Неточные совпадения
— К-х-ха! — произнес он на всю комнату, беря князя за руку, чтобы пощупать у него пульс. — К-х-ха! — повторил он еще раз и до такой степени громко, что входившая
было в кабинет собака князя, услыхав это, повернулась и ушла опять в задние комнаты, чтобы только не слышать подобных страшных вещей. — К-х-ха! — откашлянулся доктор в третий раз. — Ничего, так себе,
маленькая лихорадочка, — говорил он басом и нахмуривая свои глупые, густые брови.
— А мне казалось, — воскликнула она, — что тут
есть маленькая любовь… Ты знаешь, что из учительниц я делаю ее начальницей?
—
Есть маленькая боль, — отвечала она.
— Гораздо
меньше! — воскликнул барон и в самом деле хотел
было сесть, но чиновник не пустил его.
Она непременно хотела этот день отпраздновать вечером, который должен
был состоять из музыки, танцев, освещения их
маленького дачного садика и, наконец, фейерверка.
— Я надеюсь, что в его чувстве ко мне и к жене
есть маленькая разница!
В Немецком клубе наше
маленькое общество собралось в одну группу, и сначала, как водится,
пили чай, потом слушали хор полковых музыкантов, слушали охриплое пение тирольцев, гиканье и беснованье цыган, и все это никому не доставило большого удовольствия.
Все эти подозрения и намеки, высказанные
маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание в действительности: у него в самом деле кое-что начиналось с Анной Юрьевной; после того неприятного ужина в Немецком клубе барон дал себе слово не ухаживать больше за княгиней; он так же хорошо, как и она, понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать себя по этому поводу новым неприятностям барон вовсе не желал, тем более, что черт знает из-за чего и переносить все это
было, так как он далеко не
был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но в то же время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону не хотелось, потому что это прямо значило показать себя в глазах ее трусом, чего он тоже не желал.
— Скажите, когда бывают влюблены и им отвечают взаимно, то пишут такие письма? — проговорил барон и, вынув из своего бумажника
маленькую записочку, подал ее Анне Юрьевне. Письмо это
было от княгини, писанное два дня тому назад и следующего содержания: «Вы просите у меня „Московских ведомостей“ [«Московские ведомости» — газета, издававшаяся с 1756 года. В 1863 году
была арендована реакционерами М.Н.Катковым и П.М.Леонтьевым.], извините, я изорвала их на папильотки, а потому можете сегодня сидеть без газет!»
Такой прием, разумеется, всякую другую женщину мог бы только оттолкнуть, заставить
быть осторожною, что и происходило у него постоянно с княгиней Григоровой, но с Анной Юрьевной такая тактика вышла хороша: она сама в жизнь свою так много слышала всякого рода отдаленных и сентиментальных разговоров, что они ей сильно опротивели, и таким образом, поселясь при переезде в город в одном доме а видясь каждый день, Анна Юрьевна и барон стали как-то все играть между собой и шалить, словно
маленькие дети.
Раз, часу в первом дня, Анна Юрьевна сидела в своем будуаре почти в костюме молодой: на ней
был голубой капот,
маленький утренний чепчик; лицо ее
было явно набелено и подрумянено. Анна Юрьевна, впрочем, и сама не скрывала этого и во всеуслышание говорила, что если бы не
было на свете куаферов и косметиков, то женщинам ее лет на божий свет нельзя
было бы показываться. Барон тоже сидел с ней; он
был в совершенно домашнем костюме, без галстука, в туфлях вместо сапог и в серой, с красными оторочками, жакетке.
По происхождению своему Оглоблин
был даже аристократичнее князя Григорова; род его с материнской стороны, говорят, шел прямо от Рюрика; прапрадеды отцовские
были героями нескольких битв, и только родитель его вышел немного плоховат, впрочем, все-таки
был сановник и слыл очень богатым человеком; но сам Николя Оглоблин оказывался совершенной дрянью и до такой степени пользовался
малым уважением в обществе, что, несмотря на то, что ему
было уже за тридцать лет, его и до сих пор еще называли monsieur Николя, или даже просто Николя.
— Хорошо-с, передам! — сказал, опять засмеясь, Николя и очень, как видно, довольный таким поручением. — У нас после того Катерина Семеновна
была, — бухал он, не давая себе ни малейшего отчета в том, что он говорит и кому говорит. — «Что ж, говорит, спрашивать с
маленькой начальницы, когда, говорит, старшая начальница то же самое делает».
— Но ваши средства
были так ничтожны, что на них нельзя
было существовать. Елизавета Петровна мне призналась, что до моей
маленькой помощи вы не имели дров на что купить, обеда порядочного изготовить, и если вам не жаль себя и своего здоровья, так старуху вам в этом случае следует пощадить и сделать для нее жизнь несколько поспокойнее.
По уходе его, Елена велела подать себе малютку, чтобы покормить его грудью. Мальчик, в самом деле,
был прехорошенький, с большими, черными, как спелая вишня, глазами, с густыми черными волосами; он еще захлебывался, глотая своим
маленьким ротиком воздух, который в комнате у Елены
был несколько посвежее, чем у него в детской.
— Водку не
пить, конечно, прекрасная вещь, — продолжал Миклаков, — но я все детство мое и часть молодости моей прожил в деревне и вот что замечал: священник если пьяница, то по большей части
малый добрый, но если уж не
пьет, то всегда почти сутяга и кляузник.
С вашей стороны прошу
быть совершенно откровенною, и если вам не благоугодно
будет дать благоприятный на мое письмо ответ, за получением которого не премину я сам прийти, то вы просто велите вашим лакеям прогнать меня: „не смей-де, этакая демократическая шваль, питать такие чувства к нам, белокостным!“ Все же сие
будет легче для меня, чем сидеть веки-веченские в холодном и почтительном положении перед вами, тогда как душа требует пасть перед вами ниц и молить вас хоть о
маленькой взаимности».
Действовал он, как мы знаем, через Анну Юрьевну; но в настоящее время никак не мог сделать того, потому что когда Анна Юрьевна вышла в отставку и от новой попечительницы Елпидифору Мартынычу, как любимцу бывшей попечительницы, начала угрожать опасность
быть спущенным, то он, чтобы спастись на своем месте, сделал ей на Анну Юрьевну
маленький доносец, которая, случайно узнав об этом, прислала ему с лакеем сказать, чтобы он после того и в дом к ней не смел показываться.
— Воспалены немного, воспалены, — продолжал Елпидифор Мартыныч, —
маленькое прилитие крови к головке
есть.
В переднюю вошли несколько замаскированных людей; это
были знакомые нам разбойник, кучер и капуцины. Горничная как бы от испугу вскрикнула и затем, убежав в кухню, спряталась там. Разбойник повел своих товарищей хорошо, как видно, знакомым ему путем. Они вошли сначала в залу, а потом через
маленькую дверь прямо очутились в спальной.
Елпидифор Мартыныч вышел прописать рецепт и только
было уселся в
маленькой гостиной за круглый стол, надел очки и закинул голову несколько вправо, чтобы сообразить, что собственно прописать, как вдруг поражен
был неописанным удивлением: на одном из ближайших стульев он увидел стоявшую, или, лучше оказать, валявшуюся свою собственную круглую шляпенку, которую он дал Николя Оглоблину для маскарада.
У меня
есть, кроме того,
маленький капитал, за который я продал на днях мою библиотеку!
— Вы, может
быть, — начал он тоже с небольшой улыбкой и вскинув на мгновение свои глаза на Елпидифора Мартыныча, — разумеете тот ж
маленький спор, который произошел между нами в Лондоне?..
— Ну, я не нахожу, чтоб этот спор
был маленький, — произнес князь, окончательно усмехнувшись, и делая ударение на слова свои.
— Нет, именно нашу историю под влиянием чувства надобно
было бы написать, — чувства чисто-народного, демократического, и которого совершенно не
было ни у одного из наших историков, а потому они и не сумели в
маленьких явлениях подметить самой живучей силы народа нашего.
Елена крайне
была удивлена, когда князь повел гостей своих не в обычную
маленькую столовую, а в большую, парадную, которая, по убранству своему,
была одна из лучших комнат в доме князя.
— Нет, не
меньше! — возразил ему князь. — И, вообразите, он ни разу еще не
был за границей и говорит, что это дорого для него!
Барон догадался, что разговор между ними
будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны
были расположены таким образом: прямо из залы большая гостиная, где остались вдвоем Жуквич и Елена; затем
малая гостиная, куда войдя, барон остановился и стал прислушиваться к начавшемуся в будуаре разговору между князем и Анной Юрьевной.
Барон в эту минуту юркнул, но не в большую гостиную, а через
маленькую дверь во внутренние комнаты. Несмотря на причиненную ему досаду тем, что тут говорилось про него, он, однако,
был доволен, что подслушал этот разговор, из которого узнал о себе мнение князя, а также отчасти и мнение Анны Юрьевны, соображаясь с которым, он решился вперед действовать с нею.
На другой же день к вечеру Жуквич прислал с своим человеком к князю полученную им из Парижа ответную телеграмму, которую Жуквич даже не распечатал сам. Лакей его, бравый из себя
малый, с длинными усищами, с глазами навыкате и тоже, должно
быть, поляк, никак не хотел телеграммы этой отдать в руки людям князя и требовал, чтобы его допустили до самого пана. Те провели его в кабинет к князю, где в то время сидела и Елена.
Елена видела, что полученная телеграмма очень успокоила князя, а потому, полагая, что он должен
был почувствовать некоторую благодарность к Жуквичу хоть и за
маленькую, но все-таки услугу со стороны того, сочла настоящую минуту весьма удобною начать разговор с князем об интересующем ее предмете.
Такого рода ответ Оглоблин давал обыкновенно на все просьбы, к нему адресуемые. Феодосий Иваныч
был правитель дел его и хоть от природы
был наделен весьма
малым умом, но сумел как-то себе выработать необыкновенно серьезный и почти глубокомысленный вид. Начальника своего он больше всего обольщал и доказывал ему свое усердие тем, что как только тот станет что-нибудь приказывать ему с известными минами и жестами, так и Феодосий Иваныч начнет делать точно такие же мины и жесты.
— У меня
есть маленькая ловкость в руках! — отвечал с легкою улыбкой Жуквич и при этом, как бы невольно, поласкал одну свою руку другою рукою, а потом его лицо сейчас опять приняло невеселое выражение. — Вы так-таки ж после того с князем и не разговаривали? — проговорил он.
— И это я вам сейчас объясню: я, еще
бывши маленьким ребенком, чувствовала, что этот порядок вещей, который шел около меня, невозможен, возмутителен!
Возвратясь домой, Елена велела своей горничной собираться и укладываться: ей сделался почти противен воздух в доме князя. Часам к восьми вечера все
было уложено. Сборы Елены между тем обратили внимание толстого метрдотеля княжеского, старика очень неглупого, и длинновязого выездного лакея,
малого тоже довольно смышленого, сидевших, по обыкновению, в огромной передней и игравших в шашки.
Далее затем в голове князя начались противоречия этим его мыслям: «Конечно, для удовлетворения своего патриотического чувства, — обсуживал он вопрос с другой стороны, — Елене нужны
были пятнадцать тысяч, которые она могла взять только у князя, и неужели же она не стоила подобного
маленького подарка от него, а получив этот подарок, она могла располагать им, как ей угодно?..
Видаясь с Жуквичем каждодневно и беседуя с ним по целым вечерам, Елена догадывалась, что он
был человек лукавый, с характером твердым, закаленным, и при этом она полагала, что он вовсе не такой
маленький деятель польского дела, как говорил о себе; об этом Елена заключала из нескольких фраз, которые вырвались у Жуквича, — фраз о его дружественном знакомстве с принцем Наполеоном […принц Наполеон (1856—1879) — сын императора Франции Наполеона III.], об его разговоре с турецким султаном […с турецким султаном.
Елена, выйдя от полковника со двора, чувствовала, что у ней колени подгибаются от усталости; но третий адрес, данный ей из конторы,
был в таком близком соседстве от дома полковника, что Елена решилась и туда зайти: оказалось, что это
был маленький частный пансион, нуждающийся в учительнице музыки. Содержательница его, сморщенная старушонка в грязном чепце и грязно нюхающая табак, приняла Елену довольно сурово и объявила ей, что она ей больше десяти рублей серебром в месяц не может положить.
Очутившись снова на улице, Елена не в состояния
была более идти пешком, а взяла извозчика, который вез ее до дому никак не
меньше часа: оказалось, что она живет от пансиона, по крайней мере, верстах в пяти.
О, как они все казались ей ничтожны и противны, так что она не знала даже, кому из них отдать хоть
маленькое предпочтение; и если Миклаков все-таки являлся ей лучше других, то потому только, что
был умнее всех прочих.
Единственным развлечением для Елены
было проводить время с своим Колей: каждый вечер она обыкновенно усаживалась с ним на диване перед
маленьким столиком и раскрывала какую-нибудь книжку.