Неточные совпадения
И при этом они пожали друг другу
руки и не так, как обыкновенно пожимаются
руки между мужчинами, а как-то очень уж отделив большой палец от других пальцев, причем хозяин чуть-чуть произнес: «А… Е…», на что Марфин слегка как бы шикнул: «Ши!». На указательных пальцах у
того и у другого тоже были довольно оригинальные и совершенно одинакие чугунные перстни, на печатках которых была вырезана Адамова голова с лежащими под ней берцовыми костями и надписью наверху: «Sic eris». [«Таким будешь» (лат.).]
В покое
том же, занимая
Диван, цыганка молодая
Сидела, бледная лицом… //....
Рукой сердитою чесала
Цыганка черные власы
И их на темные красы
Нагих плечей своих метала!
Остроумно придумывая разные фигуры, он вместе с
тем сейчас же принялся зубоскалить над Марфиным и его восторженным обожанием Людмилы, на что она не без досады возражала: «Ну, да, влюблена, умираю от любви к нему!» — и в
то же время взглядывала и на стоявшего у дверей Марфина, который, опершись на косяк, со сложенными, как Наполеон, накрест
руками, и подняв, по своей манере, глаза вверх, весь был погружен в какое-то созерцательное состояние; вылетавшие по временам из груди его вздохи говорили, что у него невесело на душе; по-видимому, его более всего возмущал часто раздававшийся громкий смех Ченцова, так как каждый раз Марфина при этом даже подергивало.
Комнату свою он, вставая каждый день в шесть часов утра, прибирал собственными
руками,
то есть мел в ней пол, приносил дров и затапливал печь, ходил лично на колодезь за водой и, наконец, сам чистил свое платье.
— Отдай и горничной! — разрешил он, махнув мысленно
рукой на все, что из
того бы ни вышло.
Марфин хоть и подозревал в своем камердинере наклонность к глубоким размышлениям, но вряд ли это было так: старик, впадая в задумчивость, вовсе, кажется, ничего не думал, а только прислушивался к разным болестям своим —
то в спине,
то в
руках,
то в ногах.
— Главные противоречия, — начал он неторопливо и потирая свои
руки, — это в отношении губернатора… Одни утверждают, что он чистый вампир, вытянувший из губернии всю кровь, чего я, к удивлению моему, по делам совершенно не вижу… Кроме
того, другие лица, не принадлежащие к партии губернского предводителя, мне говорят совершенно противное…
— Ваше высокопревосходительство! — начал он, прижимая
руку к сердцу, но более
того ничего не мог высказать, а только, сморгнув навернувшиеся на глазах его слезы, поклонился и вышел.
Сенатор выскочил из саней первый, и в
то время, как он подавал
руку Клавской, чтобы высадить ее, мимо них пронесся на своей тройке Марфин и сделал вид, что он не видал ни сенатора, ни Клавской.
Те тоже как будто бы не заметили его.
Нищие, и особенно молодой из них, заметно прислушивались к этому разговору. Из волокового окна между
тем выглянуло заплывшее жиром, сизо-багровое лицо какой-то женщины, которая толстой и до плеча голой
рукой подала им огромный кусище пирога и проговорила при этом...
— Она, — ответил сенатор и, обратив все свое внимание на вошедшего с дочерью губернского предводителя, рассыпался перед ним в любезностях, на которые Крапчик отвечал довольно сухо; мало
того: он, взяв с несколько армейскою грубостью графа под
руку, отвел его в сторону и проговорил...
Тот его правой
рукой благословил, а левой пожал ему
руку, проговорив с улыбочкой...
Он обо всех этих ужасных случаях слышал и на мой вопрос отвечал, что это, вероятно, дело
рук одного раскольника-хлыста, Федота Ермолаева, богатого маляра из деревни Свистова, который, — как известно это было почтмейстеру по службе, — имеет на крестьян сильное влияние, потому что, производя в Петербурге по летам стотысячные подряды, он зимой обыкновенно съезжает сюда, в деревню, и закабаливает здесь всякого рода рабочих, выдавая им на их нужды задатки, а с весной уводит их с собой в Питер; сверх
того, в продолжение лета, высылает через почту домашним этих крестьян десятки тысяч, — воротило и кормилец, понимаете, всей округи…
На этот крик Парасковья показалась в дверях избы с огромной горящей лучиной в
руке, и она была вовсе не толстобокая, а, напротив, стройная и красивая баба в ситцевом сарафане и в красном платке на голове. Gnadige Frau и доктор вошли в избу. Парасковья поспешила горящую лучину воткнуть в светец. Сверстов прежде всего начал разоблачать свою супругу, которая была заметно утомлена длинной дорогой, и когда она осталась в одном только ваточном капоте,
то сейчас же опустилась на лавку.
— Молодец!.. — похвалил его Сверстов и хотел было погладить по голове, но
рука доктора остановилась в волосах мальчика, — до
того они были курчавы и густы.
Сверстов побежал за женой и только что не на
руках внес свою gnadige Frau на лестницу. В дворне
тем временем узналось о приезде гостей, и вся горничная прислуга разом набежала в дом. Огонь засветился во всех почти комнатах. Сверстов, представляя жену Егору Егорычу, ничего не сказал, а только указал на нее
рукою. Марфин, в свою очередь, поспешил пододвинуть gnadige Frau кресло, на которое она села, будучи весьма довольна такою любезностью хозяина.
— Ну-с, — сказал Егор Егорыч, вставая и предлагая gnadige Frau
руку, чтобы вести ее к столу, чем
та окончательно осталась довольною.
— Отбросьте это душевное настроение!.. Это, повторяю вам еще раз, аскетический эгоизм… равнодушие Пилата, умывшего себе
руки! — почти кричал Сверстов, не слыхавший даже, что в губернии происходит сенаторская ревизия, и знавший только, что Крапчик — масон: из длинного же письма
того он понял одно, что речь шла о чиновничьих плутнях, и этого было довольно.
— Я не знаю, что такое шулер и не шулер, — проговорила, гордо сложив
руки на груди, Катрин, — но я слышала сама, что вы приказывали принести вина, когда Ченцов и без
того уже был пьян.
Молодой человек исполнил это приказание, и
та посадка, которую он при этом принял,
та умелость, с которою он склонил голову набок и взял в
руки перо, а также и красивый, бойкий почерк опять-таки напомнили Крапчику более семинариста, чем лавочника.
Способ для
того такой: вы объезжайте всех соседних подрядчиков, которые вот именно великим постом подряжают рабочих и выдают им задатки, и объявите им, чтобы крестьянам моим, на которых у меня числится недоимка, они денег на
руки не выдавали, а вручали бы их вам; если же подрядчики не сделают
того, вы не выдавайте недоимщикам паспортов.
Старушка удалилась. Людмила ласково протянула
руку Сусанне.
Та долее не выдержала и, кинувшись сестре на грудь, начала ее целовать: ясное предчувствие ей говорило, что Людмила была несчастлива, и очень несчастлива!
Сусанна пересела к ней на постель и, взяв сестру за
руки, начала их гладить. Средству этому научил ее Егор Егорыч, как-то давно еще рассказывавший при ней, что когда кто впадает в великое горе,
то всего лучше, если его
руки возьмут чьи-нибудь другие дружеские
руки и начнут их согревать. Рекомендуемый им способ удался Сусанне. Людмила заметно успокоилась и сказала сестре...
Помещавшийся у свечного ящика староста церковный и вместе с
тем, должно быть, казначей почтамта, толстый, важный, с Анною на шее, увидав подходящего к нему Егора Егорыча, тотчас утратил свою внушительность и почтительно поклонился ему, причем торопливо приложил правую
руку к своей жирной шее, держа почти перпендикулярно большой палец к остальной ручной кисти, каковое движение прямо обозначало шейный масонский знак ученика.
— Пора, пора! — согласился Егор Егорыч. — Прощайте, капитан! — присовокупил он, протягивая
тому почти дружески
руку.
Любя подражать в одежде новейшим модам, Петр Григорьич, приехав в Петербург, после долгого небывания в нем, счел первою для себя обязанностью заказать наимоднейший костюм у лучшего портного, который и одел его буква в букву по рецепту «Сына отечества» [«Сын Отечества» — журнал, издававшийся с 1812 года Н.И.Гречем (1787—1867).], издававшегося тогда Булгариным и Гречем, и в костюме этом Крапчик — не хочу
того скрывать — вышел ужасен: его корявое и черномазое лицо от белого верхнего сюртука стало казаться еще чернее и корявее; надетые на огромные и волосатые
руки Крапчика палевого цвета перчатки не покрывали всей кисти, а держимая им хлыстик-тросточка казалась просто чем-то глупым.
Вслед за
тем вошел и названный Федор Иваныч в вицмундире, с лицом румяным, свежим и, по своим летам, а равно и по скромным манерам, обнаруживавший в себе никак не выше департаментского вице-директора. В
руках он действительно держал масляной работы картину в золотой раме.
Тогда он воскликнул: «Егда, говорит, не будет тебе, князь, беды на земле за неверие твое,
то аз простираю
руку к небу и призываю на тебя суд божий: анафема!»
Избранники сии пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю,
то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова
тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров взял труп за
руку,
то мясо сползло с костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
«Вас, — говорит ритор, — ведет
рука, которой вы тоже не видите; если вы будете ею оставлены,
то гибель ваша неизбежна.
— Теперь, моя прелесть, довольно поздно, — сказала в ответ на это gnadige Frau, — а об этом придется много говорить; кроме
того, мне трудно будет объяснить все на словах; но лучше вот что… завтрашний день вы поутру приходите в мою комнату, и я вам покажу такой ковер, который я собственными
руками вышила по канве.
— А эти столбы и мозаический пол взяты в подражание храму Соломона; большая звезда означает
тот священный огонь, который постоянно горел в храме… — начала было дотолковывать gnadige Frau, но, заметив, что Сусанна была очень взволнована, остановилась и, сев с нею рядом, взяла ее за
руку.
Егор Егорыч между
тем молчал и впал в глубокое раздумье. Доктор хотел было заговорить, но gnadige Frau движением
руки остановила его. Егор Егорыч вскоре опять поднял голову.
— Он у вас есть под
руками! — продолжала gnadige Frau
тем же серьезным тоном. — Егор Егорыч очень желает жениться на вас.
Удар для самолюбия Крапчика был страшный, так что он перестал даже выезжать в общество: ему стыдно было показаться кому бы
то ни было из посторонних на глаза; но гнев божий за все темные деяния Петра Григорьича этим еще не иссяк, и в одно утро он получил письмо от Катрин, надписанное ее
рукою и запечатанное.
Помимо отталкивающего впечатления всякого трупа, Петр Григорьич, в
то же утро положенный лакеями на стол в огромном танцевальном зале и уже одетый в свой павловский мундир, лосиные штаны и вычищенные ботфорты, представлял что-то необыкновенно мрачное и устрашающее: огромные ступни его ног, начавшие окостеневать, перпендикулярно торчали; лицо Петра Григорьича не похудело, но только почернело еще более и исказилось; из скривленного и немного открытого в одной стороне рта сочилась белая пена; подстриженные усы и короткие волосы на голове ощетинились; закрытые глаза ввалились; обе
руки, сжатые в кулаки, как бы говорили, что последнее земное чувство Крапчика было гнев!
Бывали также Ченцовы несколько раз в маскарадах Дворянского собрания, причем Катрин ходила неразлучно с мужем под
руку, так что Валерьян Николаич окончательно увидал, что он продал себя и теперь находится хоть и в золотой, но плотно замкнутой клетке; а потому, едва только наступил великий пост, он возопиял к жене, чтобы ехать опять в деревню, где все-таки ему было попривольнее и посвободнее, а сверх
того и соблазнов меньше было.
— Ну, когда говорят ангелы,
то им должно верить, — пробормотал Егор Егорыч и хотел было поцеловать
руку у жены, но воздержался: подобное выражение
того, что происходило в душе его, показалось ему слишком тривиальным.
— Он непременно бы раскаялся, — кипятился Егор Егорыч, — когда бы около него был какой-нибудь духовный руководитель, а кто им может быть для него?.. Не супруга же его…
Той самой надобна больше, чем ему, руководящая
рука!.. Мне, что ли, теперь написать Валерьяну, я уж и не знаю? — присовокупил он в раздумье.
— А я ее вот чем смажу, — подхватила
та и прямо же хватила попавшею ей под
руку метлою Маланью по шее.
В
то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего о Тулузове, а если и слыхавший, так давно это забывший, и имея в голове одну только мысль, что как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда
тот явился к нему и изъяснил причину своего визита, Иван Петрович распростер перед ним
руки; большой и красноватый нос его затрясся, а на добрых серых глазах выступили даже слезы.
Вы когда-то говорили мне, что для меня способны пожертвовать многим, — Вы не лгали это, — я верил Вам, и если, не скрою
того, не вполне отвечал Вашему чувству,
то потому, что мы слишком родственные натуры, слишком похожи один на другого, — нам нечем дополнять друг друга; но теперь все это изменилось; мы, кажется, можем остаться друзьями, и я хочу подать Вам первый
руку: я слышал, что Вы находитесь в близких, сердечных отношениях с Тулузовым; нисколько не укоряю Вас в этом и даже не считаю вправе себя это делать, а только советую Вам опасаться этого господина; я не думаю, чтобы он был искренен с Вами: я сам испытал его дружбу и недружбу и знаю, что первая гораздо слабее последней.
— Прошу вас! — добавил Аггей Никитич, помещаясь на стуле возле стола и движением
руки приглашая
то же сделать и почтмейстера.
Тот сел;
руки у него при этом ходили ходенем, да и не мудрено: Аггей Никитич, раздосадованный
тем, что был прерван в своих размышлениях о Беме, представлял собою весьма грозную фигуру. Несмотря на
то, однако, робкий почтмейстер, что бы там ни произошло из
того, решился прибегнуть к средству, которое по большей части укрощает начальствующих лиц и делает их более добрыми.
Вьюга действительно была сильна. Сверстов, здоровый и крепкий еще мужчина, чувствовал, что ветер чуть не сшибал его с ног, колючий снег слепил ему глаза. Он хотел было, по крайней мере, подать Сусанне Николаевне
руку; но она и от
того отказалась, проговорив кротким голосом...
Она вошла и увидала отца Василия не в епитрахили, как обыкновенно священники бывают на исповеди, но в белом запоне и с орденом на груди. Несмотря на свою осторожность, отец Василий не выдержал и облекся в масонские доспехи, чем чрезвычайно осталась довольна Сусанна Николаевна, и когда он благословил ее,
то она с горячим чувством поцеловала его
руку.
Что касается до Сверстова,
то он нервно потирал себе
руки, приготовляясь к труднейшей для него, но необходимой операции.
Во все это время Сусанна Николаевна, сидевшая рядом с мужем, глаз не спускала с него и, видимо, боясь спрашивать, хотела, по крайней мере, по выражению лица Егора Егорыча прочесть, что у него происходит на душе. Наконец он взял ее
руку и крепко прижал
ту к подушке дивана.
Всех этих подробностей косая дама почти не слушала, и в ее воображении носился образ Валерьяна, и особенно ей в настоящие минуты живо представлялось, как она, дошедшая до физиологического отвращения к своему постоянно пьяному мужу, обманув его всевозможными способами, ускакала в Москву к Ченцову, бывшему тогда еще студентом, приехала к нему в номер и поселилась с ним в самом верхнем этаже тогдашнего дома Глазунова, где целые вечера, опершись грудью на горячую
руку Валерьяна, она глядела в окна, причем он, взглядывая по временам
то на нее,
то на небо, произносил...
— Во всем и во всем вас прощаю! — ответил ей
тот и поцеловал у нее
руку.