— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как делает это в
наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только собрал их.
Неточные совпадения
Между княгиней и Еспером Иванычем существовали довольно странные и даже, может быть, не совсем понятные для
нашего реального
времени отношения.
Юноши
наши задумали между тем дело большое. Плавин, сидевший несколько
времени с закрытыми глазами и закинув голову назад, вдруг обратился к Павлу.
— Вы, я думаю, во все
время нашей разлуки и не вспомнили меня? — спросила его m-me Фатеева.
— Я, приехав в Москву, нарочно зашел в университет, чтобы узнать ваш адрес… Как не стыдно, что вы во все
время нашей разлуки — хоть бы строчку написали, — говорил Плавин, видимо желая придать своему голосу как можно более дружественный тон.
Он тогда еще был очень красивый кирасирский офицер, в белом мундире, и я бог знает как обрадовалась этому сватанью и могу поклясться перед богом, что первое
время любила моего мужа со всею горячностью души моей; и когда он вскоре после
нашей свадьбы сделался болен, я, как собачонка, спала, или, лучше сказать, сторожила у его постели.
— Мнение народа сначала было такое, что аки бы гарнизонные солдаты, так как они и до того еще
времени воровства много производили и убийство даже делали!.. А после слух в народе прошел, что это поляки, живущие в
нашей губернии и злобствующие против России.
Для
наших друзей хозяин простер свою любезность до того, что в своем собственном самоваре приготовлял им глинтвейн, которым они в настоящее
время заменили жженку, так как с ним было меньше возни и он не так был приторен.
— А! — произнес многозначительно полковник. — Ну, этого, впрочем, совершенно достаточно, чтобы подпасть обвинению, —
время теперь щекотливое, — прибавил он, а сам встал и притворил дверь из кабинета. — Эти господа, — продолжал он, садясь около Вихрова и говоря почти шепотом, — господа эти,
наши старички, то делают, что уму невообразимо, уму невообразимо! — повторил он, ударив себя по коленке.
Он читал громко и внятно, но останавливался вовсе не на запятых и далеко, кажется, не понимал, что читает; а равно и слушатели его, если и понимали, то совершенно не то, что там говорилось, а каждый — как ближе подходило к его собственным чувствам; крестились все двуперстным крестом; на клиросах по
временам пели: «Богородицу», «Отче
наш», «Помилуй мя боже!».
В настоящее
время я как бы вижу подтверждение этой молвы об нем: ему уже с лишком пятьдесят лет, он любит меня, сына
нашего, — но когда услыхал о своем назначении в Севастополь, то не только не поморщился, но как будто бы даже помолодел, расторопней и живей сделался — и собирается теперь, как он выражается, на этот кровавый пир так же весело и спокойно, как будто бы он ехал на какой-нибудь самый приятнейший для него вечер; ясно, что воевать — это его дело, его призвание, его сущность: он воин по натуре своей, воин органически.
— Да, — продолжал Абреев, — но я вынужден был это сделать: он до того в делах моих зафантазировался, что я сам мог из-за него подпасть серьезной ответственности, а потому я позвал его к себе и говорю: «Николай Васильич, мы на стольких пунктах расходимся в
наших убеждениях, что я решительно нахожу невозможным продолжать
нашу совместную службу!» — «И я, говорит, тоже!» — «Но, — я говорю, — так как я сдвинул вас из Петербурга, с вашего пепелища, где бы вы, вероятно, в это
время нашли более приличное вашим способностям занятие, а потому позвольте вам окупить ваш обратный путь в Петербург и предложить вам получать лично от меня то содержание, которое получали вы на службе, до тех пор, пока вы не найдете себе нового места!» Он поблагодарил меня за это, взял жалованье за два года даже вперед и уехал…
— Прекрасно-с! — возразил Абреев. — Но английские лорды, встречая насмешки и порицания, находят в то же
время защиту и поддержку в своей партии; мы же в ком ее найдем?.. В непосредственном начальстве
нашем, что ли? — заключил он с насмешкою и хотел, кажется, еще что-то такое пояснить, но в это
время раздались шаги в зале.
— Общину выдумали, во-первых, не в Петербурге, — начал ему отвечать в явно насмешливом тоне Плавин, — а скорей в Москве; но и там ее не выдумали, потому что она долгое
время существовала у
нашего народа, была им любима и охраняема; а то, что вы говорите, как он не любит ее теперь, то это опять только один ваш личный взгляд!
Конечно, в этой громадной перестройке принимали участие сотни гораздо более сильнейших и замечательных деятелей; но и мы, смею думать, имеем право сопричислить себя к сонму их, потому что всегда, во все минуты
нашей жизни, были искренними и бескорыстными хранителями того маленького огонька русской мысли, который в пору
нашей молодости чуть-чуть, и то воровски, тлел, — того огонька, который в настоящее
время разгорелся в великое пламя всеобщего государственного переустройства».
Неточные совпадения
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу в ней тьма тём, // А ни в одной-то душеньке // Спокон веков до
нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, // Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О
время,
время новое! // Ты тоже в песне скажешься, // Но как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
В самое то
время, когда взаимная
наша дружба утверждалась, услышали мы нечаянно, что объявлена война.
Что касается до внутреннего содержания «Летописца», то оно по преимуществу фантастическое и по местам даже почти невероятное в
наше просвещенное
время.
Но в том-то именно и заключалась доброкачественность
наших предков, что как ни потрясло их описанное выше зрелище, они не увлеклись ни модными в то
время революционными идеями, ни соблазнами, представляемыми анархией, но остались верными начальстволюбию и только слегка позволили себе пособолезновать и попенять на своего более чем странного градоначальника.
Сказать ли всю истину: по секрету, он даже заготовил на имя известного
нашего географа, К. И. Арсеньева, довольно странную резолюцию:"Предоставляется вашему благородию, — писал он, — на будущее
время известную вам Византию во всех учебниках географии числить тако: