Неточные совпадения
Незримо для
людей ведя суровую жизнь строгой постницы, о доме и всем мире теплая молитвенница, Дарья Сергевна похудела, побледнела, но всегда прекрасно было крытое скорбью и любовью лицо ее, святым чувством
добра и любви сияли живые, выразительные очи ее.
Недобрых слухов до Марка Данилыча никто довести не смел.
Человек был крутой, властный — не ровен час,
добром от него не отделаешься. Но дошли, добежали те слухи до Дарьи Сергевны.
Перво-наперво — неверная, у попов у церковных, да у дьяконов хлеб ест, всяко скоблено рыло, всякого табашника и щепотника за
добрых людей почитает, второ дело смотница, такая смотница, что не приведи Господи.
— Вестимо, не тому, Василий Фадеич, — почесывая в затылках, отвечали бурлаки. — Твои слова шли к
добру, учил ты нас по-хорошему. А мы-то, гляди-ка, чего сдуру-то наделали… Гля-кась, како дело вышло!.. Что теперича нам за это будет? Ты, Василий Фадеич,
человек знающий, все законы произошел, скажи, Христа ради, что нам за это будет?
— Знать-то знает… как не знать… Только, право, не придумаю, как бы это сделать… — задумался приказчик. — Ну, была не была! — вскликнул он, еще немножко подумавши. — Тащи шапку, скидавай сапоги. Так уж и быть, избавлю тебя, потому знаю, что
человек ты
добрый — языком только горазд лишнее болтать. Вот хоть сегодняшнее взять — ну какой черт совал тебя первым к нему лезть?
Наемным приказчикам большой веры не давал; хоть и
добрый был
человек, благодушный и всякому был рад помощь оказать, но приказчикам на волос не верил.
Из Зиновья Алексеича вышел
человек ума недюжинного, нрава
доброго, честного, всегда спокойного и во всем с рассудком согласного.
И он, только улыбавшийся на попреки саратовских стариков, тотчас послушался
доброй тетушки: и посты стал держать, и при
людях табак перестал курить, и одежу стал носить постепеннее.
— А что же, Петр Степаныч, как у нас будет насчет гулянок? Больно хочется мне Дунюшку повеселить да кстати и Зиновья Алексеича дочек… Помнится, какой-то
добрый человек похлопотать насчет этого вызвался…
Пала кручина нá сердце Лизаветы Зиновьевны, не
добро подумала она о Марке Данилыче. Насмехаться ли хочет, аль беду какую готовит Никитушке? Невзлюбила его, первого
человека в жизни своей она невзлюбила.
Совсем выбились из сил, ходя по сыпучему песку; наконец какой-то
добрый человек показал им на баржи, что стояли далеко от берега, чуть не на самом стрежне реки.
Тихо и ясно стало нá сердце у Дунюшки с той ночи, как после катанья она усмирила молитвой тревожные думы. На что ни взглянет, все светлее и краше ей кажется. Будто дивная завеса опустилась перед ее душевными очами, и невидимы стали ей людская неправда и злоба. Все
люди лучше,
добрее ей кажутся, и в себе сознает она, что стала
добрее и лучше. Каждый день ей теперь праздник великий. И мнится Дуне, что будто от тяжкого сна она пробудилась, из темного душного морока на высоту лучезарного света она вознеслась.
Все терпел, все сносил и в надежде на милости всем, чем мог, угождал наемный люд неподступному хозяину; но не было ни одного
человека, кто бы любил по душе Марка Данилыча, кто бы, как за свое, стоял за
добро его, кто бы рад был за него в огонь и в воду пойти. Между хозяином и наймитами не душевное было дело, не любовное, а корыстное, денежное.
— С чего ж это сталось с ним, Марко Данилыч? — участливо спросила Татьяна Андревна. — Когда ж это он, сердечный, у добрых-то
людей так изверился?
Кажись бы, не ради скоморохов
люди ездят сюда, а ради
доброго торга, а тут тебе и волынщики, и гудочники, и гусляры, и свирельщики, и всякий другой неподобный клич…
Так, мой голубчик, в
добрых людях не водится…
Братнина нищета и голод детей сломили в Чубалове самообольщенье духовной гордостью. Проклял он это исчадие ада, из ненавистника
людей, из отреченника от мира преобразился в существо разумное — стал
человеком… Много вышло из того
доброго для других, а всего больше для самого Герасима Силыча.
А в пятнадцать годов шатанья, скитанья, черноризничанья успел от
добрых людей отстать…
Окстись, милый
человек!» У тетки Арины тот расчет был: все покупки да жбан Абраму зараз захватить несподручно, и она, ровно бы
добрая, вызвалась сама донести ему до его избы кое-что.
Скотина зачумела и вся до последнего бычка повалилась, потом были сряду два хлебных недорода, потом лихие
люди клеть подломали и все
добро повытаскали, потом овин сгорел, потом Абрам больше года без вины в остроге по ошибке, а скорей по злому произволу прокурора, высидел.
Говорили Чубаловы с тем, с другим мужиком порознь, говорили и с двумя, с тремя зарáз, и все соглашались, что хотят из деревни их согнать не по-Божески, что это будет и перед Богом грех, и перед
добрыми людьми зазорно, но только что мир-народ в кучу сберется, иные речи от тех же самых мужиков зачнутся: «Вон из деревни!
Не смолоченный хлеб на гумне
люди веют, не буен ветер,
доброе зерно оставляя, летучую мякину в сторону относит, — один за другим слабосильные бойцы поле покидают, одни крепконогие, твердорукие на бою остаются. Дрогнула, ослабела ватага якимовская, к самой речке миршенцы ее оттеснили. Миршенские старики с подгорья радостно кричат своим...
Сам волостной голова вышел на площадь с
добрыми людьми покалякать.
— Петром Александрычем, — отрывисто молвил и быстро махнул рукавом перед глазами, будто норовясь муху согнать, а в самом-то деле, чтобы незаметно смахнуть с седых ресниц слезу, пробившуюся при воспоминанье о
добром командире. —
Добрый был
человек и бравый такой, — продолжал старый служака. — На Кавказе мы с ним под самого Шамиля́ ходили!..
— Против этого неможно ничего сказать, Марья Ивановна. Ваши речи как есть правильные, — отозвался Марко Данилыч. — Да ведь я по человечеству сужу, что, пока не помер я, Дунюшке надо к
доброму, к хорошему
человеку пристроиться.
—
Человек он хороший,
добрый, зато уж до денег такой жадный, что другого такого, пожалуй, и не сыскать.
Сам Бог сказал: «Не
добро быть
человеку единому» — и создал Еву для Адама.
А князь, по всему видится,
человек хороший, к подвластным справедлив и милостив, много потаенного
добра он делает.
Громче и громче раздавалась хлыстовская песня. Закинув назад головы, разгоревшимися глазами смотрели Божьи
люди вверх на изображение святого духа. Поднятыми дрожащими руками они как будто манили к себе светозарного голубя. С блаженным сделался припадок падучей, он грянулся оземь, лицо его исказилось судорогами, вокруг рта заклубилась пена.
Добрый знак для Божьих
людей — скоро на него «накатило», значит, скоро и на весь собор накати́т дух святой.
И всегда-то одну заветную думушку я думала, как вырастешь, заневестишься и как выйдешь за
человека доброго, хорошего, из честного роду-племени…
— Тяжеленьки условия, Никита Федорыч, оченно даже тяжеленьки, — покачивая головой, говорил Марко Данилыч. — Этак, чего
доброго, пожалуй, и покупателей вам не найти… Верьте моему слову —
люди мы бывалые, рыбное дело давно нам за обычай. Еще вы с Дмитрием-то Петровичем на свет не родились, а я уж давно всю Гребновскую вдоль и поперек знал… Исстари на ней по всем статьям повелось, что без кредита сделать дела нельзя. Смотрите, не пришлось бы вам товар-от у себя на руках оставить.
— Чего вам надо,
добрые люди?
— А кто их знает, что они делают, — отвечала Аграфена Ивановна. — А надо думать, что у них нéспроста что-нибудь… Недоброе что-то у них кроется, потому что
доброму человеку с какой же стати от
людей хорониться? А они всегда на запоре, днем ли, ночью ли — никогда не пущают к себе. Мудреные!..
— Да что ж это за
люди? — досадливо вскрикнул Марко Данилыч. — Что они взаперти-то фальшивы деньги куют аль разбойную добычу делят? Исправник-от со становым чего смотрят?
Доброе дело скрытности не любит, только худое норовит от чужих глаз укрыться…
— Какой он
добрый, какой славный
человек! — воскликнула Марфа Михайловна. — Вот и нам сколько
добра сделал он, когда Сергей Андреич пустился было в казенные подряды; из беды нас вызволил. Тогда еще внове была я здесь, только что приехала из Сибири, хорошенько и не понимала, какое
добро он нам делает… А теперь каждый день Бога молю за него. Без него идти бы нам с детками по миру.
Добрый он
человек.
И засверкали слезы на ресницах Аграфены Петровны. Эти слезы и простой, бесхитростный рассказ про «
доброго человека» растрогали Марфу Михайловну. Не знала еще она, что сделал Патап Максимыч для богоданной дочки своей. «Хорошо на твоем свете, Господи, — подумала Марфа Михайловна, — ежели есть еще такие
люди на нем».
Ум, Сергей Андреич, в том, чтобы жить по
добру да по совести и к тому ж для
людей с пользой.
— Ну,
добрые люди, — сказал тогда Патап Максимыч работникам, — вот про что поговорить хочу я с вами, по душе поговорить, по правде, по совести.
И когда нищий уходил от Тимофея, а старица Арина пошла до околицы котомку его донести, сказал он им: «Заплачу вам,
добрые люди, за курочку вашу сыном.
Человек добрый, и семья хорошая…
И вдруг этот
человек добра и правды — обманул. Разбил, растерзал сердце девушки, погасил в нем первое чувство любви… Ни слова никому не сказала Дуня о такой сердечной обиде. И Груне не сказала — гордость не дозволяла, самолюбие не позволяло.
Где ж они,
люди, верные
добру и правде?
— Много вам благодарны остаемся, — сказал ей. — Дай вам Господи всякого благополучия и во всем
доброго успеха. В чем же вам до меня надобность? С готовностью могу все для вашей чести. Конечно,
люди мы, как изволите знать, маленькие, подчиненные, много сделать не можем; а о чем спросите, ответ дадим с удовольствием.
Много, сказывают,
людей живьем там погорело, и пожитков, и лошадей, и всякого другого
добра.
После Настиной смерти он совсем остепенился и стал другим
человеком,
добрым, хорошим, сметливым и добросовестным, капли вина в рот не брал, и Патап Максимыч не раз убедился, что какое дело Никифору ни поручи, исполнит его как можно лучше.
—
Человек он
добрый и по всему хороший, опять же нарочито благочестивый, — ответила Дарья Сергевна. — Ежели только не в отлучке, непременно приедет. А ежели отъехал, можно племянника его позвать, Ивана Абрамыча. Парень хоша и молодой, а вкруг дяди во всем Божественном шибко наторел. А оно и пристойней бы и лучше бы было, ежели бы чин погребения мужчина исправил. Женщине ведь это можно разве при крайней нужде.
Вот как бы Дунюшке дал Бог скорей пристроиться за умного, за хорошего и за
доброго человека.
— Тятенька, — вступилась Аграфена Петровна, — вы ведь еще ничего не знаете, как мы с Дуней от Луповицких уехали. Много было всяких приключений, говорить теперь не стану, сама когда-нибудь расскажет. Поликарп Андреич да еще один
человек и ей, и мне много
добра сделали. Будь у меня такие же деньги, как у Дуни, я бы и больше трех тысяч не пожалела.
— Ну так, так, Петр Степаныч, — подхватил Патап Максимыч. — А что озорной, так впрямь озорной. Сколько он в скитах у матерей начудил, так и рассказать всего не расскажешь. А голова умная, и точно что
доброй души
человек. Куролесит, а перейдет время, остепенится, и, ежели возьмет за себя умную да хорошую жену, чистое золото выйдет из него.
Денег хоть и много после отца ей осталось — больше миллиона, да ведь не в деньгах людское счастье, а в близком,
добром человеке.