Неточные совпадения
От Еспера Иваныча между тем, но от
кого, собственно, — неизвестно, за ним уж прислали с таким приказом, что отчего-де он так давно
не бывал
у них и что дяденька завтра уезжает совсем в Москву, а потому он приходил бы проститься.
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его Макар Григорьев. — Оно
у тебя с вечерен ведь так валяется;
у меня квартира
не запертая —
кто посторонний ввернись и бери, что хочешь. Так-то ты думаешь смотреть за барским добром, свиное твое рыло неумытое!
— Я ругаюсь?.. Ах, ты, бестия этакой! Да по головке, что ли, тебя за это гладить надо?.. — воскликнул Макар Григорьев. — Нет, словно бы
не так! Я,
не спросясь барина, стащу тебя в часть и отдеру там: частный
у меня знакомый — про
кого старых, а про тебя новых розог велит припасти.
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его снова Макар Григорьев. — Барин теперь твой придет, дожидаться его
у меня некому…
У меня народ день-деньской работает, а
не дрыхнет, — ты околевай
у меня, тут его дожидаючись; мне за тобой надзирать некогда, и без тебя мне, слава тебе, господи, есть с
кем ругаться и лаяться…
— Отчего
у нас
не введут присяжных?..
Кому они могут помешать? — произнес Павел.
—
Не толще, чем
у вашего папеньки. Я бочки делаю, а он в них вино сыропил, да разбавлял, — отвечал Макар Григорьев, от кого-то узнавший, что отец Салова был винный откупщик, —
кто почестнее
у этого дела стоит, я уж и
не знаю!.. — заключил он многознаменательно.
На этот раз Марьеновский уж был очень удивлен. Его никто
не предупредил, что он встретит
у Вихрова женщину… И
кто она была — родственница, или… но, впрочем, он вежливо поклонился ей.
Ему казалось хорошо, даже очень хорошо сделаться писателем и посвятить всю жизнь литературе;
у него даже дыхание от восторга захватывало при этой мысли; но с
кем бы посоветоваться,
кто бы сказал ему, что он
не чушь же совершенную написал?..
Женихов
у сей милой девицы пока еще
не было, — и
не было потому именно, что она была горда и кой за
кого выйти
не хотела.
— Где же ты видела его? — спросила Юлия, которая отчасти уже слышала,
кто такой был Поль Вихров, давно ли он приехал и сколько
у него душ; о наружности его она только ни от
кого не слыхала таких отзывов.
— Барынька-то
у него уж очень люта, — начал он, — лето-то придет, все посылала меня — выгоняй баб и мальчиков, чтобы грибов и ягод ей набирали; ну, где уж тут: пойдет ли
кто охотой… Меня допрежь того невесть как в околотке любили за мою простоту, а тут в селенье-то придешь, точно от медведя какого мальчишки и бабы разбегутся, — срам! — а
не принесешь ей, — ругается!.. Псит-псит, хуже собаки всякой!.. На последние свои денежки покупывал ей, чтобы только отвязаться, — ей-богу!
Стал просить
у монахов взаймы, —
не дают, да и нет, пожалуй, ни
у кого!..
— А
у меня хоть и есть
кому, но дожидаться
не будут! — произнес ветреный Кергель и по просьбе Вихрова пошел распорядиться, чтобы лошадей его отложили. Возвратясь обратно, он вошел с каким-то более солидным и даже отчасти важным видом.
—
У кого ж нынче нервы
не разбиты,
у всех, я думаю, они разбиты, — сказала ему Мари.
— Сделайте милость! — воскликнул инженер. — Казна, или
кто там другой, очень хорошо знает, что инженеры за какие-нибудь триста рублей жалованья в год служить
у него
не станут, а сейчас же уйдут на те же иностранные железные дороги, а потому и дозволяет уж самим нам иметь известные выгоды. Дай мне правительство десять, пятнадцать тысяч в год жалованья, конечно, я буду лучше постройки производить и лучше и честнее служить.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей
не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим…
у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало
не в
ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
— Да-с. Все смеялась она: «Жена
у тебя дура, да ты ее очень любишь!» Мне это и обидно было, а
кто ее знает, другое дело: может, она и отворотного какого дала мне. Так пришло, что женщины видеть почесть
не мог: что ни сделает она, все мне было
не по нраву!
Мужик придет к нему за требой — непременно требует, чтобы в телеге приезжал и чтобы ковер ему в телеге был: «Ты, говорит,
не меня, а сан мой почитать должен!»
Кто теперь на улице встретится, хоть малый ребенок, и шапки перед ним
не снимет, он сейчас его в церковь — и на колени:
у нас народ этого
не любит!
— Это что еще значит?..
Кто у вас еще тут проживает и
кому вы пристанодержательствуете? — обратился Вихров строго к мужикам. — Говорить сейчас же, а
не то все вы отвечать за то будете!
— По-моему, самое благоразумное, — сказал он, — вам написать от себя министру письмо, изложить в нем свою крайнюю надобность быть в Петербурге и объяснить, что начальник губернии
не берет на себя разрешить вам это и отказывается ходатайствовать об этом, а потому вы лично решаетесь обратиться к его высокопревосходительству; но кроме этого — напишите и знакомым вашим,
кто у вас там есть, чтобы они похлопотали.
— «
У нас, говорит, состояния нет на то!» — «Что ж, говорю, вашему супругу там бы место найти; вот, говорю, отличнейшая там должность открылась: две с половиной тысячи жалованья, мундир 5-го класса, стеречь Минина и Пожарского, чтоб
не украли!» — «Ах, говорит, от
кого же это зависит?» — «Кажется, говорю, от обер-полицеймейстера».
Через неделю, когда доктор очень уж стал опасаться за жизнь больного, она расспросила людей,
кто у Павла Михайлыча ближайшие родственники, — и когда ей сказали, что
у него всего только и есть сестра — генеральша Эйсмонд, а Симонов, всегда обыкновенно отвозивший письма на почту, сказал ей адрес Марьи Николаевны, Катишь
не преминула сейчас же написать ей письмо и изложила его весьма ловко.
— Легко ли мне было отвечать на него?.. Я недели две была как сумасшедшая; отказаться от этого счастья —
не хватило
у меня сил; идти же на него — надобно было забыть, что я жена живого мужа, мать детей. Женщинам, хоть сколько-нибудь понимающим свой долг,
не легко на подобный поступок решиться!.. Нужно очень любить человека и очень ему верить, для
кого это делаешь…
— Нет,
не то что
не привык, а просто
у него голова мутна: напичкает в бумагу и того и сего, а что сказать надобно, того
не скажет, и при этом самолюбия громаднейшего;
не только уж из своих подчиненных ни с
кем не советуется, но даже когда я ему начну говорить, что это
не так, он отвечает мне на это грубостями.
—
Не могу я этого сделать, — отвечал Абреев, — потому что я все-таки взял его из Петербурга и завез сюда, а потом
кем я заменю его? Прежних взяточников я брать
не хочу, а молодежь, — вот видели
у меня старушку, которая жаловалась мне, что сын ее только что
не бьет ее и требует
у ней состояния, говоря, что все имения должны быть общие: все они в таком же роде; но сами согласитесь, что с такими господами делать какое-нибудь серьезное дело — невозможно!
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько
у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Трудись!
Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду
не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась.
У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.
