Неточные совпадения
Плавин как-то двусмысленно усмехался, а Павел с грустью думал: «Зачем это он все ему говорит!» — и когда отец, наконец, стал
сбираться в деревню, он на первых порах почти
был рад тому.
Публика начала
сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже
был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это
было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно
было сказать только одно, что он целый день
пил и никогда не
был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он
был называем: «Гаврило Насосыч».
— Нет-с! — отвечал Ванька решительно, хотя, перед тем как переехать Павлу к Крестовникову, к нему
собрались все семиклассники и перепились до неистовства; и даже сам Ванька, проводив господ, в сенях шлепнулся и проспал там всю ночь. — Наш барин, — продолжал он, — все более в книжку читал… Что ни
есть и я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею; в какую только должность прикажете, пойду!
Собрались все четыре факультета, между которыми много
было даже немолодых людей и всевозможных, должно
быть, наций.
Номера ее еще не все
были заняты; а потому общество к обеду
собралось не весьма многочисленное: два фармацевта, которые, сидя обыкновенно особняком, только между собою и разговаривали шепотом и, при этом, имели такие таинственные лица, как будто бы они сейчас приготовились составлять самый ужасный яд.
— Какой славный малый, какой отличный, должно
быть! — продолжал Замин совершенно искренним тоном. — Я тут иду, а он сидит у ворот и песню мурлыкает. Я говорю: «Какую ты это песню
поешь?» — Он сказал; я ее знаю. «Давай, говорю, вместе
петь». — «Давайте!» — говорит… И начали… Народу что
собралось — ужас! Отличный малый, должно
быть… бесподобный!
— А у нас в Казани, — начал своим тоненьким голосом Петин, — на духов день крестный ход: народу
собралось тысяч десять;
были и квартальные и вздумали
было унимать народ: «Тише, господа, тише!» Народ-то и начал их выпирать из себя: так они у них, в треуголках и со шпагами-то, и выскакивают вверх! — И Петин еще более вытянулся в свой рост, и своею фигурой произвел совершенно впечатление квартального, которого толпа выпихивает из себя вверх. Все невольно рассмеялись.
Через несколько дней Павлом получено
было с траурной каемкой извещение, что Марья Николаевна и Евгений Петрович Эйсмонды с душевным прискорбием извещают о кончине Еспера Ивановича Имплева и просят родных и знакомых и проч. А внизу рукой Мари
было написано: «Надеюсь, что ты приедешь отдать последний долг человеку, столь любившему тебя». Павел, разумеется, сейчас
было собрался ехать; но прежде зашел сказать о том Клеопатре Петровне и показал даже ей извещение.
— А не
будете ли вы так добры, — сказал он, видя, что Плавин натягивает свои перчатки, — посетить меня ужо вечером; ко мне
соберутся кое-кто из моих приятелей.
Вихрова по преимуществу поражала в юном пастыре явная неразвитость его. «Прежние попы как-то умней и образованней
были», — думал он. Священник, наконец, встал на ноги и, видимо, некоторое время
сбирался что-то такое сказать.
Барин наш терпел, терпел, — и только раз, когда к нему
собралась великая компания гостей, ездили все они медведя поднимать, подняли его, убили, на радости, без сумнения, порядком
выпили; наконец, после всего того, гости разъехались, остался один хозяин дома, и скучно ему: разговоров иметь не с кем, да и голова с похмелья болит; только вдруг докладывают, что священник этот самый пришел там за каким-то дельцем маленьким…
«Чем же я займу себя, несчастный!» — восклицал я, и скука моя
была так велика, что, несмотря на усталость, я сейчас же стал
сбираться ехать к Захаревским, чтобы хоть чем-нибудь себя занять.
Когда все это
было кончено, солнце уже взошло. Следователи наши начали
собираться ехать домой; Иван Кононов отнесся вдруг к ним...
Наконец они опять начали
собираться домой. Иван Кононов попробовал
было их перед дорожкой еще водочкой угостить; Вихров отказался, а в подражание ему отказался и Миротворский. Сев в телегу, Вихров еще раз спросил провожавшего их Ивана Кононова: доволен ли он ими, и не обидели ли они чем его.
— Что же, ты не убить ли уж меня
собирался? — пошутил Вихров, видя, что Гулливому достаточно
было сделать одно движение руками в кандалах, чтобы размозжить ему голову.
Приезжая из деревни в губернский город, Петр Петрович прямо отправлялся в клуб, где сейчас же около него
собиралась приятельская компания; он начинал
пить,
есть, острить и снова
пить.
—
Собрались, должно
быть, — проговорил Петр Петрович.
Вихрову ужасно скучно
было все это видеть. Он сидел, потупив голову. Юлия тоже не обращала никакого внимания на фокусника и, в свою очередь, глядела на Вихрова и потом, когда все другие лица очень заинтересовались фокусником (он производил в это время магию с морскими свинками, которые превращались у него в голубей, а голуби — в морских свинок), Юлия,
собравшись со всеми силами своего духа, но по наружности веселым и даже смеющимся голосом, проговорила Вихрову...
— Вопрос тут не во мне, — начал Вихров,
собравшись, наконец, с силами высказать все, что накопилось у него на душе, — может
быть, я сам во всем виноват и действительно никуда и ни на что не гожусь; может
быть, виновата в том злосчастная судьба моя, но — увы! — не я тут один так страдаю, а сотни и тысячи подчиненных, которыми начальство распоряжается чисто для своей потехи.
— Я-то соскучусь, господи! — произнес Вихров, и голос его при этом как-то особенно прозвучал. — Но как же мы, однако,
будем проводить наше время? — продолжал он. — Мы, конечно,
будем с вами в карты играть, как в Петербурге
собирались.
Я, когда вышел из университета, то много занимался русской историей, и меня всегда и больше всего поражала эпоха междуцарствия: страшная пора — Москва без царя, неприятель и неприятель всякий, — поляки, украинцы и даже черкесы, — в самом центре государства; Москва приказывает, грозит, молит к Казани, к Вологде, к Новгороду, — отовсюду молчание, и потом вдруг, как бы мгновенно, пробудилось сознание опасности; все разом встало, сплотилось, в год какой-нибудь вышвырнули неприятеля; и покуда, заметьте, шла вся эта неурядица, самым правильным образом происходил суд,
собирались подати, формировались новые рати, и вряд ли это не народная наша черта: мы не любим приказаний; нам не по сердцу чересчур бдительная опека правительства; отпусти нас посвободнее, может
быть, мы и сами пойдем по тому же пути, который нам указывают; но если же заставят нас идти, то непременно возопием; оттуда же, мне кажется, происходит и ненависть ко всякого рода воеводам.
— Я не исключаю, — отвечал Вихров, сконфузившись. — И знаете что, — продолжал он потом торопливо, — мне иногда приходит в голову нестерпимое желание, чтобы всем нам, сверстникам,
собраться и отпраздновать наше общее душевное настроение. Общество, бог знает,
будет ли еще вспоминать нас,
будет ли благодарно нам; по крайней мере, мы сами похвалим и поблагодарим друг друга.
Дней через несколько к Донону
собралось знакомое нам общество. Абреев
был в полной мундирной форме; Плавин — в белом галстуке и звезде; прочие лица — в черных фраках и белых галстуках; Виссарион, с белой розеткой распорядителя, беспрестанно перебегал из занятого нашими посетителями салона в буфет и из буфета — в салон. Стол
был уже накрыт, на хрустальных вазах возвышались фрукты, в числе которых, между прочим, виднелась целая гора ананасов.