Неточные совпадения
— Не смею входить в ваши расчеты, —
начала она
с расстановкою и ударением, — но,
с своей стороны, могу сказать только одно, что дружба, по-моему, не должна выражаться на одних словах, а доказываться и на деле: если вы действительно не в состоянии будете поддерживать вашего сына в гвардии, то я буду его содержать, — не роскошно, конечно, но прилично!.. Умру я, сыну моему будет поставлено это в первом пункте моего завещания.
Полковник
начал уж
с досадою постукивать ногою.
— Нет ли у вас ружья? Я
с собою пороху и дроби привез, —
начал он почти
с первых же слов.
Павел
с тех пор почти каждый день
начал, в сопровождении Титки и Куцки, ходить на охоту.
Вдруг из всей этой толпы выскочила, —
с всклоченными волосами,
с дикими глазами и
с метлою в руке, — скотница и
начала рукояткой метлы бить медведя по голове и по животу.
— Мы
с Еспером Иванычем из-под горы еще вас узнали, —
начала она совершенно свободным тоном: — едут все шагом, думаем: верно это Михайло Поликарпыч лошадей своих жалеет!
Чем выше все они стали подниматься по лестнице, тем Паша сильнее
начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В высокой и пространной комнате, перед письменным столом, на покойных вольтеровских креслах сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке,
с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
— Теперь по границе владения ставят столбы и, вместо которого-нибудь из них, берут и уставляют астролябию, и
начинают смотреть вот в щелку этого подвижного диаметра, поворачивая его до тех пор, пока волосок его не совпадает
с ближайшим столбом; точно так же поворачивают другой диаметр к другому ближайшему столбу и какое пространство между ими — смотри вот: 160 градусов, и записывают это, — это значит величина этого угла, — понял?
— Пишет-с, — повторил Еспер Иваныч и
начал читать написанное прекрасным почерком письмо: «Дорогой благодетель! Пишу к вам это письмо в весьма трогательные минуты нашей жизни: князь Веснев кончил жизнь…»
Когда он» возвратились к тому месту, от которого отплыли, то рыбаки вытащили уже несколько тоней: рыбы попало пропасть; она трепетала и блистала своей чешуей и в ведрах, и в сети, и на лугу береговом; но Еспер Иваныч и не взглянул даже на всю эту благодать, а поспешил только дать рыбакам поскорее на водку и, позвав Павла, который
начал было на все это глазеть, сел
с ним в линейку и уехал домой.
По вечерам, — когда полковник, выпив рюмку — другую водки,
начинал горячо толковать
с Анной Гавриловной о хозяйстве, а Паша, засветив свечку, отправлялся наверх читать, — Еспер Иваныч, разоблаченный уже из сюртука в халат, со щегольской гитарой в руках, укладывался в гостиной, освещенной только лунным светом, на диван и
начинал негромко наигрывать разные трудные арии; он отлично играл на гитаре, и вообще видно было, что вся жизнь Имплева имела какой-то поэтический и меланхолический оттенок: частое погружение в самого себя, чтение, музыка, размышление о разных ученых предметах и, наконец, благородные и возвышенные отношения к женщине — всегда составляли лучшую усладу его жизни.
Он
начал уговаривать ее нежнейшими именами и почти умоляющим голосом: «Ну, лапушка; ну, милая, полно, я свой, свой!» Лапушка как бы сжалилась над ним и, перестав лаять, сошла даже
с дорожки.
— Не разберешь тебя, парень, хорошенько; бог тебя знает! — сказал он и
начал неторопливо стряхивать
с себя стружки и напяливать на себя свой вицмундиришко.
— Матушка ваша вот писала вам, —
начал полковник несколько сконфуженным голосом, — чтобы жить
с моим Пашей, — прибавил он, указав на сына.
Ванька молчал. Дело в том, что он имел довольно хороший слух, так что некоторые песни
с голосу играл на балалайке. Точно так же и склады он запоминал по порядку звуков, и когда его спрашивали, какой это склад, он
начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того, на который ему пальцами указывали. Более же этого он ничего не мог ни припомнить, ни сообразить.
— Чего тут не уметь-то! — возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем, он захватил
с собою, развернул ее перед свечкой и
начал читать, то есть из букв делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он это читает!
— Теперь-с, станем размеривать, —
начал Плавин, — для открытой сцены сажени две, да каждый подзор по сажени?.. Ровно так будет!.. — прибавил он, сосчитав шагами поперек залы.
Павел
начал петь свои арии
с чувством, но заметно уклоняясь от всяких законов музыки, так что Видостан неоднократно ему кричал: «Постойте, барин, постойте — куда ушли?» Маленький Шишмарев, как канареечка, сразу же и очень мило пропел все, что ему следовало.
Публика
начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама
с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
— Кубанцев — это приказный, —
начала Анна Гавриловна как бы совершенно веселым тоном, — рядом
с нами живет и всякий раз, как барин приедет сюда, является
с поздравлением.
— Играю, — отвечал Павел и
начал наигрывать знакомые ему пьесы
с чувством, какое только было у него в душе.
— А вот, кстати, —
начал Павел, — мне давно вас хотелось опросить: скажите, что значил, в первый день нашего знакомства, этот разговор ваш
с Мари о том, что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама вам что-то такое говорила в саду, что если случится это — хорошо, а не случится — тоже хорошо.
Мари приняла это известие
с неописанным восторгом; как бы помешанная от радости, она
начала целовать руки у отца,
начала целовать Анну Гавриловну.
Совестливые до щепетильности, супруг и супруга — из того, что они
с Павла деньги берут, — бог знает как
начали за ним ухаживать и беспрестанно спрашивали его: нравится ли ему стол их, тепло ли у него в комнате?
Когда, в
начале службы, священник выходил еще в одной епитрахили и на клиросе читал только дьячок, Павел беспрестанно переступал
с ноги на ногу, для развлечения себя, любовался, как восходящее солнце зашло сначала в окна алтаря, а потом стало проникать и сквозь розовую занавеску, закрывающую резные царские врата.
Экзамен Павел
начал держать почти что шутя; он выходил, когда его вызывали, отвечал и потом тотчас отправлялся домой и садился обедать
с Крестовниковыми.
Павел даже не ожидал, в какой восторг приведет этот успех Семена Яковлевича и супругу его. За обедом, почти
с первого блюда, они
начали пить за его здоровье и чокаться
с ним.
— Я вам опять повторяю, —
начал он голосом, которым явно хотел показать, что ему скучно даже говорить об этом, — что денег ваших мне нисколько не нужно: оставайтесь
с ними и будьте совершенно покойны!
— Ну так вот что, мой батюшка, господа мои милые, доложу вам, —
начала старуха пунктуально, — раз мы, так уж сказать, извините, поехали
с Макаром Григорьичем чай пить. «Вот, говорит, тут лекарев учат, мертвых режут и им показывают!» Я, согрешила грешная, перекрестилась и отплюнулась. «Экое место!» — думаю; так, так сказать, оно оченно близко около нас, — иной раз ночью лежишь, и мнится: «Ну как мертвые-то скочут и к нам в переулок прибегут!»
— Завтрашний день-с, —
начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно более строгости своему голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
— А я вот-с, — продолжал Павел,
начиная уже горячиться, — если
с неба звезды буду хватать, то выйду только десятым классом, и то еще через четыре года только!
Павел, как только сел в экипаж, — чтобы избежать всяких разговоров
с отцом, — притворился спящим, и в воображении его сейчас же
начал рисоваться образ Мари, а он как будто бы стал жаловаться ей.
Павла покоробило даже при этих словах. Сам он был в настоящие минуты слишком счастлив, — будущность рисовалась ему в слишком светлых и приятных цветах, — чтобы сочувствовать озлобленным мыслям и сетованиям Дрозденко; так что он, больше из приличия, просидел у него
с полчаса, а потом встал и
начал прощаться.
— Постен, —
начала, наконец, Фатеева как-то мрачно и потупляя свое лицо в землю, — расскажите Полю историю моего развода
с мужем… Мне тяжело об этом говорить…
— Тут все дело в ревности, —
начал Постен
с прежней улыбкой и, по-видимому, стараясь придать всему разговору несколько легкий оттенок. — Когда Клеопатра Петровна переехала в деревню, я тоже в это время был в своем имении и, разумеется, как сосед, бывал у нее; она так была больна, так скучала…
— Да, он всегда желал этого, — произнес, почти
с удивлением, Постен. — Но потом-с!.. —
начал он рассказывать каким-то чересчур уж пунктуальным тоном. — Когда сам господин Фатеев приехал в деревню и когда все мы — я, он, Клеопатра Петровна — по его же делу отправились в уездный город, он там, в присутствии нескольких господ чиновников, бывши, по обыкновению, в своем послеобеденном подшефе, бросается на Клеопатру Петровну
с ножом.
— Меня-то теперь, главное, беспокоит, —
начала вдруг Фатеева, — разные тетушки и кумушки кричат на весь околоток, зачем я
с мужа взяла вексель и не возвращаю ему его, но у меня его нет: он у Постена, и тот мне его не отдает.
— Да ты садись, пожалуйста, — сказал Павел, заметив, наконец, что Макар Григорьевич все чаще и чаще
начинает переступать
с ноги на ногу.
— Ах, сделайте одолжение, я очень буду рад
с вами жить, — подхватил Павел простодушно. Ему
начал его новый знакомый уже нравиться. — А скажите, это далеко отсюда?
— Его трудно переводить, —
начал он неторопливо. — Я, впрочем, — продолжал он
с полуулыбкой и потупляя несколько глаза, — думаю заняться теперь этим и перевести его «Ромео и Юлию».
— Мне про вас очень много говорили, —
начал Салов, устремляя на Павла довольно проницательный взгляд, — а именно — ваш товарищ Живин,
с которым я был вместе в Демидовском.
— Послушайте, —
начал Салов тоном явного сожаления, — я буду
с вами говорить о философии, а вы будете мне приводить доказательства из катехизиса.
— Что за вздор такой! — произнес
с улыбкой Салов, а сам между тем встал и
начал ходить по комнате.
Она, как показалось Павлу, была
с ним нисколько не менее любезна, чем и
с Неведомовым, который был на уроке и позапоздал прийти к
началу обеда, но когда он пришел, то, увидев вновь появившегося молодого человека, радостно воскликнул: «Боже мой, Марьеновский!
— Ну, вот этого мы и сами не знаем — как, — отвечал инженер и, пользуясь тем, что Салов в это время вышел зачем-то по хозяйству,
начал объяснять. — Это история довольно странная. Вы, конечно, знакомы
с здешним хозяином и знаете, кто он такой?
Вихров, через несколько месяцев, тоже уехал в деревню — и уехал
с большим удовольствием. Во-первых, ему очень хотелось видеть отца, потом — посмотреть на поля и на луга; и, наконец, не совсем нравственная обстановка городской жизни
начинала его душить и тяготить!
— Ужасно как трудно нам, духовенству,
с ним разговаривать, —
начал он, — во многих случаях доносить бы на него следовало!.. Теперь-то еще несколько поунялся, а прежде, бывало, сядет на маленькую лошаденку, а мужикам и бабам велит платки под ноги этой лошаденке кидать; сначала и не понимали, что такое это он чудит; после уж только раскусили, что это он патриарха, что ли, из себя представляет.
— Вот-с, как это было, —
начал Михаил Поликарпович, — не полковник, а майор подошел к ней, и только было наклонился, чтобы руку ей подать и отвести в карету, она выхватила из-под фартука кинжал да и пырнула им его.
Павел выходил из себя и
начинал уже грубо говорить
с отцом, вдруг m-lle Прыхина (выдумай-ка кто-нибудь другой, не столь опытный в этом деле!) предложила в горелки побегать.
— Поворотим как-нибудь, — ответил Петр и
начал поворачивать лошадей; но при этом одна из пристяжных забежала за куст и оборвала постромки. Коляску так качнуло, что Иван даже не удержался на козлах и полусвалился-полусоскочил
с них.