Неточные совпадения
Сыну, не бывшему накануне дома, он сообщил случай с капитаном, но не рассказал высказанных последнему своих соображений: он сына своего
считал тоже аракчеевцем, так как тот не раз выражал при нем мнения, что много на
графа плетут и вздорного.
— Нет, ваше превосходительство, этого не говорите, — расхрабрился новоиспеченный полковник, — какой уж тут правильно. Всем известно, что
граф Алексей Андреевич царскою милостью не в пример взыскан, а ведь того не по заслугам быть бы не могло, значит, есть за что, коли батюшка государь его другом и правою рукой
считает, и не от себя он милости и награды раздает, от государева имени… Не он жалует, а государь…
Степан же Васильев, с которым с одним среди графских слуг имела разговор молодая графиня, из уважения к последней — он называл ее не иначе, как «небесным ангелом» не решался при ней произнести имя этой негодницы и, кроме того,
считал, что с женитьбою
граф покончил с «цыганкой», чему старый слуга очень радовался.
Граф Алексей Андреевич присутствовал на всех панихидах, к которым, ввиду последнего обстоятельства, аккуратно и неукоснительно собирались почти все высокопоставленные лица, даже и незнавшие при жизни покойного. Они
считали своей обязанностью отдать последний долг «тестю всесильного Аракчеева».
Единственным близким ее сердцу человеком была ее мать, она не
считала свою любимицу Лидочку — еще ребенка, но графиня откинула самую мысль поделиться своим горем с Дарьей Алексеевной, хотя знала, что она не даст ее в обиду даже
графу Аракчееву.
Значит, исцелить сердечную рану
графа можно было лишь доказав, что Настасья была далеко не идеалом верного друга, ему одному безраздельно принадлежавшей преданной женщиной, какою идеалист Аракчеев
считал ее до самой смерти и какую неутешно оплакивал после трагической кончины.
Граф Алексей Андреевич любил его и ласкал, не раз он сиживал у него на коленях, но Миша дичился и боялся его, всеми силами стараясь избегать, особенно после той сцены, памятной, вероятно, читателю, когда
граф чуть было не ударил ногой в лицо лежавшую у его ног Настасью Федоровну, которую ребенок
считал своею матерью.
Делать было нечего и Шумский решил обратиться за разъяснением мучившего его рокового вопроса к тем, которых
считал своими отцом и матерью, к
графу Аракчееву и Настасье Федоровне.
— Полно тебе, глупая. Нашла — грех устроить счастье своего детища!
Граф тоже будет
считать его своим родным, сделает своим наследником — он будет барином.
Михаил Андреевич не
счел нужным рекомендоваться Фотяю, державшему в левой руке письмо
графа Аракчеева. По этому письму он уже знал, кто стоял перед ним.
Граф Милорадович вскоре возвратился в Зимний дворец, чтобы успокоить великого князя, и сообщил, что он уже собрал точные сведения и
считал себя вправе объявить мнимые открытия барона Дибича несправедливыми.
Граф Милорадович поэтому
считал себя вправе объявить, что спокойствие столицы обеспечено.
Он совершенно забыл о нем, иначе бы он давно уже облегчил его участь… Устранить его для пользы дела, дела великого — таковым
считал граф Аракчеев созданные им военные поселения — было необходимо, но наказание через меру не было в правилах Алексея Андреевича.
— Никак нет, ваше сиятельство, но был назначен состоять при особе вашей, долгом
счел явиться, — отвечал Азиатов и сообщил
графу о переданном ему предписании медицинского департамента и высочайшем приказе.
— Напротив, приехавшие крючки
считают ее именно за Хвостову, а я им в их деле не помощник… — заметил
граф.
Встретив такие сухие и насмешливые ответы,
граф счел за лучшее плюнуть на все, — пусть себе делают, как хотят, — и удрал из дому; но, имея синяк под глазом, показаться в каком-нибудь порядочном месте он стыдился и прошел в грязную и табачищем провонялую пивную, стал там пить пиво и толковать с немецкими подмастерьями о политике.
Требуют, чтобы на все высшие должности назначались их знакомые, на том только основании, что они люди хороших фамилий; но, боже мой, я сам ношу одну из древнейших дворянских фамилий; однако помыслить никогда не смел получить то место, которое занял теперь Алексей Николаич, сознавая, что он ученей меня, способнее, и что одним только трудолюбием и добросовестным исполнением своих обязанностей я могу равняться с ним, и в настоящее время за величайшую честь для себя и милость со стороны
графа считаю то, что он предложил мне прежнее место Алексея Николаича.
Отступление от этих правил
граф считал позволительным только в том единственном случае, когда для человека возникают новые обязательства к существам, с которыми он должен искать полного единения, для которых человек обязан «оставить отца и мать». Такое существо, разумеется, жена. Высоко ставя принцип семейный, граф говорил, что он считает в высшей степени вредным, чтобы члены одной и той же семьи держались разных религиозных взглядов и принадлежали к разным церквам.
Неточные совпадения
Кроме того,
граф Иван Михайлович
считал, что чем больше у него будет получения всякого рода денег из казны, и чем больше будет орденов, до алмазных знаков чего-то включительно, и чем чаще он будет видеться и говорить с коронованными особами обоих полов, тем будет лучше.
Всё же остальное в сравнении с этими основными догматами
граф Иван Михайлович
считал ничтожным и неинтересным.
Тут был
граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг религии и народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который
считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень…
Граф по возвращении в Петербург не стеснялся рассказанною мною историей с Рогожиным; он, по-видимому,
считал ее слишком ничтожною и делал вид, будто вовсе позабыл о ней. Как только он узнал о приезде княгини в Петербург, он один из первых сделал ей продолжительный визит, причем был необыкновенно внимателен к княгине и даже осведомился не только о детях, но и о Дон-Кихоте.
Графу казалось, что теперь он имел право
считать княгиню сильно склонною к самым живым в его пользу чувствам. Как человек солидный, имевший дело не с девочкою, а с женщиною, которой было под сорок, он не торопил ее более ясными признаниями: он был уверен, что все это непременно придет в свое время, когда княгиня поустроится с дочерью.