Неточные совпадения
Антип Ильич решительно недоумевал, почему барин так разгневался и отчего тут бог знает
что могут подумать. Егор Егорыч с своей стороны также не знал,
что ему предпринять. К
счастию, вошел кучер.
— Правило прекрасное! — заметила Катрин и надулась; Крапчик же заметно сделался любезнее с своим гостем и стал даже подливать ему вина. Ченцов, с своей стороны, хоть и чувствовал,
что Катрин сильно им недовольна, но
что ж делать? Поступить иначе он не мог: ощутив в кармане своем подаренные дядею деньги, он не в силах был удержаться, чтобы не попробовать на них
счастия слепой фортуны, особенно с таким золотым мешком, каков был губернский предводитель.
— Но согласитесь, ваше преосвященство, после всего того,
что я имел
счастие слышать от вас, — не прав ли я был, требуя от земской полиции и от духовенства, чтобы они преследовали обе эти секты?
Что это такое? Что-то сверхъестественное, нечеловеческое? — вопрошал уже авторитетным тоном Крапчик.
— То-то, к несчастию, Ченцов не обожатель мой, но если бы он был им и предложил мне выйти за него замуж, —
что, конечно, невозможно, потому
что он женат, — то я сочла бы это за величайшее
счастие для себя; но за вашего противного Марфина я никогда не пойду, хоть бы у него было не тысяча, а сто тысяч душ!
— Родитель мой первоначально торговал, потом торговлю прикончил и вскоре помер… Я таким образом стал один, без всякой семьи, и вздумал ехать в Петербург, но, проезжая здешний город, вижу,
что он многолюдный, — решил,
что дай пока здесь попробую
счастия.
Единственным оппонентом этой теории Миропы Дмитриевны являлся постоянно здоровеннейший и холостой еще капитан Аггей Никитич Зверев, который утверждал,
что для
счастия брака нужны только любовь и хорошенькая жена.
В силу
чего он обыкновенно осыпал Миропу Дмитриевну множеством примеров тому, как через золото слезы льются в браках, между тем с красивой женой и в бедности часто устраивается
счастие.
— Не плакать, а радоваться надобно,
что так случилось, — принялась, Юлия Матвеевна успокаивать дочь. — Он говорит,
что готов жениться на тебе… Какое
счастье!.. Если бы он был совершенно свободный человек и посторонний, то я скорее умерла бы,
чем позволила тебе выйти за него.
Красота ее все более и более поражала капитана, так
что он воспринял твердое намерение каждый праздник ходить в сказанную церковь, но дьявольски способствовавшее в этом случае ему
счастье устроило нечто еще лучшее: в ближайшую среду, когда капитан на плацу перед Красными казармами производил ученье своей роте и, крикнув звучным голосом: «налево кругом!», сам повернулся в этом же направлении, то ему прямо бросились в глаза стоявшие у окружающей плац веревки мать и дочь Рыжовы.
Егор Егорыч продолжал держать голову потупленною. Он решительно не мог сообразить вдруг,
что ему делать. Расспрашивать?.. Но о
чем?.. Юлия Матвеевна все уж сказала!.. Уехать и уехать, не видав Людмилы?.. Но тогда зачем же он в Москву приезжал? К
счастью, адмиральша принялась хлопотать об чае, а потому то уходила в свою кухоньку, то возвращалась оттуда и таким образом дала возможность Егору Егорычу собраться с мыслями; когда же она наконец уселась, он ей прежде всего объяснил...
Задумал было Валерьян приняться за чтение, но в библиотеке Петра Григорьича, тоже перевезенной из его городского дома и весьма немноготомной, оказались только книги масонского содержания, и, к
счастью, в одном маленьком шкафике очутился неизвестно откуда попавший Боккачио [Боккачио — Боккаччо Джованни (1313—1375) — итальянский писатель-гуманист, автор «Декамерона».] на французском языке, за которого Ченцов, как за сокровище какое, схватился и стал вместе с супругою целые вечера не то
что читать, а упиваться и питаться сим нескромным писателем.
— Конечно, через него!.. А то через кого же? — воскликнул Аггей Никитич. — Словом-с, он мой духовный и вещественный благодетель. Я даже не сумею вам передать,
что со мной произошло перед знакомством моим с Егором Егорычем… Я еще прежде того имел
счастье встретить семейство Сусанны Николаевны, а потом уж увидел у них Егора Егорыча, и мне показалось,
что я прежде ходил и влачился по земле между людьми обыкновенными, но тут вдруг очутился на небе между святыми.
— Очень хорошо помню, и вот этот долг! — сказал Феодосий Гаврилыч и, вынув из бокового кармана своего чепана заранее приготовленную тысячу, подал ее Янгуржееву, который после того, поклонившись всем общим поклоном и проговорив на французском языке вроде того,
что он желает всем
счастья в любви и картах, пошел из комнаты.
Муза Николаевна, сама не помня от кого получившая об этом уведомление, на первых порах совсем рехнулась ума; к
счастию еще,
что Сусанна Николаевна, на другой же день узнавшая о страшном событии, приехала к ней и перевезла ее к себе; Егор Егорыч, тоже услыхавший об этом случайно в Английском клубе, поспешил домой, и когда Сусанна Николаевна повторила ему то же самое с присовокуплением,
что Музу Николаевну она перевезла к себе, похвалил ее за то и поник головой.
— Ну, так вот видите
что, — заговорила Сусанна Николаевна со свойственною ей в решительных случаях энергией, — я давно это знаю и вижу,
что вы не друг мне, потому
что не
счастья мне хотите, а желаете, напротив, погубить меня!..
Ответ на это более ясный читатель найдет впоследствии, а теперь достаточно сказать,
что Сусанна Николаевна продолжала любить мужа, но то была любовь пассивная, основанная на уважении к уму и благородству Егора Егорыча, любовь, поддерживаемая доселе полным согласием во всевозможных взглядах; чувство же к Углакову выражало порыв молодого сердца, стремление к жизненной поэзии, искание таинственного
счастия, словом, чувство чисто активное и более реальное.
— Господи, как же не принять! — сказал отец Василий, разводя руками. — Я последнее время никогда даже не мечтал о таком
счастии для себя и завтра поеду ко владыке представиться ему и поблагодарить его. Мы точно
что с ним товарищи по академии, но всегда как-то чуждались друг друга и расходились в наших взглядах…
Когда вскоре за тем пани Вибель вышла, наконец, из задних комнат и начала танцевать французскую кадриль с инвалидным поручиком, Аггей Никитич долго и пристально на нее смотрел, причем открыл в ее лице заметные следы пережитых страданий, а в то же время у него все более и более созревал задуманный им план, каковый он намеревался начать с письма к Егору Егорычу, написать которое Аггею Никитичу было нелегко, ибо он заранее знал,
что в письме этом ему придется много лгать и скрывать; но могущественная властительница людей — любовь — заставила его все это забыть, и Аггей Никитич в продолжение двух дней, следовавших за собранием, сочинил и отправил Марфину послание, в коем с разного рода экивоками изъяснил,
что, находясь по отдаленности места жительства Егора Егорыча без руководителя на пути к масонству, он, к великому
счастию своему, узнал,
что в их городе есть честный и добрый масон — аптекарь Вибель…
Пани на это ничего не отвечала и только как бы еще более смутилась; затем последовал разговор о том, будет ли Аггей Никитич в следующее воскресенье в собрании, на
что он отвечал,
что если пани Вибель будет, так и он будет; а она ему повторила,
что если он будет, то и она будет. Словом, Аггей Никитич ушел домой, не находя пределов своему
счастью: он почти не сомневался,
что пани Вибель влюбилась в него!
— Необходимость добродетели, — возглашал он, — глубоко внедрена в существе франкмасонства; от всего,
что оскорбляет добродетель, масонство отвращается, потому
что в одной только добродетели оно видит путь к спасению и
счастию человечества.
— Казалось бы,
что так: тело мое, за которое укорял меня Егор Егорыч, изнурено болезнью и горями; страстей теперь я не имею никаких; злобы тоже ни против кого не питаю; но чувствую ли я хоть маленькое
счастие в чем-нибудь?
— Имел это
счастие, только, к сожалению, недолго им пользовался; когда этот удар разразился над вашим семейством, я чуть не умер с отчаяния и сожалею даже,
что не умер!..
— Это одна полька, прелестнейшее и чудное существо; но, как все польки, существо кокетливое,
чего я не понял, или, лучше сказать, от любви к ней, не рассудив этого, сразу же изломал и перековеркал все и, как говорится, неизвестно для
чего сжег свои корабли, потом, одумавшись и опомнившись, хотел было воротить утраченное
счастие, но было уже поздно.