Неточные совпадения
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно часы. Молодой человек взял их и до
того рассердился, что хотел было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он еще и за другим
пришел.
Та вдруг совсем открыла глаза, посмотрела внимательно, как будто поняла что-то такое, встала со скамейки и пошла обратно в
ту сторону, откуда
пришла.
— Вы бы, Лизавета Ивановна, и порешили самолично, — громко говорил мещанин. — Приходите-тко завтра, часу в семом-с. И
те прибудут.
Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между
тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не
приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в
то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.
Он
пришел мало-помалу к многообразным и любопытным заключениям, и, по его мнению, главнейшая причина заключается не столько в материальной невозможности скрыть преступление, как в самом преступнике; сам же преступник, и почти всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых, напротив
того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в
тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность.
Он плохо теперь помнил себя; чем дальше,
тем хуже. Он помнил, однако, как вдруг, выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее, и хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на
то, что чуть не падал, он все-таки сделал крюку и
пришел домой с другой совсем стороны.
— Ишь лохмотьев каких набрал и спит с ними, ровно с кладом… — И Настасья закатилась своим болезненно-нервическим смехом. Мигом сунул он все под шинель и пристально впился в нее глазами. Хоть и очень мало мог он в
ту минуту вполне толково сообразить, но чувствовал, что с человеком не так обращаться будут, когда
придут его брать. «Но… полиция?»
— Мне принесли всего четверть часа назад, — громко и через плечо отвечал Раскольников, тоже внезапно и неожиданно для себя рассердившийся и даже находя в этом некоторое удовольствие. — И
того довольно, что я больной в лихорадке
пришел.
Хозяйка моя добрая женщина, но она до
того озлилась, что я уроки потерял и не плачу четвертый месяц, что не
присылает мне даже обедать…
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам
пришел! Опять
та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я
пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего дня… что к нему после
того на другой день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и не могу теперь зайти…»
— Ну, слушай: я к тебе
пришел, потому что, кроме тебя, никого не знаю, кто бы помог… начать… потому что ты всех их добрее,
то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в покое!
Но, стало быть, и к нему сейчас
придут, если так, «потому что… верно, все это из
того же… из-за вчерашнего…
Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй раз
приходят; только прежде не этот
приходил, а другой, и мы с
тем объяснялись.
Но по какой-то странной, чуть не звериной хитрости ему вдруг
пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже еще не совсем понимающим, а между
тем выслушать и выведать, что такое тут происходит?
А только как, например, довести до
того, чтоб она тебе обеда смела не
присылать?
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь не
то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что к правде ведет. Нет,
то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а
пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
Он вышел, весь дрожа от какого-то дикого истерического ощущения, в котором между
тем была часть нестерпимого наслаждения, — впрочем, мрачный, ужасно усталый. Лицо его было искривлено, как бы после какого-то припадка. Утомление его быстро увеличивалось. Силы его возбуждались и
приходили теперь вдруг, с первым толчком, с первым раздражающим ощущением, и так же быстро ослабевали, по мере
того как ослабевало ощущение.
— Фатеру по ночам не нанимают; а к
тому же вы должны с дворником
прийти.
Меж
тем комната наполнилась так, что яблоку упасть было негде. Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато из внутренних комнат высыпали чуть не все жильцы г-жи Липпевехзель и сначала было теснились только в дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату. Катерина Ивановна
пришла в исступление.
— Эх, батюшка! Слова да слова одни! Простить! Вот он
пришел бы сегодня пьяный, как бы не раздавили-то, рубашка-то на нем одна, вся заношенная, да в лохмотьях, так он бы завалился дрыхнуть, а я бы до рассвета в воде полоскалась, обноски бы его да детские мыла, да потом высушила бы за окном, да тут же, как рассветет, и штопать бы села, — вот моя и ночь!.. Так чего уж тут про прощение говорить! И
то простила!
— Если только он будет дома, — прибавил он. — Фу, черт! В своем больном не властен, лечи поди! Не знаешь, он к
тем пойдет, али
те сюда
придут?
Она говорит, что лучше будет,
то есть не
то что лучше, а для чего-то непременно будто бы надо, чтоб и Родя тоже нарочно
пришел сегодня в восемь часов и чтоб они непременно встретились…
Там есть одно выражение: «пеняйте на себя», поставленное очень знаменательно и ясно, и, кроме
того, есть угроза, что он тотчас уйдет, если я
приду.
— Родя, — сказала она, вставая, — мы, разумеется, вместе обедаем. Дунечка, пойдем… А ты бы, Родя, пошел погулял немного, а потом отдохнул, полежал, а там и
приходи скорее… А
то мы тебя утомили, боюсь я…
— А я об вас еще от покойника тогда же слышала… Только не знала тогда еще вашей фамилии, да и он сам не знал… А теперь
пришла… и как узнала вчера вашу фамилию…
то и спросила сегодня: тут господин Раскольников где живет?.. И не знала, что вы тоже от жильцов живете… Прощайте-с… Я Катерине Ивановне…
— Да уж три раза
приходила. Впервой я ее увидал в самый день похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа
тому назад, на квартире, где я стою, в комнате; я был один.
— Н… нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет
тому. Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили, я крикнул, забывшись: «Филька, трубку!» — вошел, и прямо к горке, где стоят у меня трубки. Я сижу, думаю: «Это он мне отомстить», потому что перед самою смертью мы крепко поссорились. «Как ты смеешь, говорю, с продранным локтем ко мне входить, — вон, негодяй!» Повернулся, вышел и больше не
приходил. Я Марфе Петровне тогда не сказал. Хотел было панихиду по нем отслужить, да посовестился.
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное дело, до сих пор еще ни разу не
приходило ему в голову: «что подумает Разумихин, когда узнает?» Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло с
тех пор и прибавилось!..
Ему еще в передней
пришла было мысль: не снимать пальто и уехать и
тем строго и внушительно наказать обеих дам, так чтобы разом дать все почувствовать.
Хоть я и настаивал давеча, что в присутствии вашего брата не желаю и не могу изъяснить всего, с чем
пришел,
тем не менее я теперь же намерен обратиться к многоуважаемой вашей мамаше для необходимого объяснения по одному весьма капитальному и для меня обидному пункту.
Не стану теперь описывать, что было в
тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя
придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и братом.
— Не знаю. Всё завтра утром… Не в
том дело: я
пришел одно слово сказать…
— Мне ваш отец все тогда рассказал. Он мне все про вас рассказал… И про
то, как вы в шесть часов пошли, а в девятом назад
пришли, и про
то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла.
— Я о деле
пришел говорить, — громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к Соне.
Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем.
Если же
приду завтра,
то скажу тебе, кто убил Лизавету.
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в
то же время мысль не
приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
Я
пришел, и если вам надо что, так спрашивайте, не
то позвольте уж мне удалиться.
Да чего: сам вперед начнет забегать, соваться начнет, куда и не спрашивают, заговаривать начнет беспрерывно о
том, о чем бы надо, напротив, молчать, различные аллегории начнет подпускать, хе-хе! сам
придет и спрашивать начнет: зачем-де меня долго не берут? хе-хе-хе! и это ведь с самым остроумнейшим человеком может случиться, с психологом и литератором-с!
— Али вот насчет господина Разумихина, насчет
того то есть, от себя ли он вчера
приходил говорить или с вашего наущения? Да вам именно должно бы говорить, что от себя
приходил, и скрыть, что с вашего наущения! А ведь вот вы не скрываете же! Вы именно упираете на
то, что с вашего наущения!
Он до
того был сбит и спутан, что, уже
придя домой и бросившись на диван, с четверть часа сидел, только отдыхая и стараясь хоть сколько-нибудь собраться с мыслями.
— Это вы сказали сегодня Порфирию… о
том, что я
приходил? — вскричал он, пораженный внезапною идеей.
— Видемши я, — начал мещанин, — что дворники с моих слов идти не хотят, потому, говорят, уже поздно, а пожалуй, еще осерчает, что
тем часом не
пришли, стало мне обидно, и сна решился, и стал узнавать.
Похвальный лист этот, очевидно, должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести пансион; но главное, был припасен с
тою целью, чтобы окончательно срезать «обеих расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они
пришли на поминки, и ясно доказать им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать, аристократического дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц приключений, которых так много расплодилось в последнее время».
Кроме
того, что этот «деловой и серьезный» человек слишком уж резко не гармонировал со всею компанией, кроме
того, видно было, что он за чем-то важным
пришел, что, вероятно, какая-нибудь необыкновенная причина могла привлечь его в такую компанию и что, стало быть, сейчас что-то случится, что-то будет.
Придя домой, я, — свидетель
тому Андрей Семенович, — стал считать деньги и, сосчитав две тысячи триста рублей, спрятал их в бумажник, а бумажник в боковой карман сюртука.
Вероятно, вы сами, мадемуазель, не откажетесь подтвердить и заявить, что призывал я вас через Андрея Семеновича единственно для
того только, чтобы переговорить с вами о сиротском и беспомощном положении вашей родственницы, Катерины Ивановны (к которой я не мог
прийти на поминки), и о
том, как бы полезно было устроить в ее пользу что-нибудь вроде подписки, лотереи или подобного.
Потом я было опять забыл, но когда вы стали вставать,
то из правой переложили в левую и чуть не уронили; я тут опять вспомнил, потому что мне тут опять
пришла та же мысль, именно, что вы хотите, тихонько от меня, благодеяние ей сделать.
Я до
того не ошибаюсь, мерзкий, преступный вы человек, что именно помню, как по этому поводу мне тотчас же тогда в голову вопрос
пришел, именно в
то время, как я вас благодарил и руку вам жал.
Потом мне тоже подумалось, что вы хотите ее испытать,
то есть
придет ли она, найдя, благодарить!
— Какое мне дело, что вам в голову
пришли там какие-то глупые вопросы, — вскричал он. — Это не доказательство-с! Вы могли все это сбредить во сне, вот и все-с! А я вам говорю, что вы лжете, сударь! Лжете и клевещете из какого-либо зла на меня, и именно по насердке за
то, что я не соглашался на ваши вольнодумные и безбожные социальные предложения, вот что-с!