Неточные совпадения
Чтоб, не разлучаясь с Дуней,
прожить несколько лет вне смолокуровского дома и тем заглушить недобрые слухи, вздумала она склонить Марка Данилыча на отдачу дочери для обученья
в Манефину
обитель.
Потом Макрина зачнет, бывало, рассказывать про житье обительское и будто мимоходом помянет про девиц из хороших домов, что
живут у Манефы и по другим
обителям в обученье, называет поименно родителей их: имена все крупные, известные по всему купечеству.
Разговаривая так с Макриной, Марко Данилыч стал подумывать, не отдать ли ему Дуню
в скиты обучаться. Тяжело только расстаться с ней на несколько лет… «А впрочем, — подумал он, — и без того ведь я мало ее, голубушку, видаю… Лето
в отъезде, по зимам тоже на долгие сроки из дому отлучаюсь… Станет
в обители жить, скиты не за тридевять земель,
в свободное время завсегда могу съездить туда,
поживу там недельку-другую, полюбуюсь на мою голубушку да опять
в отлучки — опять к ней».
— Мое дело сторона, — вмешалась при этом Макрина. — А по моему рассужденью, было бы очень хорошо, если б и при Дунюшке
в обители Дарья Сергевна
жила. Расскажу вам, что у нас
в Комарове однажды случилось, не у нас
в обители — у нас на этот счет оборони Господи, — а
в соседней
в одной.
Груня имела большое влияние на подраставшую девочку, ее да Дарью Сергевну надо было Дуне благодарить за то, что,
проживши семь лет
в Манефиной
обители, она всецело сохранила чистоту душевных помыслов и внедрила
в сердце своем стремление к добру и правде, неодолимое отвращенье ко всему лживому, злому, порочному.
За год до того, как Дуне домой под отеческий кров надо было возвратиться, еще новый домик
в Манефиной
обители построился, а убран был и разукрашен, пожалуй, лучше Дунина домика — Марья Гавриловна
жить в Комаров из Москвы переехала.
Шестнадцати лет еще не было Дуне, когда воротилась она из
обители, а досужие свахи то́тчас одна за другой стали подъезжать к Марку Данилычу — дом богатый, невеста одна дочь у отца, — кому не охота Дунюшку
в жены себе взять. Сунулись было свахи с купеческими сыновьями из того городка, где
жили Смолокуровы, но всем отказ, как шест, был готов. Сына городского головы сватали — и тому тот же ответ.
Канонница из Иргиза, что при моленной
жила, тоже решила себя на смиренномудрое долготерпение
в доме Федора Меркулыча, что сделала не из любви ко птенчику сиротке, а за то, что ругатель-хозяин
в обитель ее такие суммы отваливал, что игуменья и соборные старицы, бывало, строго-настрого наказывают каноннице: «Вся претерпи, всяко озлобление любовию покрой, а меркуловского дома покинуть не моги, велия бо из него благостыня неоскудно истекает на нашу честну́ю
обитель».
С того года как Марко Данилыч отдал Дуню
в Манефину
обитель на воспитанье, Таифа бывала у него каждую ярманку
в караване. Думала и теперь, что он по-прежнему там на одной из баржей
проживает.
— Дела, матушка, дела подошли такие, что никак было невозможно по скорости опять к вам приехать, — сказал Петр Степаныч. — Ездил
в Москву, ездил
в Питер, у Макарья без малого две недели
жил… А не остановился я у вас для того, чтобы на вас же лишней беды не накликать. Ну как наедет тот генерал из Питера да найдет меня у вас?.. Пойдут спросы да расспросы, кто, да откуда, да зачем
в женской
обители проживаешь… И вам бы из-за меня неприятность вышла… Потому и пристал
в сиротском дому.
— Хоша бы насчет племянненки — конечно, не
жила она
в обители, погостить лишь на краткое время приехала, и выкрали ее не из кельи, а на гулянке, опять же и всю эту самокрутку сам родитель для дурацкой, прости Господи, потехи своей состряпал…
Тетенька была у меня,
в здешней
обители жила, старица была умная, рассудительная, все ее почитали — уставщицей при моленной была.
Живем скромно, по закону, ну а по иным
обителям и житье другое: есть там девицы веселые и податливые, поди, теперь с ними ровно сыр
в масле катается…
В Княж-Хабаровой
обители жил рясофорный монах.
—
В Манефиной, сударыня, — ответила Аграфена. — Возле самого Каменного Вражка. Много уж тому времени-то. Двадцатый теперь год, как услали моего хозяина, да двадцать два годочка, как
жила с ним замужем. Больше сорока годов, стало быть, тому, как я из
обители.
— Как же не знать матушку Манефу? — сказала Аграфена Ивановна. — При мне и
в обитель ту поступила.
В беличестве звали ее Матреной Максимовной, прозванье теперь я забыла. Как не знать матушку Манефу?
В послушницах у матери Платониды
жила. Отец горянщиной у ней торговал, темный был богач, гремел
в свое время за Волгой… много пользовалась от него Платонидушка.
— Больше шести годов у матушки Манефы выжила я
в обители, — отвечала Дарья Сергевна. — Сродница моя, дочка купца Смолокурова, обучалась там, так я при ней
жила. Всех знаю: и матушку Таифу, теперь она
в казначеях, и уставщицу мать Аркадию, и Виринею, эта по-прежнему все келарничает.
Матушка Манефа при всей
обители благословила ее быть на игуменстве, и теперь все у нее
в руках, а матушка на покое
живет и редко входит
в обительские дела…
— Нет. Та, слышь, еще молоденькая, а эта старуха, свояченицей, слышь, доводилась она самому-то Смолокурову. Дарьей Сергевной зовут. Сколько-то лет тому назад
в Комарове
жила она
в Манефиной
обители. Смолокурова-то дочь обучалась ведь там
в одно время с дочерьми Патапа Максимыча.
— Матушка Манефа ни
в какие дела теперь не вступает, все дела по
обителям мне препоручила, — сказала мать Филагрия. — Теперь она здесь,
в Комарове, приехала сюда на короткое время, а
живет больше
в городе,
в тех кельях, что накупила на случай выгонки. Целая
обитель у нее там, а я здешними делами заправляю, насколько подает Господь силы и крепости. Отдайте мне, это все одно и то же. И прежде ведь матушка Манефа принимала, а расписки всем я писала. Ермолаю Васильичу рука моя известна.