Неточные совпадения
— Опять-таки в наших правилах сказано, что если монаршая воля запретит наши собрания,
то мы должны повиноваться
тому безропотно
и без малейшего нарушения.
Остроумно придумывая разные фигуры, он вместе с
тем сейчас же принялся зубоскалить над Марфиным
и его восторженным обожанием Людмилы, на что она не
без досады возражала: «Ну, да, влюблена, умираю от любви к нему!» —
и в
то же время взглядывала
и на стоявшего у дверей Марфина, который, опершись на косяк, со сложенными, как Наполеон, накрест руками,
и подняв, по своей манере, глаза вверх, весь был погружен в какое-то созерцательное состояние; вылетавшие по временам из груди его вздохи говорили, что у него невесело на душе; по-видимому, его более всего возмущал часто раздававшийся громкий смех Ченцова, так как каждый раз Марфина при этом даже подергивало.
— Вам, дядя, хорошо так рассуждать! У вас нет никаких желаний
и денег много, а у меня наоборот!.. Заневолю о
том говоришь, чем болишь!.. Вчера, черт возьми,
без денег, сегодня
без денег, завтра тоже,
и так бесконечная перспектива idem per idem!.. [одно
и то же!.. (лат.).] — проговорил Ченцов
и, вытянувшись во весь свой длинный рост на стуле, склонил голову на грудь. Насмешливое выражение лица его переменилось на какое-то даже страдальческое.
— А между
тем, ваше высокопревосходительство, — продолжал Дрыгин с
тем же оттенком благородного негодования, — за эту клевету на меня я отозван от службы
и, будучи отцом семейства, оставлен
без куска хлеба.
Игра между партнерами началась
и продолжалась в
том же духе. Ченцов пил вино
и ставил
без всякого расчета карты; а Крапчик играл с еще более усиленным вниманием
и в результате выиграл тысяч десять.
— Купец русский, — заметила с презрением gnadige Frau: она давно
и очень сильно не любила торговых русских людей за
то, что они действительно многократно обманывали ее
и особенно при продаже дамских материй, которые через неделю же у ней, при всей бережливости в носке, делались тряпки тряпками; тогда как — gnadige Frau
без чувства не могла говорить об этом, — тогда как платье, которое она сшила себе в Ревеле из голубого камлота еще перед свадьбой, было до сих пор новешенько.
Дамы, разумеется, прежде всего обеспокоились о нарядах своих, ради которых, не
без мелодраматических сцен, конечно, принялись опустошать карманы своих супругов или родителей, а мужчины больше толковали о
том, кто был именно приглашен сенатором
и кто нет,
и по точному счету оказалось, что приглашенные были по преимуществу лица, не враждовавшие против губернатора, а враги его, напротив, почти все были не позваны.
— Но в прошении упомянуто этим — извините вы меня — мерзавцем хлыстом
и об архиерее здешнем!..
И у
того, может быть, вы будете спрашивать мнения? — проговорил не
без насмешки Крапчик
и вместе с
тем кидая сердитые взгляды на правителя дел.
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало на земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея,
без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся русский религиозный деятель.], сошел сам на землю в лице крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между
тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится, у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп
и никто из крестьян крестить
и воспринять от купели не пожелали…
Но к нему
и тут пришла на помощь его рассудительность: во-первых, рассчитывал он, Катрин никак не умрет от любви, потому что наследовала от него крепкую
и здоровую натуру, способную не только вынести какую-нибудь глупую
и неудавшуюся страсть, но что-нибудь
и посильнее; потом, если бы даже
и постигнуло его, как отца, такое несчастие,
то,
без сомнения, очень тяжело не иметь близких наследников, но что ж прикажете в этом случае делать?
Но последнее время записка эта исчезла по
той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания
и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины
и пожилой, за каковую она
и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою
и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет, а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее
и появлялись седые волосы,
то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна; глаза имела хоть
и небольшие, но черненькие
и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не
без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать
и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
«Вот тебе на! — подумала не
без иронии Миропа Дмитриевна. — Каким же это образом адмиральша, — все-таки, вероятно, женщина обеспеченная пенсией
и имеющая, может быть, свое поместье, — приехала в Москву
без всякой своей прислуги?..» Обо всех этих недоумениях она передала капитану Звереву, пришедшему к ней вечером,
и тот, не задумавшись, решил...
Перед
тем как Рыжовым уехать в Москву, между матерью
и дочерью, этими двумя кроткими существами, разыгралась страшная драма, которую я даже не знаю, в состоянии ли буду с достаточною прозрачностью
и силою передать: вскоре после сенаторского бала Юлия Матвеевна совершенно случайно
и без всякого умысла, но
тем не менее тихо, так что не скрипнула под ее ногой ни одна паркетинка, вошла в гостиную своего хаотического дома
и увидала там, что Людмила была в объятиях Ченцова.
— Ах, непременно зайдите со мною! — сказала
та, чувствуя если не страх,
то нечто вроде этого при мысли, что она
без позволения от адмиральши поехала к ней в Москву; но Егор Егорыч, конечно, лучше ее растолкует Юлии Матвеевне, почему это
и как случилось.
Адмиральша, кажется, не очень охотно
и не
без опасения ввела
ту к Людмиле, которая все еще лежала на постели
и указала сестре на стул около себя. Сусанна села.
— Конечно!.. — не отвергнула
и адмиральша, хотя, по опыту своей жизни
и особенно подвигнутая последним страшным горем своим, она начинала чувствовать, что не все же бог устраивает, а что надобно людям самим заботиться,
и у нее вдруг созрела в голове смелая мысль, что когда Егор Егорыч приедет к ним в воскресенье,
то как-нибудь —
без Сусанны, разумеется, — открыть ему все о несчастном увлечении Людмилы
и об ее настоящем положении, не утаив даже, что Людмила боится видеть Егора Егорыча,
и умолять его посоветовать, что тут делать.
— Под куполом, — начал толковать Егор Егорыч Сусанне
и оставшемуся тоже капитану, — как вы видите, всевидящее око с надписью: «illuxisti obscurum» — просветил еси
тьму! А над окном этим круг sine fine…
без конца.
— Если уж вы, ваше сиятельство, так понимаете Егора Егорыча,
то каким он должен являться для нас, провинциалов?
И мы,
без преувеличения, считаем его благодетелем всей нашей губернии.
Вечером
того же дня Егор Егорыч поехал к Сперанскому, где у него дело обошлось тоже не
без спора,
и на одно замечание, которое сделал Михаил Михайлыч по поводу высылки Татариновой, о чем тогда только
и толковало все высшее общество Петербурга, Егор Егорыч воскликнул...
«Добро для всякого существа есть исполнение сродственного ему закона, а зло есть
то, что оному противится; но так как первоначальный закон есть для всех един,
то добро, или исполнение сего закона, должно быть
и само едино
и без изъятия истинно, хотя бы собой
и обнимало бесконечное число существ».
—
И я буду у него в
то же время! — сказала с удовольствием, но не
без маленького смущения Миропа Дмитриевна.
—
И вам,
без сомнения, легче после
того было? — спросил Егор Егорыч.
О службе Аггея Никитича в почтовом ведомстве Миропа Дмитриевна заговорила, так как еще прежде довольно подробно разведала о
том, что должность губернского почтмейстера, помимо жалованья, очень выгодна по доходам,
и сообразила, что если бы Аггей Никитич, получив сие место, не пожелал иметь этих доходов,
то, будучи близкой ему женщиной, можно будет делать это
и без ведома его!..
Перед
тем как сесть за стол, произошло со стороны Егора Егорыча церемонное представление молодого Лябьева доктору Сверстову
и gnadige Frau, которая вслед за
тем не
без важности села на председательское место хозяйки, а муж ее принялся внимательно всматриваться в молодого человека, как будто бы в наружности
того его что-то очень поражало.
Вы ее родная сестра
и,
без сомнения, награждены природою всеми прелестными качествами, которые она имела; сверх
того, вы имеете
тот высокодуховный темперамент, которого, я убеждена, Людмила Николаевна не имела.
Катрин все это,
без сомнения, видела
и,
тем не менее, с восторгом бежала с ним; умная, эгоистичная
и сухосердая по природе своей, она была в
то же время неудержимо-пылкого
и страстного женского темперамента: еще с юных лет целовать
и обнимать мужчину, проводить с ним, как некогда сказал ей Ченцов, неправедные ночи было постоянной ее мечтой.
Ченцов тоже оделся утонченным петиметром, но вместе с
тем ему хотелось
и другого: ему хотелось, например, заехать в Английский клуб, пообедать там, а главное, поиграть в карты в серьезненькую, но Катрин ему напомнила его обещание не бывать нигде
без нее,
и Ченцов повиновался.
— Ну, а я так нет!.. Я не таков! — возразил, смеясь, Ченцов. — Не знаю, хорошее ли это качество во мне или дурное, но только для меня
без препятствий,
без борьбы,
без некоторых опасностей, короче сказать,
без того, чтобы это был запрещенный, а не разрешенный плод, женщины не существует: всякая из них мне покажется тряпкой
и травою безвкусной, а с женою, вы понимаете, какие же могут быть препятствия или опасности?!.
— Но я, — сколько он ни виноват передо мною, — обдумав теперь, не желаю этого: ссора наша чисто семейная,
и мне потом, согласитесь, барон, остаться женою ссыльного ужасно!..
И за что же я,
без того убитая горем, буду этим титулом называться всю мою жизнь?
— Совершенно обхожусь
без них, — повторил Тулузов, —
и в доказательство
того я с величайшим восторгом принимаю ваше предложение поселиться в одном с вами доме, чтобы каждую минуту быть защитником вашим,
и надеюсь, что скорей лягу костьми, чем что-либо случится неприятное для вас.
Конечно, дело обходилось не
без падений,
и если оно постигало павшую с человеком, равным ей по своему воспитанию
и по своему положению в свете,
то принимаемы были в расчет смягчающие обстоятельства; но горе было
той, которая снизошла своей любовью до мужчины, стоявшего ниже ее по своему рангу, до какого-нибудь приказного или семинариста,
тем паче до своего управляющего или какого-нибудь лакея, — хотя
и это, опять повторяю, случалось нередко, но такая женщина безусловно была не принимаема ни в один так называемый порядочный дом.
—
Без сомнения, верю! — проговорил с просиявшим лицом отец Василий. — Когда существование семьи моей, хоть бы
и маленькими средствами, будет обеспечено,
то мне, как масону, гнаться за иерархическими титулами не подобает.
Сусанна Николаевна никак, однако, не хотела пустить гостей
без обеда
и только попросила gnadige Frau, чтобы поскорей накрыли стол.
Та этим распорядилась,
и через какие-нибудь полчаса хозяйка, гости ее
и Сверстовы сидели уже за именинной трапезой, за которую сам именинник, ссылаясь на нездоровье, не вышел.
— Мне угодно объясниться с вами, — отвечал помещик, садясь
без приглашения хозяина на стул, — супруга ваша поручала одному моему ямщику передать моему почтовому старосте, что вы недовольны
той платой, которую мы, почтосодержатели, платили прежнему господину почтмейстеру,
то есть по десяти рублей с дуги,
и желаете получать по пятнадцати! Плата такая, говорю вам откровенно, будет для всех нас обременительна!..
Первое: вы должны быть скромны
и молчаливы, аки рыба, в отношении наших обрядов, образа правления
и всего
того, что будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны дать согласие на полное повиновение,
без которого не может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо вести добродетельную жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять
и других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами может с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за собою, чтобы эта щедрость проистекала не из тщеславия, а из чистого желания помочь истинно бедному;
и, наконец, шестое правило обязывает масонов любить размышление о смерти, которая таким образом явится перед вами не убийцею всего вашего бытия, а другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из мира труда
и пота в область успокоения
и награды.
— Нет, — возразила Катрин, — нельзя выходить так,
без оглядки, как мы выходим в первый раз,
и я теперь тебе скажу всю правду: когда я еще девушкою до безумия влюбилась в Ченцова,
то однажды за ужином прямо намекнула ему, что люблю его,
и он мне намекнул, что он это видит, но что он боится меня, а я ему тогда сказала, что я не боюсь его…
— Все это вздор-с!.. Пустяки!.. Одно привередничанье ваше!.. Что это такое?.. Сургуч?.. Привык служить на воздухе? Это чепуха какая-то! — уже закричал на Аггея Никитича Егор Егорыч, рассерженный
тем, что он рекомендовал Зверева как чиновника усердного
и полезного, а
тот, прослужив
без году неделю, из каких-то глупых причин хочет уж
и оставить службу.
Вероятно, многие из москвичей помнят еще кофейную Печкина, которая находилась рядом с знаменитым Московским трактиром
того же содержателя
и которая в своих четырех — пяти комнатах сосредоточивала тогдашние умственные
и художественные известности,
и без лести можно было сказать, что вряд ли это было не самое умное
и острословное место в Москве.
— Ты ошибаешься!
Без поощрений гораздо сильнее влюбляются! — полувоскликнула Муза Николаевна,
и так как в это время занавес поднялся,
то она снова обратилась на сцену, где в продолжение всего второго акта ходил
и говорил своим трепетным голосом небольшого роста
и с чрезвычайна подвижным лицом курчавый Жорж де-Жермани,
и от впечатления его с несколько приподнятыми плечами фигуры никто не мог избавиться.
Тот,
без всякого предварительного доклада, провел его в кабинет генерал-губернатора, где опять-таки на безукоризненном французском языке начался между молодыми офицерами
и маститым правителем Москвы оживленный разговор о
том, что Лябьев вовсе не преступник, а жертва несчастного случая.
— Поет общий хор, — сказал он
и начал играть, стараясь, видимо, подражать нестройному татарскому пению; но русская натура в нем взяла свое,
и из-под пальцев его все больше
и больше начали раздаваться задушевные русские мотивы. Как бы рассердясь за это на себя, Лябьев снова начал извлекать из фортепьяно шумные
и без всякой последовательности переходящие один в другой звуки, но
и то его утомило, но не удовлетворило.
Я так испугался, оставшись
без вида, что сунулся к
тому, к другому моему знакомому, которые
и приладили мне купить чужой паспорт на имя какого-то Тулузова…
Частный пристав, толстый
и по виду очень шустрый человек, знал, разумеется, Тулузова в лицо,
и, когда
тот вошел, он догадался, зачем собственно этот господин прибыл, но все-таки принял сего просителя с полным уважением
и предложил ему стул около служебного стола своего, покрытого измаранным красным сукном,
и вообще в камере все выглядывало как-то грязновато: стоявшее на столе зерцало было
без всяких следов позолоты; лежавшие на окнах законы не имели надлежащих переплетов; стены все являлись заплеванными; даже от самого вицмундира частного пристава сильно пахнуло скипидаром, посредством которого сей мундир каждодневно обновлялся несколько.
—
Без сомнения! — подхватил
тот и, повернувшись затем к старичку-чиновнику, проговорил: — Подпишитесь!
Все они ответили ему
без замедления
и в весьма лестных выражениях отзывались о капитальности труда
и о красноречии автора, но находили вместе с
тем, что для обнародования подобного рода историй не пришло еще время.
— Греки обыкновенно, — начал поучать молодой ученый, — как народ в высокой степени культурный
и изобретательный, наполняли свои вечера играми, загадками, музыкой
и остротами, которые по преимуществу у них говорили так называемые паразиты,
то есть люди, которым не на что самим было угощать,
и они обыкновенно ходили на чужие пиры, иногда даже
без зова, отплачивая за это остротами.
Но
без императора всероссийского нельзя было
того сделать; они
и пишут государю императору нашему прошение на гербовой бумаге: «Что так, мол,
и так, позвольте нам Наполеондера выкопать!» — «А мне что, говорит, плевать на
то, пожалуй, выкапывайте!» Стали они рыться
и видят гроб въявь, а как только к нему, он глубже в землю уходит…
Александр Сергеич между
тем пересел к фортепьяно
и начал играть переведенную впоследствии, а тогда еще певшуюся на французском языке песню Беранже: «В ногу, ребята, идите; полно, не вешать ружья!» В его отрывистой музыке чувствовался бой барабана, сопровождающий обыкновенно все казни.
Без преувеличения можно сказать, что холодные мурашки пробегали при этом по телу всех слушателей, опять-таки за исключением
того же камер-юнкера, который, встав, каким-то вялым
и гнусливым голосом сказал гегельянцу...
Сергей Степаныч сначала не понял, о ком собственно
и о чем просит Егор Егорыч, так как
тот стал как-то еще более бормотать
и сверх
того, вследствие нравственного волнения, говорил
без всякой последовательности в мыслях.
Добрый властитель Москвы по поводу таких толков имел наконец серьезное объяснение с обер-полицеймейстером; причем оказалось, что обер-полицеймейстер совершенно не знал ничего этого
и, возвратясь от генерал-губернатора, вызвал к себе полицеймейстера, в районе которого случилось это событие, но
тот также ничего не ведал,
и в конце концов обнаружилось, что все это устроил
без всякого предписания со стороны начальства толстенький частный пристав, которому обер-полицеймейстер за сию проделку предложил подать в отставку; но важеватый друг актеров, однако, вывернулся: он как-то долез до генерал-губернатора, встал перед ним на колени, расплакался
и повторял только: «Ваше сиятельство!