Неточные совпадения
Кроме того,
граф Иван Михайлович
считал, что чем больше у него будет получения всякого рода денег из казны, и чем больше будет орденов, до алмазных знаков чего-то включительно, и чем чаще он будет видеться и говорить с коронованными особами обоих полов, тем будет лучше.
Всё же остальное в сравнении с этими основными догматами
граф Иван Михайлович
считал ничтожным и неинтересным.
Тут был
граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг религии и народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который
считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень…
Граф по возвращении в Петербург не стеснялся рассказанною мною историей с Рогожиным; он, по-видимому,
считал ее слишком ничтожною и делал вид, будто вовсе позабыл о ней. Как только он узнал о приезде княгини в Петербург, он один из первых сделал ей продолжительный визит, причем был необыкновенно внимателен к княгине и даже осведомился не только о детях, но и о Дон-Кихоте.
Графу казалось, что теперь он имел право
считать княгиню сильно склонною к самым живым в его пользу чувствам. Как человек солидный, имевший дело не с девочкою, а с женщиною, которой было под сорок, он не торопил ее более ясными признаниями: он был уверен, что все это непременно придет в свое время, когда княгиня поустроится с дочерью.
— «Хоть этого Хотетова, но энтого Хотетова», — Державин острей писал. А впрочем, позвольте мне,
граф, узнать, что мне за дело до «этого Хотетова и энтого Хотетова»; с какой стати вы
сочли своим долгом мне это доставить?
Однако тем дело не кончилось. Доримедонт Васильич, убедясь, что «с бараньей ляжки» взыскивать нечего,
считал себя призванным отметить графине Антониде и
графу, и он привел это в исполнение. Первой он написал «памфлет» и принудил того же Gigot доставить этот памфлет в запечатанном конверте самой графине. Он это поставил французу необходимым условием для его целости, без чего грозился в удобное время отдуть его, когда княгини не будет дома.
Княгиня,
считая графа случайным посетителем, всемерно решилась при нем себя сдерживать, чтобы не нажить врага для своей местности, и между тем не сдержалась; Рогожин тоже сделал то, чего совсем не ожидал: он хотел терзать предводителя и, отозванный бабушкой от этой работы, сорвал все зло на
графе.
— О, mon cher, что ж ты меня за ребенка такого
считаешь, — отвечал
граф и уехал прямо к Домне Осиповне, а в пять часов явился аккуратно к обеду Бегушева и имел торжествующий вид.
— А,
граф Хвостиков!.. — произнесла своим добрым голосом Аделаида Ивановна, не без труда припоминая, что в одну из давнишних зим, когда она жила в Москве,
граф довольно часто у ней бывал и даже занял у ней двести рублей, о которых она, по незначительности суммы, никогда бы, разумеется, не решилась ему сказать; но
граф, тоже не забывший этого обстоятельства, все-таки
счел за лучшее подольститься к старушке.
Татьяна Васильевна, получив такое воззвание от своих друзей и единомышленников, каковыми она уже
считала Долгова и
графа Хвостикова, принялась горячо хлопотать об их судьбе.
Каждый из них старался показать, что новость, сообщенную
графом Хвостиковым,
считает за совершеннейший вздор; но в то же время у Домны Осиповны сразу пропала нежность и томность во взоре; напротив, он сделался сух и черств; румяное и почти всегда улыбающееся лицо доктора тоже затуманилось, и за обедом он не так много поглотил сладкого, как обыкновенно поглощал.
— Счастливый человек! — воскликнул
граф. — Имеет такое состояние, что даже не
считает, а мы и рады бы
считать, да нечего!
Не у Янсутского же просить взаймы после всех дерзостей, которые он позволил себе сказать:
граф все-таки до некоторой степени
считал себя джентльменом.
Понятно, что
граф Хвостиков, сообразивший, что Трахов непременно поедет в первом классе, от него удирал,
считая генерала злейшим врагом себе за то, что тот откровенно написал о нем Тюменеву.
На первых порах
граф принимался как бы действовать и даже много говорил; но тут же нежданно умолкал и удалялся, очевидно чем-то неудовлетворенный. Мысли ли его были не поняты как следует или действия не оценены по справедливости, — только он переходил от одного счастливого случая к другому, не сделав себе в конце концов, что называется, карьеры, — если не
считать, конечно, нескольких звезд на груди и видного придворного чина.
— Что говорят, ваше сиятельство, да мало ли что говорят! Хвалят-с, — отвечал Иван Александрыч, который, видя внимание, оказанное
графом Мановской,
счел за лучшее хвалить ее.
Помирившись со своей совестью и испытавши удовольствие быть любимою богатым стариком, она решительно испугалась пребывания в доме
графа Мановской, которую она
считала своей соперницей.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим, с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь
граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день ходить к нему обедать и что, наконец, на днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не
считает почти себя обязанным ехать в деревню или вызывать к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
Оставшись один,
граф подошел к рабочему бюро и взял было сначала письменный портфель, видно, с намерением писать; но потом, как бы что-то вспомнив, вынул из шкатулки пук ассигнаций и начал их
считать. Руки его дрожали, он беспрестанно ошибался. Вошел камердинер, и
граф, как пойманный школьник, поспешно бросил отсчитанную пачку опять назад в шкатулку.
С откровенностью, доходившею до излишества, он сказал мне между прочим, что
считал меня оренбургским медведем, способным сыграть разве степного помещика, а не
графа Альмавиву…
Он жил со своим семейством, занимая один из флигелей в доме
графа, который
считал себя покровителем какого-то московского художественного учреждения.
В это время сошелся он с
графом А. П. Толстым, и я
считаю это знакомство решительно гибельным для Гоголя.
И я, признаюсь, весьма был бы доволен, если бы, по поводу назначения господина Андашевского, которое все-таки
считаю величайшей ошибкой со стороны
графа, в газетах прошла такого рода инсинуация-статья, что отчего-де наше правительство так мало обращает внимания на общественное мнение и на довольно важные посты выбирает людей, у которых на совести дела вроде дел по Калишинскому акционерному обществу и которые женщину, двадцать лет бескорыстно их любившую, бросают при первом своем возвышении.
Граф(с презрительной усмешкой). Это, вероятно, он себя
считает совершенно приготовленным на освободившееся место Андашевского.
— Я не знаю, как, только я не умею
считать ассигнациями, — сказал
граф. — Как это? То есть что это ассигнации?
Проснувшись в шесть часов вечера, в то самое время, как
граф Турбин приехал в гостиницу, и увидав вокруг себя на полу карты, мел и испачканные столы посреди комнаты, он с ужасом вспомнил вчерашнюю игру и последнюю карту — валета, которую ему убили на пятьсот рублей, но, не веря еще хорошенько действительности, достал из-под подушки деньги и стал
считать.
Коридорный вызвался проводить
графа.
Граф, несмотря на замечание лакея, что барин сейчас только пожаловали и раздеваться изволят, вошел в комнату. Лухнов в халате сидел перед столом,
считая несколько кип ассигнаций, лежавших перед ним. На столе стояла бутылка рейнвейна, который он очень любил. С выигрыша он позволил себе это удовольствие. Лухнов холодно, строго, через очки, как бы не узнавая, поглядел на
графа.
Граф даже не
считал своего выигрыша, а тотчас по окончании игры встал и подошел к окну, у которого Лиза устанавливала закуску и выкладывала на тарелку грибки из банки к ужину, и совершенно спокойно и просто сделал то, чего весь вечер так желал и не мог сделать корнет — вступил с ней в разговор о погоде.
Прошлое я помню, как вчерашний день. Как в тумане, вижу я места и образы людей. Беспристрастно относиться к ним нет у меня сил; люблю и ненавижу я их с прежней силой, и не проходит того дня, чтобы я, охваченный чувством негодования или ненависти, не хватал бы себя за голову.
Граф для меня по-прежнему гадок, Ольга отвратительна, Калинин смешон своим тупым чванством. Зло
считаю я злом, грех — грехом.
Но о том, чтобы кормить их досытости, и не
считали нужным заботиться: рассказывали, будто
граф Киселев сказал кому-то, что «крестьяне не солдаты» и что «до новины они могут одну зиму как-нибудь перебиться», и это будто бы послужило достаточным успокоением чьей-то душевной тревоги.
Анатоль досадливо краснел и кусал себе губы.
Граф как будто немного смутился, не зная, как понять ему выходку Подхалютина:
счесть ли ее за дерзкую насмешку или отнести к плодам русской наивности? Подхалютин очень хорошо видел досаду одного и смущение другого и в душе своей очень веселился таковому обстоятельству.
Поэтому все лица, представляемые
графу, имели на своих физиономиях какое-то извиняющееся выражение, словно бы они в чем виноваты пред ним и всею душою желают оправдаться, желают, чтоб он
считал виноватыми не их собственно, а кого-то другого, постороннего.
— Странно. Вы терпеть не можете
графа и в то же время живете у него на хлебах…Ха-ха-ха…Каково? Каковы, чёрт возьми, правила? Меня ваши мудрые люди
считают шарлатаном; какого же они мнения о вас? Ха-ха-ха!
Притом же принцесса Елизавета
считала русскую эскадру уже как бы ей принадлежавшею и потому с радостью согласилась на предложение
графа Орлова.
К этому, по всей вероятности, времени относится посещение Рагузы русским майором, который, как мы уже видели, сообщил
графу Алексею Орлову, что находившиеся там французы и поляки
считали самозванку за великую княжну, предлагали ему представиться ей, и что когда он стал называть ее обманщицей, то должен был поскорее оставить Рагузу, дабы избегнуть самых неприятных последствий.
Поступок
графа Орлова
считали нарушением международного права.
В заключение она сказала, что месяца через полтора она ожидает получения значительных сумм, а до тех пор просит снабдить ее 2000 червонцев на поездку, так как скорое свидание с
графом в Пизе она
считает необходимым.
1763, ум. 1816 г.) была замужем за генералом-аншефом
графом Павлом Сергеевичем Потемкиным (генерал-губернатор кавказский, умер внезапно 29 марта 1796 года в Москве, во время посещения его известным дельцом тайной полиции Шешковским).], которую
считает дочерью Ивана Ивановича Шувалова, рожденною в 1753 году.
Разлуку с милым
графом страстная принцесса
считала несчастием.
Граф Орлов не
счел нужным подписывать письмо, адресованное к обманутой им жертве.
Снятые мною копии я не
считала для себя опасными, но прежде, чем успела переговорить о них с
графом Орловым, со мной случилось неожиданное обстоятельство: меня арестовали, я больше не видалась с
графом и не могла сказать ему об остальных находящихся у меня копиях.
Там нашел я моего товарища по Дерпту, Бакста, который все еще
считал себя как бы на нелегальном положении из-за своих сношений с политическими эмигрантами, ездил даже в Эмс, где с Александром II жил тогда
граф Шувалов, и имел с ним объяснение, которое он передавал в лицах.
Иван Павлович думал так, что если он не пойдет благодарить, то это будет лучше:
граф наверно не
сочтет этого за непочтительность, а, напротив, похвалит его скромность; но директор понимал дело иначе и настоял, чтобы Иван Павлович непременно пошел представляться и благодарить.
— Это прекрасно, — вы можете
считать себя устроенным:
граф очень проницателен, и он не ошибся отметить в вас способного молодого человека, которому стоило только сделать первый шаг. Этот шаг теперь вами и сделан, а дальнейшее зависит не от одних ваших стараний, но также и от сообразительности, — присядьте.
— Тише! Тише! Умоляю вас. Это — графиня Кора. Она живет здесь давно-давно, и никто не слышал от нее ни слова. С тех пор, как умер
граф и она здесь поселилась, графиня ни с кем не разговаривает и молча бродит по этим залам. Многие
считают ее безумною, но она в полном рассудке и пишет чудесные французские стихи, — быстро поясняет Ольга и опускается перед проходящей мимо нас женщиной в низком почтительном реверансе, произнося почтительно...
Патер Вацлав подал
графу Свянторжецкому бумагу и стал
считать деньги.
Граф опустил бумагу в карман не читая. Патер Вацлав оторвался от счета и строго посмотрел на него.
Необходимо проследить шаг за шагом жизнь княжны в течение недели, двух, может быть месяца, узнать, кто бывает у ней, нет ли в ее дворне подозрительного лица, и таким образом напасть на след убийцы. Тогда только можно
считать дело совершенно выигранным. Никита будет в руках
графа и сознание его — он,
граф, доведет его до этого сознания, захватив врасплох — явится грозным доказательством в его руках относительно этой соблазнительной самозванки.
Ухаживание
графа, ухаживание для возбуждения ревности к жене, вскружило голову Ольге Ивановне, она влюбилась в ее мужа и,
считая это чувство преступлением, бежала и скрылась… Это было логично, особенно для такой идеалистки, какою была графиня Вельская.
Граф Сегюр терял в Потемкине свою главную опору, и, зная, что Ермолов скорее повредит ему, нежели поможет, так как
считает его другом князя, опасался за успех своего дела.