Неточные совпадения
Маремьяна Архиповна знала,
за что ее бьют, — знала, как она безвинно в этом случае терпит; но
ни одним звуком,
ни одной слезой никому не пожаловалась, чтобы только не повредить службе мужа.
— А о
чем же? — возразил в свою очередь Павел. — Я, кажется, — продолжал он грустно-насмешливым голосом, — учился в гимназии, не жалея для этого
ни времени,
ни здоровья — не
за тем, чтобы потом все забыть?
M-me Гартунг была сердита на Замина и Петина
за то,
что они у нее около года стояли и почти
ни копейки ей не заплатили: она едва выжила их из квартиры.
Главным образом, Павла беспокоила мысль —
чем же, наконец, эти люди
за свои труды в пользу господ,
за свое раболепство перед ними, вознаграждены: одеты они были почти в рубища, но накормлены ли они, по крайней мере, досыта — в
чем ни один порядочный человек собаке своей не отказывает?
—
Что они любят? — возразил полковник. — Нет, я думаю,
ни одной из них, чтобы червонцев
за сто ее нельзя было купить.
Чтобы больше было участвующих, позваны были и горничные девушки. Павел, разумеется, стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время оставались в одной паре. Сама, разумеется, не ловила
ни того,
ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их
за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались,
что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою не надобно; это даже заметил и полковник.
Вечером они принялись
за сие приятное чтение. Павел напряг все внимание, всю силу языка, чтобы произносить гекзаметр, и при всем том некоторые эпитеты не выговаривал и отплевывался даже при этом, говоря: «Фу ты, черт возьми!» Фатеева тоже, как
ни внимательно старалась слушать,
что читал ей Павел, однако принуждена была признаться...
Вихров не считал себя
ни в
чем, даже в помыслах, виноватым против Клеопатры Петровны, а потому решился наказать ее
за ее безумную ревность.
Воображение перенесло его в деревню; он описал отчасти местность, окружающую Перцово (усадьбу Фатеевой), и описал уже точь-в-точь господский дом перцовский, и
что в его гостиной сидела молодая женщина, но не Клеопатра Петровна, а скорее Анна Ивановна, — такая же воздушная, грациозная и слабенькая, а в зале муж ее,
ни много
ни мало, сек горничную Марью
за то,
что та отказывала ему в исканиях.
— Ну, и грубили тоже немало, топором даже граживали, но все до случая как-то бог берег его; а тут, в последнее время, он взял к себе девчорушечку
что ни есть у самой бедной вдовы-бобылки, и девчурка-то действительно плакала очень сильно; ну, а мать-то попервоначалу говорила: «
Что, говорит,
за важность: продержит, да и отпустит же когда-нибудь!» У этого же самого барина была еще и другая повадка: любил он, чтобы ему крестьяне носили все,
что у кого хорошее какое есть: капуста там у мужика хороша уродилась, сейчас кочень капусты ему несут на поклон; пирог ли у кого хорошо испекся, пирога ему середки две несут, — все это кушать изволит и похваливает.
— Это совершенная правда, но
что же тут такое? Женщина
ни перед одним мужчиной не ответственна
за свое прошлое, если только она не любила его тогда.
— Ах, нет! Там, говорят, так
за себя перетрусились,
что им
ни до кого!
— Погоди, постой, любезный, господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и обратился затем ко мне: — Брат мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с,
что их министр не косо смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров
за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам знать,
что мы, говорит, из-за вас переписываться
ни с губернаторами,
ни с другими министерствами не намерены.
Есть же
за океаном государство, где
что ни город — то своя секта и толк, а между тем оно посильнее и помогучее всего,
что есть в Европе.
Кучер и писарь сейчас же взяли у стоявших около них раскольников топоры, которые те послушно им отдали, — и взлезли
за Вихровым на моленную. Втроем они стали катать бревно
за бревном. Раскольники все стояли около, и
ни один из них не уходил, кроме только головы, который куда-то пропал. Он боялся, кажется,
что Вихров что-нибудь заставит его сделать, а сделать — он своих опасался.
Вихров и это все записал и, приехав в одну из деревень, отбирал от мужиков показания — день, два, три, опросил даже мужиков соседних деревень в подтверждение того
что ни пожаров,
ни неурожаев особенных
за последнее время не было.
— Тем,
что ни с которой стороны к той горе подойти нельзя, а можно только водою подъехать, а в ней пещера есть. Водой сейчас подъехали к этой пещере, лодку втащили
за собой, — и никто не догадается,
что тут люди есть.
Кто выучил и кто заставлял этих умных животных так делать — неизвестно, потому
что Вихров держался только
за вожжи, но шевелить
ни одной из них не смел.
— Мне, признаюсь, — как ты там
ни объясняй,
что он был кавказский герой, — всегда казалось и будет казаться непонятным,
за что ты в него влюбилась.
— А между тем этот господин притворяется,
что страстно влюблен в нее, — и все это потому,
что у ней есть двадцать пять тысяч серебром своих денег, которые были в оборотах у Виссариона и
за которые тот
ни много
ни мало платил нам по двадцать процентов, — где найдешь такое помещение денег?
Вдруг она, не говоря
ни слова, пишет обоим братьям,
что наши семейные отношения стали таковы,
что ей тяжело жить не только
что в одном доме со мной, но даже в одной стране, а потому она хочет взять свой капитал и уехать с ним
за границу.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще
ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это не жаркое.
А вы — стоять на крыльце, и
ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите,
что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед
за квартальными.)
Пришел солдат с медалями, // Чуть жив, а выпить хочется: // — Я счастлив! — говорит. // «Ну, открывай, старинушка, // В
чем счастие солдатское? // Да не таись, смотри!» // — А в том, во-первых, счастие, //
Что в двадцати сражениях // Я был, а не убит! // А во-вторых, важней того, // Я и во время мирное // Ходил
ни сыт
ни голоден, // А смерти не дался! // А в-третьих —
за провинности, // Великие и малые, // Нещадно бит я палками, // А хоть пощупай — жив!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, //
За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя
за неделею, // Одним порядком шли, //
Что год, то дети: некогда //
Ни думать,
ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки.
Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с
чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И
за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, //
Что уж давно не барская, // А наша полоса!