Неточные совпадения
Приехав неизвестно как и зачем в уездный городишко, сначала чуть было не умерла с голоду, потом попала в больницу, куда
придя Петр Михайлыч и увидев больную незнакомую даму, по обыкновению разговорился с ней; и так как в этот год овдовел,
то взял ее к себе ходить за маленькой Настенькой.
— Это, сударыня, авторская тайна, — заметил Петр Михайлыч, — которую мы не смеем вскрывать, покуда не захочет
того сам сочинитель; а бог даст, может быть, настанет и
та пора, когда Яков Васильич
придет и сам прочтет нам: тогда мы узнаем, потолкуем и посудим… Однако, — продолжал он, позевнув и обращаясь к брату, — как вы, капитан, думаете: отправиться на свои зимние квартиры или нет?
Две младшие девчонки, испугавшись за мать, начали реветь. На крик этот
пришел домовый хозяин, мещанин, и стал было унимать Экзархатова; но
тот, приняв грозный вид, закричал на него...
Несмотря на споры, Петр Михайлыч действительно полюбил Калиновича, звал его каждый день обедать, и когда
тот не
приходил, он или посылал к нему, или сам отправлялся наведаться, не прихворнул ли юноша.
— Кого ты ждешь, по ком тоскуешь? — говорил он ей комическим голосом, когда она сидела у окна и прилежно смотрела в
ту сторону, откуда должен был
прийти молодой смотритель.
Весь вечер и большую часть дня он ходил взад и вперед по комнате и пил беспрестанно воду, а поутру,
придя в училище, так посмотрел на стоявшего в прихожей сторожа, что у
того колени задрожали и руки вытянулись по швам.
Калинович
пришел: пересек весь класс, причем Калашникову дано было таких двести розог, что
тот, несмотря на крепкое телосложение, несколько раз просил во время операции холодной воды, а потом, прямо из училища, не заходя домой, убежал куда-то совсем из города.
— И потому, я полагаю, так как теперь
придет господин исправник, — продолжал Калинович, —
то господину городничему вместе с ним донести начальнику губернии с подробностью о поступке господина Медиокритского, а
тот без всякого следствия распорядится гораздо лучше.
Исправник
пришел с испуганным лицом. Мы отчасти его уж знаем, и я только прибавлю, что это был смирнейший человек в мире, страшный трус по службе и еще больше
того боявшийся своей жены. Ему рассказали, в чем дело.
Отнеся такое невнимание не более как к невежеству русского купечества, Петр Михайлыч в
тот же день,
придя на почту отправить письмо, не преминул заговорить о любимом своем предмете с почтмейстером, которого он считал, по образованию, первым после себя человеком.
— Умный бы старик, но очень уж односторонен, — говорил он, идя домой, и все еще, видно, мало наученный этими опытами, на
той же неделе
придя в казначейство получать пенсию, не утерпел и заговорил с казначеем о Калиновиче.
— Ну, попробую еще, — проговорил он и взобрался в земский суд, где застал довольно большую компанию: исправника, непременного члена и, кроме
того, судью и заседателя: они
пришли из своего суда посидеть в земский.
Она была вообще до сладкого большая охотница, и, так как у князя был превосходный кондитер, так он очень часто
присылал и привозил старухе фунта по четыре, по пяти самых отборных печений, доставляя ей
тем большое удовольствие.
На другой день Петр Михайлыч ожидал Калиновича с большим нетерпением, но
тот не торопился и
пришел уж вечером.
В
тот же вечер
пришел Калинович. Князь с ним был очень ласков и, между прочим разговором, вдруг сказал...
«Генерал, говорит,
прислал сейчас найденный через полицию шубный рукав и приказал мне посмотреть, от
той ли ихней самой шубы, али от другой…» Камердинер слышит приказание господское — ослушаться, значит, не смел: подал и преспокойным манером отправился стулья там, что ли, передвигать али тарелки перетирать; только глядь: ни квартального, ни шубы нет.
В
тот самый день, как
пришел к нему капитан, он целое утро занимался приготовлением себе для стола картофельной муки, которой намолов собственной рукой около четверика, пообедал плотно щами с забелкой и, съев при этом фунтов пять черного хлеба, заснул на своем худеньком диванишке, облаченный в узенький ситцевый халат, из-под которого выставлялись его громадные выростковые сапоги и виднелась волосатая грудь, покрытая, как у Исава, густым волосом.
Но капитан не
пришел. Остаток вечера прошел в
том, что жених и невеста были невеселы; но зато Петр Михайлыч плавал в блаженстве: оставив молодых людей вдвоем, он с важностью начал расхаживать по зале и сначала как будто бы что-то рассчитывал, потом вдруг проговорил известный риторический пример: «Се
тот, кто как и он, ввысь быстро, как птиц царь, порх вверх на Геликон!» Эка чепуха, заключил он.
Одна из пристяжных
пришла сама. Дворовый ямщик, как бы сжалившись над ней, положил ее постромки на вальки и, ударив ее по спине, чтоб она их вытянула, проговорил: «Ладно! Идет!» У дальней избы баба, принесшая хомут, подняла с каким-то мужиком страшную брань за вожжи. Другую пристяжную привел, наконец, сам извозчик, седенький, сгорбленный старичишка, и принялся ее припутывать. Между
тем старый извозчик, в ожидании на водку, стоял уже без шапки и обратился сначала к купцу.
— Перехлестал, — отвечал извозчик, — а баловство
то же все происходит. Богу ведомо, на кого и
приходит? Помекают на беглых солдатиков, а неизвестно!
— Заперта-с, — отвечала и
та тоже слабым голосом. — Священники пришли-с, — доложила она в заключение.
Придя домой, он в утомлении опустился головой на диван. Если в Москве было ему скучно,
то здесь вдруг овладела им непонятная и невыносимая тоска.
Начальника теперь
присылают: миллион людей у него во власти и хотя бы мало-мальски дело понимать мог, так и за
то бы бога благодарили, а
то приедет, на первых-то порах тоже, словно степной конь, начнет лягаться да брыкаться: «Я-ста, говорит, справедливости ищу»; а смотришь, много через полгода, эту справедливость такой же наш брат, суконное рыло, правитель канцелярии, оседлает, да и ездит…
Слышав похвалу членов новому вице-губернатору, он
пришел даже в какое-то умиление и, не могши утерпеть от полноты чувств, тотчас рассказал о
том всей канцелярии, которая, в свою очередь, разнесла это по деревянным домишкам, где жила и питалась, а вечером по трактирам и погребкам, где выпивала.
Из прочих канцелярий чиновники также слышали что-то вроде
того, и двое писцов губернского правления, гонимые прежним вице-губернатором,
пришли в такой восторг, что тут же, в трактире, к удовольствию публики, принялись бороться — сначала шутя, но, разгорячившись, разорвали друг у друга манишки, а потом разодрались в кровь и были взяты в полицию.
Видимо, что в этой фразе он ввернул штучку, поясненную потом еще более в самый обед, на который он не приехал, а
прислал на имя старшины-хозяина записку, изъявляя в ней искреннее соболезнование, что по случившейся маленькой болезни не может с обществом разделить приятного удовольствия кушать мерных стерлядей и грецкими орехами откормленных индеек; значит, он сожалел только об обеде, а не о
том, что не присутствовал на почетном прощальном митинге начальнику губернии.
— Нет, мой друг, — возразила она, — это не оскорбленная любовь, а скорей досада разочарования, которое
тем тяжеле, что
пришло совершенно неожиданно и негаданно…
Калинович между
тем все больше и больше
приходил в волненье и выпил еще вина.