвиг, не довершенный его предшественником.
Пугачева привезли прямо на
двор к
графу Панину, который встретил его на крыльце, окруженный своим штабом.
Граф-братец, окончательно промотавший свое имение, для поправки состояния решился на геройский подвиг для того времени — женился на купеческой дочери, четыре года ежедневно упрекал ее происхождением, проиграл до копейки приданое, согнал ее со
двора, опился и умер.
Княгиня умела держаться скромно и благородно даже по отношению к падшим врагам своего рода: в то же самое время, когда в Петербурге злословили графиню Прасковью Ивановну Шереметеву, бывший французский посланник при русском
дворе,
граф Нельи, описал за границею князя Платона Зубова, к которому свекор княгини, князь Яков Протозанов, «в дом не ездил, а кланялся только для courtoisie [вежливости (франц.).]».
Отъезд предполагался из дома бабушки: на ее
дворе стоял уложенный дормез, и
граф с молодою графинею должны были позавтракать у княгини и с ее
двора и отправиться.
Вслед за этим балом вскоре же начались сборы новобрачных за границу.
Граф устроил так, что поездка его имела дипломатическую цель, это давало ему прекрасное положение при иностранных
дворах, а также и делало экономию. Княгиня, узнав об этом, сказала только...
Пока таким образом опечаленный отец проводил свое время, Бегушев ожидал его с лихорадочным нетерпением; наконец, часу в девятом уже, он, благодаря лунному свету, увидел въезжавшую на
двор свою карету. Бегушев сначала обрадовался, полагая, что возвратился
граф, но когда карета, не останавливаясь у крыльца, проехала к сараю, Бегушев не мог понять этого и в одном сюртуке выскочил на мороз.
Въехав с большим трудом в карете на
двор дома Хворостова,
граф от кинувшегося ему в нос зловония поморщился; ему, конечно, случалось живать на отвратительных
дворах, однако на таком еще не приходилось!
— У меня тоже ничего не уродило, — засмеялся он тонким голосом и хитро подмигнул, как будто это в самом деле было очень смешно. — Денег нет, хлеба нет, а работников полон
двор, как у
графа Шереметьева. Хочу по шеям разогнать, да жалко как будто.
Сестра ее Варя села на Майку, Никитин — на
Графа Нулина, офицеры — на своих лошадей, и длинная красивая кавалькада, пестрея белыми офицерскими кителями и черными амазонками, шагом потянулась со
двора.
Солнышко поднялось выше крыш, народ сновал по улицам, купцы давно отворили лавки, дворяне и чиновники ездили по улицам, барыни ходили по гостиному
двору, когда ватага цыган, исправник, кавалерист, красивый молодой человек, Ильин и
граф, в синей медвежьей шубе, вышли на крыльцо гостиницы.
Из-за стола
Встают. Хозяйка молодая
Черезвычайно весела;
Граф, о Париже забывая,
Дивится, как она мила.
Проходит вечер неприметно;
Граф сам не свой; хозяйки взор
То выражается приветно,
То вдруг потуплен безответно…
Глядишь — и полночь вдруг на
двор.
Давно храпит слуга в передней,
Давно поет петух соседний,
В чугунну доску сторож бьет;
В гостиной свечки догорели.
Наталья Павловна встает:
«Пора, прощайте! ждут постели.
«Верная моя Люба! Сражался я, и служил государю, и проливал свою кровь не однажды, и вышел мне за то офицерский чин и благородное звание. Теперь я приехал на свободе в отпуск для излечения ран и остановился в Пушкарской слободе на постоялом
дворе у дворника, а завтра ордена и кресты надену, и к
графу явлюсь, и принесу все свои деньги, которые мне на леченье даны, пятьсот рублей, и буду просить мне тебя выкупить, и в надежде, что обвенчаемся перед престолом Всевышнего Создателя».
— Меня
граф хочет прогнать! — сказала мне она с громким смехом, когда кавалькада выезжала со
двора, — стало быть, ей было известно ее положение, и она понимала его…
Ростовы уезжают из покидаемой войсками Москвы. В гостиной сидит их зять, полковник Берг, прямой предок нынешних истинно-русских инородцев. Он восхищается «истинно-древним мужеством российских войск» и почтительнейше просит старого
графа уступить ему одну подводу, чтоб увезти купленную по случаю очень прекрасную шифоньерку с аглицким секретом. На
дворе нагружаются добром подводы, и отовсюду на них с завистью глядят покидаемые в городе раненые. Тут же стоит Наташа с братом Петей.
— Ну подожди, потерпи…Я предчувствую, что подарок, который поднесет тебе сегодня судьба, будет достоин нашего внимания…Хе-хе…Я предчувствую, что мы недаром плетемся ко
двору благородных
графов Гольдаугенов! Хе-хе…Когда мы войдем во
двор и заиграем, нас засыпят презренным металлом. Мы набьем наши карманы монетой. Ильку угостят обедом…Хе-хе…Мечтай, Илька! Чего не бывает на свете? Авось всё, что я говорю, правда!
— Нас послушает сам
граф! — продолжал Цвибуш. — И вдруг, душа моя, ему,
графу, залезет в голову мысль, что нас не следует гнать со
двора! И вдруг Гольдауген послушает тебя, улыбнется…А если он пьян, то, клянусь тебе моею скрипкой, он бросит к твоим ногам золотую монету! Золотую! Хе-хе-хе. И вдруг, на наше счастье, он сидит теперь у окна и пьян, как сорок тысяч братьев! Золотая монета принадлежит тебе, Илька! Хо-хо-хо…
Получил еще в 1763 г.
граф Билау Александровскую ленту, но не как англичанин, а как камергер
двора Брауншвейг-Люнебургс ко го.].
Весь штат этого
двора состоял в Пизе из шестидесяти человек, как писал
граф Орлов императрице [«Донесение
графа Орлова императрице» от 14 (25) февраля 1775 года.].
Граф Орлов-Чесменский не возвратился с
двором в Петербург, он остался в Москве, где жил до последних годов царствования Екатерины, ведя жизнь роскошную и разгульную, о которой до сих пор сохраняются в Москве предания.
Гельбиг, живший в Петербурге в составе саксонской миссии при нашем
дворе и хорошо знавший придворные тайны, говорит, что привезенная Грейгом принцесса, находясь в Петропавловской крепости, родила
графу Орлову сына, которого крестили генерал-прокурор князь Вяземский и жена коменданта крепости Андрея Григорьевича Чернышева и который получил фамилию Чесменского.
Резиденты курфирста Трирского,
граф Ланьяско, и польского
двора, маркиз Античи — несколько раз бывали у нее; последний вел с ней переписку и на адресах писал: «Ее высочеству принцессе Елизавете».
Наблюдавший всю эту любопытную сцену офицер заметил, что Марья Степановна различила разницу посланного ей
графом «adieu» от адресованного Ивану Павловичу «au revoir», но нимало этим не смутилась; что касается самого Ивана Павловича, то он при отъезде гостей со
двора выстроился у окна и смотрел совсем победителем, а завитки его жестких, как сталь, волос казались еще сильнее наэлектризованными и топорщились кверху.
Вера Семеновна между тем незаметно вышла из залы, прошла через кухню в сени, где ожидала ее горничная, подкупленная
графом Сигизмундом Владиславовичем, которая накинула ей на голову платок, а на плечи тальму и проводила по
двору до ворот.
К тому же он был человеком, скрывавшим от самых близких ему людей свои мысли и предположения и не допускавшим себя до откровенной с кем-либо беседы. Это происходило, быть может, и от гордости, так как он одному себе обязан был своим положением, но
граф не высказывал ее так, как другие. Пошлого чванства в нем не было. Он понимал, что пышность ему не к лицу, а потому вел жизнь домоседа и в будничной своей жизни не гнался за праздничными эффектами. Это был «военный схимник среди блестящих собраний
двора».
Из Киева молодой Оленин был отправлен курьером в Париж, с подарками к министрам французского
двора: Монмареню, иностранных дел — перстень с прекрасным солитером; наследникам Верженя — полная коллекция российских золотых медалей;
графу Сегюру, сухопутных сил — соболий мех и фельдмаршалу де Кастри — перстень с солитером.
Придя на Миллионную, он шмыгнул на
двор дома, где помещалась кондитерская, и, зайдя на кухню, у одного из гарсонов спросил, тут ли
граф Свенторжецкий.
Одному ему отпускалось рыбное кушанье, в то время, когда государыня и весь
двор держали строгий пост, а
граф Бестужев принужден был обратиться к патриарху Константинопольскому за разрешением не есть грибное.
Разумовский прибыл в Москву почти в одно время с
двором, который 14 декабря тронулся из Петербурга. Вместе с
двором приехал, разумеется, и
граф Алексей Григорьевич, все еще могущественный, хотя уже не всемогущий, и единственный фаворит.
Старушка примирилась с необходимостью, снарядила меня в дорогу и проводила меня благословлениями. Я выехал с рассветом, но доехал только до первого постоялого
двора на окраине Москвы. Здесь я нанял горницу, переоделся из форменного в заранее мною приготовленное простое русское платье, оставил все вещи на постоялом
дворе, сунул за пазуху заряженный пистолет и отправился на квартиру, где жил
граф Довудский.
— Его величество не мешает веселиться другим, но сам на покой удаляется рано, да и балы будут, как слышно, оканчиваться ранее прежнего. Вот посмотрите, скоро наступит ряд празднеств при
дворе… Вы, конечно, будете их украшением? — обратился с последней фразой
граф к Зинаиде Владимировне.
Первую роль при
дворе императрицы играли женщины: Мавра Егоровна Шувалова, Анна Карловна Воронцова, Наталья Михайловна Измайлова и еще какая-то Елизавета Ивановна, которую, по словам Порошина,
граф А. С. Салтыков назвал: «le vinislre des affaires etrangeres de ce temps la» [Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга.].
В конце 1746 года императрица Елизавета Петровна сосватала за
графа Кирилла Григорьевича Разумовского, несколько, как говорили тогда при
дворе, против его желания, свою внучатую сестру и фрейлину Екатерину Ивановну Нарышкину.
Государь Александр Павлович жил в это время уже более месяца в Вильне со всем
двором и с
графом Алексеем Андреевичем Аракчеевым, делая смотры и маневры.
Граф Довудский занимал целый флигелек, стоявший в глубине
двора и состоящий из нескольких комнат, убранных также изящно и комфортабельно. Хотя он жил один с лакеем и поваром, но на всей обстановке его жилища лежал оттенок женской руки, или, это будет даже вернее, женских рук.
В исходе мая, в Вознесение, оба
двора, «старый» и «молодой», с многочисленной свитой поехали в Гостилицы к
графу Разумовскому.
Граф Кирилл Григорьевич, только что сошедший со школьной скамьи, с увлечением бросился в вихрь света. Имя его беспрестанно встречалось в камер-фурьерских журналах: то он дежурным, то форшнейдером; то он вместе с женою генерал-прокурора князя Трубецкого принимал участие в «кадрилье великой княгини», состоявшей в тридцати четырех персонах, которые обретались по билетам, в доминах, белых с золотою выкладкою. Кирилл Григорьевич ежедневно находился в обществе государыни, то при
дворе, то у брата своего.
Напротив, на другой стороне Фонтанки, стоял на углу, где теперь кабинет Его Величества,
двор лесоторговца Д. Л. Лукьянова, купленный Елизаветою Петровною 6 августа 1741 года для постройки Аничковского дома для
графа Алексея Григорьевича Разумовского.
— Не могу и не хочу я успокаиваться… — начала снова она голосом, в котором слышно было крайнее раздражение, — чем я Оленина, урожденная Родзевич, хуже хоть той же Скавронской, которая играет при
дворе такую роль и выходит замуж за красавца —
графа Литта… Ты видел ее?..
Я знал образ его жизни, я изучил его ранее. Я выждал, когда его лакей вышел из квартиры, посланный зачем-то
графом, вошел на крыльцо и позвонил. Мне открыл сам
граф, одетый в утреннем роскошном шлафроке. Я выхватил пистолет и в упор выстрелил ему в голову. Он упал, не вскрикнув, с разбитым черепом. По счастью, на
дворе никто не слышал выстрела. Я вышел и свободно ушел со
двора.
Он действовал в данном случае с разрешения
графа Джулио Литта, который нашел удобным через своего секретаря доводить до сведения могущественного при
дворе русского императора иезуита обо всех беседах его с Павлом Петровичем, дабы донесения его в Ватикан согласовались с таковыми же со стороны Грубера.
— Я слушаю, мне даже очень интересно. Ведь это точно сказка. Польский
граф захватывает убийцу русской княгини и обнаруживает, что вместо оставшейся в живых княжны при
дворе русской императрицы фигурирует дворовая девушка, сообщница убийцы своей барыни и барышни… Так, кажется?..
«Сейчас получил я,
граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского
двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мои корпусы Розенберга и Германа идут. Итак по сему и теперешних европейских обстоятельствах, долгом почитаю не от своего только лица, но от лица и других, предложить вам взять дело в команду на себя и прибыть сюда для отъезда в Вену.
Ее положение при
дворе спасало ее от грустных последствий такого подчинения —
граф не смел воспользоваться им, боясь светского скандала.
Возвратившиеся на стогны невской столицы гораздо ранее прибытия в нее княжны Полторацкой, князь Сергей Сергеевич Луговой и
граф Петр Игнатьевич застали Петербург запустелым.
Двор еще находился в Царском Селе.
— На
дворе,
граф! — прошептала штаб-лекарша.