Неточные совпадения
— И полюбила вас… не как друга, не как брата, а… (Долинский совершенно смутился). — Юлинька быстро схватила его снова за руку, еще сильнее сжала ее в своих руках и со слезами в голосе договорила, — а как моего нравственного спасителя и теперь еще, может
быть, в последний
раз, ищу у вас, Нестор Игнатьич, спасения.
Несмотря на то, что дипломатическая Юлочка, разыгрывая в первый
раз и без репетиции новую сцену, чуть не испортила свою роль перебавленным театральным эффектом, Долинский
был совершенно обманут. Сконфуженный неожиданным страстным порывом Юлочки и еще более неожиданным явлением Аксиньи Тимофеевны, он вырвался из горячих Юлочкиных объятий и прямо схватился за шапку.
Как я понимаю любовь, так любят один
раз в жизни; но… я, может
быть, привыкну к нему и помирюсь с грустной необходимостью.
Съездила матроска один
раз в театр и после целый год рассказывала, что она
была в театре на Эспанском дворянине; желая похвалиться, что ее Петрушу примут в училище Правоведения, она говорила, что его примут в училище Праловедения, и тому подобное, и тому подобное.
«Брошу», — решал он себе не
раз после трепок за неискательность и недостаток средств удовлетворению расширявшихся требований Юлии Петровны, но тут же опять вставал у него вопрос: «а где же твердая воля мужчины?» Да в том-то и
будет твердая воля, чтобы освободиться из этой уничтожающей среды, решал он, и сейчас же опять запрашивал себя: разве более воли нужно, чтоб уйти, чем с твердостью и достоинством выносить свое тяжкое положение?
— Это в первый
раз случилось, но, впрочем, вот видишь, как все хорошо вышло: теперь у меня
есть русский друг в Париже. Ведь, мы друзья, правда?
Мрачное настроение духа, в котором Дорушка, по ее собственным словам,
была грозна и величественна, во все это время не приходило к ней ни
разу, но она иногда очень упорно молчала час и другой, и потом вдруг разрешалась вопросом, показывавшим, что она все это время думала о Долинском.
Половина этого отделения комнаты
была еще
раз переделена драпировкой из зеленого коленкора, за которой стояли три кроватки, закрытые недорогими, серыми, байковыми одеялами.
Журавка обыкновенно фыркал, пыхал, подпрыгивал и вообще ликовал при этих спорах. Вырвич и Шпандорчук один или два
раза круто поспорили с ним о значении художества и вообще говорили об искусстве неуважительно. Илья Макарович
был плохой диалектик; он не мог соспорить с ними и за то питал к ним всегдашнюю затаенную злобу.
Так прошел целый год. Все
были счастливы, всем жилось хорошо, все
были довольны друг другом. Илья Макарович, забегая
раза два в неделю хватить водчонки, говорил Долинскому...
Один
раз, в самый ясный погожий осенний день, поздним утром, так часов около двенадцати, к Анне Михайловне забежал Журавка, а через несколько минут, как по сигналу, явились Шпандорчук и Вырвич, и у Доры с ними, за кофе, к которому они сошлись
было в столовую, закипел какой-то ожесточенный спор.
Дорушка как только вошла в первую залу, тотчас же впилась в какого-то конногвардейца и исчезла с ним в густой толпе. Анна Михайловна прошлась
раза два с Долинским по залам и стала искать укромного уголка, где бы можно
было усесться поспокойнее.
Ухода и заботливости о Дорушкином спокойствии
было столько, что они ей даже надоедали. Проснувшись как-то
раз ночью, еще с начала болезни, она обвела глазами комнату и, к удивлению своему, заметила при лампаде, кроме дремлющей на диване сестры, крепко спящего на плетеном стуле Долинского.
Но вечером они разговора не завели; не завели они этого разговора и на другой, и на третий, и на десятый вечер. Все смелости у них недоставало. Даше, между тем, стало как будто полегче. Она вставала с постели и ходила по комнате. Доктор
был еще два
раза, торопил отправлением больной в Италию и подтрунивал над нерешимостью Анны Михайловны. Приехав в третий
раз, он сказал, что решительно весны упускать нельзя и, поговорив с больной в очень удобную минуту, сказал ей...
В этом романе, как читатель мог легко видеть, судя по первой части, все
будут люди очень маленькие — до такой степени маленькие, что автор считает своей обязанностью еще
раз предупредить об этом читателя загодя.
Раз Илья Макарович купил случайно пару орлов и одного коршуна и решился заняться приручением хищных птиц. Птицы
были посажены в железную клетку и приручение их началось с того, что коршун разодрал Илье Макаровичу руку. Вследствие этого несчастного обстоятельства, Илья Макарович возымел к коршуну такую же личность, какую он имел к своему ружью, и все приручение ограничивалось тем, что он не оказывал никакого внимания своим орлам, но зато коршуна
раза три в день принимался толкать линейкой.
Журавка как будто спохватился и,
разом вылив в рот рюмку, чуть
было не поперхнулся.
— О, нет! Три или четыре
раза за все лето, и то брат 'его затаскивал. У нас случилось много русских и Долинский
был так любезен, прочел у нас свою новую повесть. А то, впрочем, и он тоже нигде не бывает. Они всегда вдвоем с вашей сестрой. Вместе бродят по окрестностям, вместе читают, вместе живут, вместе скрываются от всех глаз!.. кажется, вместе дышат одной грудью.
— Все это может
быть так; я только один
раз всего ехала далеко на лошадях, когда Аня взяла меня из деревни, но терпеть не могу, как в вагонах запирают, прихлопнут, да еще с наслаждением ручкой повертят: дескать, не смеешь вылезть.
M-me Бюжар, старушка с очень добродушным лицом, взялась приносить постояльцам обед и два
раза в день навещать их и исполнять все, что
будет нужно для больной русской синьоры.
Эта святая душа, которая не только не могла столкнуть врага, но у которой не могло
быть врага, потому что она вперед своей христианской индульгенцией простила все людям, она не вдохновит никого, и могила ее, я думаю, до сих пор разрыта и сровнена, и сын ее вспоминает о ней
раз в целые годы; даже черненькое поминанье, в которое она записывала всех и в которое я когда-то записывал моею детскою рукою ее имя — и оно где-то пропало там, в Москве, и еще, может
быть, не
раз служило предметом шуток и насмешек…
Скромнейшим образом возился он с листочками да корешочками, и никому решительно не
была известна мера его обширных знаний естественных наук; но когда Орсини бросил свои бомбы под карету Наполеона III, а во всех кружках затолковали об этих ужасных бомбах и недоумевали, что это за состав
был в этих бомбах, Кирилл Александрович один
раз вызвал потихоньку в сад свою сестру, стал с ней под окном каменного грота, показал крошечную, черненькую грушку, величиною в маленький женский наперсток и, загнув руку, бросил этот шарик на пол грота.
Эта Жервеза каждый день являлась к madame Бюжар, и, оставив у нее ребенка, отправлялась развозить свои продукты, а потом заезжала к ней снова,
выпивала стакан кофе, брала ребенка и с купленным для супу куском мяса спешила домой. Дорушка несколько
раз видела у madame Бюжар Жервезу, и молочная красавица ей необыкновенно нравилась.
— Опять новое слово, — заметил весело Долинский, — то
раз было комонничать, а теперь марфунствовать.
Горе этой женщины
было в самом деле такое грациозное, поэтическое и милое, что и жаль ее
было, и все-таки нельзя
было не любоваться самым этим горем. Дорушка переменила место прогулок и стала навещать Жервезу. Когда они пришли к „молочной красавице“ в первый
раз, Жервеза ужинала с сыном и мужниной сестренкой. Она очень обрадовалась Долинскому и Доре; краснела, не знала, как их посадить и чем угостить.
Слезы, плывшие в голосе Жервезы и затруднявшие ее пение,
разом хлынули целым потоком, со стонами и рыданиями тоски и боязни за свою любовь и счастье. И чего только, каких только слов могучих, каких душевных движений не
было в этих разрывающих грудь звуках!
Вот не далее, как… когда это мы
были первый
раз у Жервезы?..
Долинский присел к столику с каким-то особенным тщанием и серьезностью, согрел на кофейной конфорке спирт, смешал его с уксусом, попробовал эту смесь на язык и постучался в Дашины двери. Ответа не
было. Он постучался в другой
раз — ответа тоже нет.
Если б оконная занавеска не
была опущена, то Долинскому не трудно
было бы заметить, что Даша покраснела до ушей и на лице ее мелькнула счастливая улыбка. Чуть только он вышел за двери, Дора быстро поднялась с изголовья, взглянула на дверь и, еще
раз улыбнувшись, опять положила голову на подушку… Вместо выступившего на минуту по всему ее лицу яркого румянца, оно вдруг покрылось мертвою бледностью.
— Два дня всего нам остается
быть в Ницце, — сказала один
раз Даша, — пойдемте сегодня, простимся с нашим холмом и с морем.
Вечером в этот день Даша в первый
раз была одна. В первый
раз за все время Долинский оставил ее одну надолго. Он куда-то совершенно незаметно вышел из дома тотчас после обеда и запропастился. Спустился вечер и угас вечер, и темная, теплая и благоуханная ночь настала, и в воздухе запахло спящими розами, а Долинский все не возвращался. Дору это, впрочем, по-видимому, совсем не беспокоило, она проходила часов до двенадцати по цветнику, в котором стоял домик, и потом пришла к себе и легла в постель.
Вы можете там жить хоть не с одной модисткой, а с двадцатью
разом — вы развратник
были всегда и мне до вас дела нет.
После нового года, пред наступлением которого Анна Михайловна уже нимало не сомневалась, что в Ницце дело пошло анекдотом, до чего даже домыслился и Илья Макарович, сидя за своим мольбертом в своей одиннадцатой линии, пришло опять письмо из губернии. На этот
раз письмо
было адресовано прямо на имя Анны Михайловны.
Пять дней она уже лежала, и все ей худо
было. Доктор начал покачивать головой и
раз сказал Долинскому...
Наконец,
раз как-то Даша явилась Долинскому со сморщенным лбом, сказала: работай, или я в наказание тебе не
буду навещать тебя и мне
будет скучно.
Нестор Игнатьевич освежил лицо, взял шляпу и вышел из дома в первый
раз после похорон Даши. На бульваре он встретил m-lle Онучину, поклонился ей, подал руку, и они пошли за город. День
был восхитительный. Горячее итальянское солнце золотыми лучами освещало землю, и на земле все казалось счастливым и прекрасным под этим солнцем.
— В этот
раз, когда вы
были в России, вы не видали графини Нины? — спросила она после паузы Онучину.
Долинский слушал рассказы княгини, порою смеялся и вообще
был занят,
был заинтересован ими не меньше всех прочих слушателей. Он возвратился домой в таком веселом расположении духа, в каком не чувствовал себя еще ни
разу с самой смерти Доры.
В присутствии Зайончека об этом невозможно
было и думать, потому что нескольких дерзких, являвшихся к нему попросить взаймы свечи или спичек, он, не открывая двери, без всякой церемонии посылал прямо к какому-нибудь крупному черту, или
разом ко ста тысячам рядовых дьяволов.
Он ни
разу не задумался над тем, что в христианском обществе, основанном веро-терпимейшим патером, не
было ни одного лютеранина.
С большим трудом она отыскала квартиру Долинского и постучалась у его двери. Ответа не
было. Анна Михайловна постучала второй
раз. В темный коридор отворилась дверь из № 10-го, и на пороге показался во всю свою нелепую вышину m-r le pretre Zajonczek.
Они теперь служат гайдуками, или держимордами при каком-то приставе исполнительных дел по ведомству нигилистической полиции, и уже
были два
раза в деле, а за третьим, слышно,
будут отправлены в смирительный дом.