Неточные совпадения
Кирьян сейчас же
пошел исполнять приказание
барина. Павел надулся.
Ванька очутился в невыносимом положении: не
идти дальше — он
барина боялся;
идти — собака устрашала.
Ванька сейчас же повернулся и
пошел: он по горькому опыту знал, что у
барина за этаким взглядом такой иногда следовал взрыв гнева, что спаси только бог от него!
— Поди к
господам;
посылают все, почитать не дадут! — проговорил он, махнув с важностью книгой.
Другие действующие лица тоже не замедлили явиться, за исключением Разумова, за которым Плавин принужден был наконец
послать Ивана на извозчике, и тогда только этот юный кривляка явился; но и тут
шел как-то нехотя, переваливаясь, и увидя в коридоре жену Симонова, вдруг стал с нею так нецеремонно шутить, что та сказала ему довольно сурово: «
Пойдите,
барин, от меня, что вы!»
— Нет-с! — отвечал Ванька решительно, хотя, перед тем как переехать Павлу к Крестовникову, к нему собрались все семиклассники и перепились до неистовства; и даже сам Ванька, проводив
господ, в сенях шлепнулся и проспал там всю ночь. — Наш
барин, — продолжал он, — все более в книжку читал… Что ни есть и я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею; в какую только должность прикажете,
пойду!
— Счастливо оставаться! — проговорила та и потом так будто бы, без всякого умысла, прибавила: — Вы изволили прислать за мной, а я, согрешила грешная, сама еще ранее того хотела
идти, задний двор у нас пообвалился:
пойду, мо, у Михайла Поликарпыча лесу попросить, не у чужих же
господ брать!
Невдалеке от зеркала была прибита лубочная картина: «Русский мороз и немец», изображающая уродливейшего
господина во фраке и с огромнейшим носом, и на него русский мужик в полушубке замахивался дубиной, а внизу было подписано: «Немец, береги свой нос,
идет русский мороз!» Все сие помещение принадлежало Макару Григорьеву Синькину, московскому оброчному подрядчику, к которому, как мы знаем, Михаил Поликарпыч препроводил своего сына…
— Вона, не могу! — воскликнул, в свою очередь, Макар Григорьев. — Знаем ведь тоже: приходилось по делам-то нашим угощать бар-то, а своему
господину уж не сделать того…
Слава тебе господи, сможем, не разоримся, — заключил Макар Григорьев и как-то самодовольно усмехнулся.
— Не знаю, — отвечал Макар Григорьев, как бы нехотя. — Конечно, что нам судить
господ не приходится, только то, что у меня с самых первых пор, как мы под власть его попали, все что-то неладно с ним
пошло, да и до сей поры, пожалуй, так
идет.
— Нет, ты погоди, постой! — остановил его снова Макар Григорьев. —
Барин теперь твой придет, дожидаться его у меня некому… У меня народ день-деньской работает, а не дрыхнет, — ты околевай у меня, тут его дожидаючись; мне за тобой надзирать некогда, и без тебя мне,
слава тебе, господи, есть с кем ругаться и лаяться…
— Слушаю-с, — отвечал Кирьян и
пошел исполнять приказание
барина.
— Что их вознаграждать-то! — воскликнул Замин. — Будет уж им, помироедствовали. Мужики-то, вон, и в казну подати подай, и дороги почини, и в рекруты ступай. Что баря-то, али купцы и попы?.. Святые, что ли? Мужички то же говорят: «Страшный суд написан, а ни одного
барина в рай не ведут, все простой народ
идет с бородами».
— А вот этот
господин, — продолжал Салов, показывая на проходящего молодого человека в перчатках и во фраке, но не совсем складного станом, — он вон и выбрит, и подчищен, а такой же скотина, как и батька; это вот он из Замоскворечья сюда в собрание приехал и танцует, пожалуй, а как перевалился за Москву-реку, опять все свое
пошло в погребок, — давай ему мадеры, чтобы зубы ломило, — и если тут в погребе сидит поп или дьякон: — «Ну, ты, говорит, батюшка, прочти Апостола, как Мочалов, одним голосам!»
Делать нечего, старик вплакался,
пошел опять к
барину: «Возьми, батюшка, назад, не дай с голоду умереть!» Вот оно воля-то что значит!
— А знаешь ли ты, Макар Григорьевич, — спросил его уже Неведомов, — что
барин твой — сочинитель и будет за это получать
славу и деньги?
— А так бы думал, что за здоровье
господина моего надо выпить! — отвечал Макар Григорьев и, когда вино было разлито, он сам
пошел за официантом и каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись с ним, выпили и крепко пожали ему руку. Он кланялся всем гостям и тотчас же махнул официантам, чтоб они подавали еще. Когда вино было подано, он взял свой стакан и прямо подошел уже к Вихрову.
— Дай мне лошадь самую лучшую; меня
барин спешно
посылает в Перцово! — сказал он.
Ванька вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне волков много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй, увидит, что лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и, поставив в конюшню,
пошел к
барину.
Раз вот эта госпожа приставша сидит и целуется со своим другом милым, — вдруг кухарка эта самая бежит: «Матушка-барыня,
барин приехал и прямо в кухню
идет!» Ах, боже мой!
Захаревский
послал своего кучеренка к этому монаху; тот ему передал что-то от
барина.
— Это воров, что ли, вы каких,
барин,
пойдете ловить? — любопытствовала она.
Только один этот впереди мужчинища
идет, как теперь гляжу на него, плешивый эдакой, здоровый черт, как махнул его прямо с плеча дубиной по голове, так
барин только проохнул и тут же богу душу отдал.
Я, матерь божья, так за
барина остервенился, выхватил у солдата одного ружье, побежал тоже на неприятеля, и вот согрешил грешный: бабенка тут одна попалась, ругается тоже, — так ее в ногу пырнул штыком, что завертелась даже, и
пошли мы, братец, после того по избам бесчинствовать.
Груня сделала при этом не совсем довольное личико, впрочем, молча и с покорностью
пошла подавать
барину умываться и одеваться.
— Это все Митька, наш совестный судья, натворил: долез сначала до министров, тем нажаловался; потом этот молодой генерал, Абреев, что ли, к которому вы давали ему письмо, свез его к какой-то важной барыне на раут. «Вот, говорит, вы тому, другому, третьему расскажите о вашем деле…» Он всем и объяснил — и
пошел трезвон по городу!.. Министр видит, что весь Петербург кричит, — нельзя ж подобного
господина терпеть на службе, — и сделал доклад, что по дошедшим неблагоприятным отзывам уволить его…
— Ну,
слава тебе, господи! — сказала она и даже перекрестилась при этом: из разных отрывочных слов
барина она очень хорошо понимала своим любящим сердцем, какой злодей был губернатор для Вихрова.
—
Барин там-с из города, — начал он, —
господин Живин, как слух прошел, что вы пожалуете в деревню, раз пять к нам в Воздвиженское заезжал и все наказывал: «Как ваш
барин, говорит, приедет, беспременно дайте мне знать сейчас!» — прикажете или нет
послать?
— Тут-с вот есть Иван, что горничную убил у нас, — начал он, показывая в сторону головой, — он в остроге содержался; теперь это дело решили, чтобы ничего ему, и выпустили… Он тоже воротиться сюда по глупости боится. «Что, говорит, мне
идти опять под гнев
барина!.. Лучше позволили бы мне — я в солдаты продамся, меня покупают».
В зале он увидел, что по трем ее стенам стояли, а где и сидели
господа во фраках, в белых галстуках и все почти в звездах, а около четвертой, задней стены ее
шел буфет с фруктами, оршадом, лимонадом, шампанским; около этого буфета, так же, как и у всех дверей, стояли ливрейные лакеи в чулках и башмаках.