Неточные совпадения
Около стен залы
сидели нетанцующие дамы с открытыми шеями и разряженные, насколько только хватило у каждой денег и вкусу, а также стояло множество мужчин, между коими виднелись чиновники
в вицмундирах, дворяне
в своих отставных военных мундирах, а другие просто
в черных фраках и белых галстуках и, наконец, купцы
в длиннополых, чуть не до земли, сюртуках и все почти с огромными, неуклюжими медалями на кавалерских лентах.
В покое том же, занимая
Диван, цыганка молодая
Сидела, бледная лицом… //....
Рукой сердитою чесала
Цыганка черные власы
И их на темные красы
Нагих плечей
своих метала!
В настоящее утро он, несмотря на то, что лег очень поздно, поступил точно так же и часов
в девять утра
сидел совсем одетый у письменного стола
своего.
Сенатор
в это время, по случаю беспрерывных к нему визитов и представлений,
сидел в кабинете за рабочим столом, раздушенный и напомаженный,
в форменном с камергерскими пуговицами фраке и
в звезде. Ему делал доклад его оглоданный правитель дел, стоя на ногах, что, впрочем, всегда несколько стесняло сенатора, вежливого до нежности с подчиненными, так что он каждый раз просил Звездкина садиться, но тот,
в силу, вероятно,
своих лакейских наклонностей, отнекивался под разными предлогами.
М-me Клавская
в это время, вся
в соболях и во всем величии
своей полноватой красоты,
сидела очень спокойно
в парных санях, которые стояли у сенаторского подъезда. Ченцов давно еще сочинил про нее такого рода стихотворение...
Губернский предводитель
в это время,
сидя перед
своей конторкой, сводил итоги расходам по вчерашнему балу и был, видимо, не
в духе: расходов насчитывалось более чем на три тысячи.
Постукивая
своими небольшими каблучками и стараясь по-прежнему сохранить присутствие духа, Егор Егорыч раскланялся с адмиральшей, которая
сидела на среднем диване и, при появлении гостя, поспешила понюхать из держимой ею
в руках стклянки с одеколоном.
Не помня себя, он выскочил из кибитки и начал взбираться по знакомой ему лестнице, прошел потом залу, гостиную, диванную посреди совершенного мрака и, никого не встречая, прямо направился к спальне,
в которой Егор Егорыч
сидел один-одинехонек; при появлении Сверстова он тотчас узнал его и, вскочив с
своего кресла, воскликнул.
Миропа Дмитриевна,
в капоте-распашонке,
в вышитой юбке,
в торжковских туфлях и
в малороссийских монистах,
сидела под тенью
в своем садике и пила на воздухе чай.
— Да ту же пенсию вашу всю будут брать себе! — пугала его Миропа Дмитриевна и, по
своей ловкости и хитрости (недаром она была малороссиянка), неизвестно до чего бы довела настоящую беседу; но
в это время
в квартире Рыжовых замелькал огонек, как бы перебегали со свечками из одной комнаты
в другую, что очень заметно было при довольно значительной темноте ночи и при полнейшем спокойствии, царствовавшем на дворе дома: куры и индейки все
сидели уж по
своим хлевушкам, и только майские жуки,
в сообществе разноцветных бабочек, кружились
в воздухе и все больше около огня куримой майором трубки, да еще чей-то белый кот лукаво и осторожно пробирался по крыше дома к слуховому окну.
Князь на этот раз был не
в кабинете, а
в своей богато убранной гостиной, и тут же с ним
сидела не первой молодости, должно быть, девица, с лицом осмысленным и вместе с тем чрезвычайно печальным. Одета она была почти
в трауре. Услыхав легкое постукивание небольших каблучков Егора Егорыча, князь приподнял
свой зонтик.
Возвратясь
в Москву, Егор Егорыч нашел Рыжовых мало сказать, что огорченными, но какими-то окаменелыми от
своей потери; особенно старуха-адмиральша на себя не походила; она все время
сидела с опустившейся головой, бессвязно кой о чем спрашивала и так же бессвязно отвечала на вопросы.
Весь следующий день Егор Егорыч провел, запершись
в своей комнате, и только к вечеру спросил чаю с хлебом и затем снова заперся. Вероятно, он этот день провел
в умном делании, потому что
сидел неподвижно на
своем кресле и, держа
свою руку под ложечкой, потом все более и более стал поднимать глаза к небу и, видимо, одушевлялся.
Все это старуха Арина скрыла от Ченцова, рассчитывая так, что бесстыжая Маланья языком только брешет, ан вышло не то, и раз, когда Валерьян Николаич, приехав к Арине,
сидел у нее вместе с
своей Аксюшей
в особой горенке, Маланья нагрянула
в избу к Арине, подняла с ней ругню, мало того, — добралась и до Ченцова.
Несмотря на темноту, Катрин ясно усмотрела
в этом углу какую-то женщину, а также и мужа
своего, который
сидел очень близко к той.
Однажды все кузьмищевское общество, со включением отца Василия,
сидело по обыкновению
в гостиной; сверх того, тут находился и приезжий гость, Аггей Никитич Зверев, возвратившийся с
своей ревизии. Трудно вообразить себе, до какой степени изменился этот могучий человек за последнее время: он сгорбился, осунулся и имел какой-то растерянный вид. Причину такой перемены читатель, вероятно, угадывает.
— Вследствие того-с, — начал Аггей Никитич неторопливо и как бы обдумывая
свои слова, — что я, ища этого места, не знал себя и совершенно забыл, что я человек военный и привык служить на воздухе, а тут целый день почти
сиди в душной комнате, которая, ей-богу, нисколько не лучше нашей полковой канцелярии, куда я и заглядывать-то всегда боялся, думая, что эти стрекулисты-писаря так тебе сейчас и впишут
в формуляр какую-нибудь гадость…
Несмотря на
свое безобразие, Янгуржеев заметно франтил и молодился, и
в настоящее время, например, он, чистейшим образом выбритый,
в сюртуке цвета индийской бронзы,
в жилете из рытого бархата и
в серых брюках,
сидел, как бы несколько рисуясь,
в кресле и имел при этом на губах постоянную усмешку.
Невдалеке от нее
сидела такожде особа женского пола, маленькая, черномазенькая — особа, должно быть, пребеспокойного характера, потому что хоть и держала
в своих костлявых руках работу, но беспрестанно повертывалась и прислушивалась к каждому, кто говорил, имея при этом такое выражение, которым как бы заявляла: «Ну-ко, ну, говори!..
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем
свою профессию
в Москве:
в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить
в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване
сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен
в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича
в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как
в какие-нибудь коконы,
в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал
в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
— Это делает вам честь! — отозвался он и поспешно повернул
свою голову назад с целью поймать
своим взором прелестную аптекаршу, которая, как говорилось тогда,
сидела nonchalamment [небрежно (франц.).]
в не очень покойном кресле.
После этого Вибель повел
своего гостя
в маленькую столовую, где за чисто вычищенным самоваром
сидела пани Вибель, кажется, еще кое-что прибавившая к украшению
своего туалета; глазами она указала Аггею Никитичу на место рядом с ней, а старый аптекарь поместился несколько вдали и закурил
свою трубку с гнущимся волосяным чубуком, изображавшую турка
в чалме. Табак, им куримый, оказался довольно благоухающим и, вероятно, не дешевым.
Когда Марфины
в сопровождении Антипа Ильича вошли
в храм, то юные причастницы, и все словно бы прехорошенькие,
в своих белых платьицах,
в тюлевых вуалях и цветах, чопорно
сидели на церковных лавках, и между ними нет-нет да и промелькнет какой-нибудь молодой и тоже красивый из себя каноник.
Впрочем, представим все лучше
в образах:
в три часа Аггей Никитич сбирается идти продавать
свою пару лошадей, и вдруг перед его домом остановилась тоже пара, но только внушительнейшая,
в сбруе с серебряным набором, запряженная во внушительнейшие сани,
в которых
сидел откупщик во внушительнейшей бекеше и старавшийся придать
своей физиономии внушительнейшее выражение.
Аггея Никитича при этом сильно покоробило: ему мнилось, что откупщица
в положенных пани Вибель на прилавок ассигнациях узнала
свои ассигнации, причем она, вероятно, с презрением думала о нем; когда же обе дамы, обменявшись искренно-дружескими поцелуями, расстались, а пани, заехав еще
в две лавки, — из которых
в одной были ленты хорошие, а
в другой тюль, — велела кучеру ехать к дому ее, то Аггей Никитич,
сидя в санях неподвижно, как монумент, молчал.
Надобно сказать, что сей московский петиметр, заехав
в глухую провинцию, вознамерился держать себя как ему угодно: во-первых, за обедом он напился почти допьяна, а потом,
сидя в настоящие минуты около молодой женщины, он не только развалился на диване, но даже, совершенно откинув борты
своего фрака, держал руки засунутыми за проймы жилета.
Танюша, обеспокоенная такой новостью почти не менее госпожи
своей, очень проворно сбегала и донесла, что Аггея Никитича
в самом деле лечит Генрих Федорыч и что даже теперь
сидит у него и читает ему какую-то книгу.
— Здорова-с;
своими глазами видел, что оне изволят
сидеть на балконе… Ездил тоже
в Кузьмищево, пустошь луговую
в кортому взять; своего-то сена у нас, по крестьянскому нашему состоянию, мало, а я семь лошадей держу для извоза: надоче было об этом переговорить с Сергеем Николаичем Сверстовым, — изволите, полагаю, знать?