Неточные совпадения
После новотора-вора
пришел «заместь князя» одоевец,
тот самый, который «на грош постных яиц купил».
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался
тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно
приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через час возвратился с узелком, заперся в мастерской и с
тех пор затосковал.
Но все ухищрения оказались уже тщетными. Прошло после
того и еще два дня;
пришла наконец и давно ожидаемая петербургская почта, но никакой головы не привезла.
Услыхав об этом, помощник градоначальника
пришел в управление и заплакал.
Пришли заседатели — и тоже заплакали; явился стряпчий, но и
тот от слез не мог говорить.
Между
тем глуповцы мало-помалу начинали
приходить в себя, и охранительные силы, скрывавшиеся дотоле на задних дворах, робко, но твердым шагом выступали вперед.
Дело в
том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга,
приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Однако Аленка и на этот раз не унялась, или, как выражается летописец, «от бригадировых шелепов [Ше́леп — плеть, палка.] пользы для себя не вкусила». Напротив
того, она как будто пуще остервенилась, что и доказала через неделю, когда бригадир опять
пришел в кабак и опять поманил Аленку.
Тем не менее вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча,
то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие»,
то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в
том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие»
пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Но бумага не
приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до
того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что не было дома, который не считал бы одного или двух злоумышленников.
Человек
приходит к собственному жилищу, видит, что оно насквозь засветилось, что из всех пазов выпалзывают тоненькие огненные змейки, и начинает сознавать, что вот это и есть
тот самый конец всего, о котором ему когда-то смутно грезилось и ожидание которого, незаметно для него самого, проходит через всю его жизнь.
Одним словом, произошло
то, что всегда случается, когда просвещение слишком рано
приходит к народам младенческим и в гражданском смысле незрелым.
Ни разу не
пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив
того, наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Сначала Беневоленский сердился и даже называл речи Распоповой"дурьими", но так как Марфа Терентьевна не унималась, а все больше и больше приставала к градоначальнику: вынь да положь Бонапарта,
то под конец он изнемог. Он понял, что не исполнить требование"дурьей породы"невозможно, и мало-помалу
пришел даже к
тому, что не находил в нем ничего предосудительного.
Скорым шагом удалялся он прочь от города, а за ним, понурив головы и едва поспевая, следовали обыватели. Наконец к вечеру он
пришел. Перед глазами его расстилалась совершенно ровная низина, на поверхности которой не замечалось ни одного бугорка, ни одной впадины. Куда ни обрати взоры — везде гладь, везде ровная скатерть, по которой можно шагать до бесконечности. Это был тоже бред, но бред точь-в-точь совпадавший с
тем бредом, который гнездился в его голове…
Но по мере
того как новый город
приходил к концу, телесные упражнения сокращались, а вместе с досугом из-под пепла возникало и пламя измены…
12. На гуляньях и сборищах народных — людей не давить; напротив
того, сохранять на лице благосклонную усмешку, дабы веселящиеся не
пришли в испуг.
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И
те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
— Ну, полно, брат, экой скрытный человек! Я, признаюсь, к тебе с
тем пришел: изволь, я готов тебе помогать. Так и быть: подержу венец тебе, коляска и переменные лошади будут мои, только с уговором: ты должен мне дать три тысячи взаймы. Нужны, брат, хоть зарежь!
Неточные совпадения
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а
то, признаюсь, я уж думал, что вы
пришли с
тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Приготовь поскорее комнату для важного гостя,
ту, что выклеена желтыми бумажками; к обеду прибавлять не трудись, потому что закусим в богоугодном заведении у Артемия Филипповича, а вина вели побольше; скажи купцу Абдулину, чтобы
прислал самого лучшего, а не
то я перерою весь его погреб.
Этак ударит по плечу: «
Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с
тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел писать.
Хлестаков. Я, знаете, в дороге издержался:
то да се… Впрочем, я вам из деревни сейчас их
пришлю.
Случается, к недужному //
Придешь: не умирающий, // Страшна семья крестьянская // В
тот час, как ей приходится // Кормильца потерять!