Неточные совпадения
Пустых и вздорных людей этот брак генерала тешил, а умных и честных, без которых, по Писанию,
не стоит ни один город, этот союз возмутил; но генерал сумел смягчить неприятное впечатление своего поступка, объявив
там и сям под рукой, что он женился на Флоре единственно для того, чтобы, в случае своей смерти, закрепить за нею и за ее матерью право на казенную пенсию, без чего они могли бы умереть с голоду.
— Ну и прекрасно. Пойдем. Возьми вот только мой портфель: здесь деньги и бумаги, и потому я
не хотел его
там без себя оставить.
— Ошибаешься, и далеко
не все: вот здешний лакей, знающий здесь всякую тварь, ничего мне
не доложил об этаком Подозерове, но вот в чем дело: ты
там не того?..
—
Не плачь, но и
не злорадствуй. Что
там за опыт я получил в моей женитьбе?
Не новость, положим, что моя жена меня
не любит, а любит другого, но… то, что…
— Но только вот что худо, — продолжал Горданов, — когда вы
там в Петербурге считали себя разных дел мастерами и посылали сюда разных своих подмастерьев, вы сами позабыли провинцию, а она ведь иной раз похитрей Петербурга, и ты этого пожалуйста
не забывай. В Петербурге можно целый век, ничего умного
не сделавши, слыть за умника, а здесь… здесь тебя всего разберут, кожу на тебе на живом выворотят и
не поймут…
Ты все развиваешь
там, что в провинции тебя
не поймут.
Теперь ему никто и ничто
не помешает вскрыть портфель, узнать, действительно ли
там лежат ценные бумаги, и потом свалить все это на воров.
Висленев ушел к себе, заперся со всех сторон и, опуская штору в окне, подумал: «Ну, черт возьми совсем! Хорошо, что это еще так кончилось! Конечно,
там мой нож за окном… Но, впрочем, кто же знает, что это мой нож?.. Да и если я
не буду спать, то я на заре пойду и отыщу его…»
— Тебя
там тоже ждали, но я, конечно, знал, что ты
не будешь.
— Вон видишь ты тот бельведер над домом, вправо, на горе? Тот наш дом, а в этом бельведере, в фонаре, моя библиотека и мой приют. Оттуда я тебе через несколько часов дам знать, верны ли мои подозрения насчет завещания в пользу Кюлевейна… и если они верны… то… этой белой занавесы, которая парусит в открытом окне,
там не будет завтра утром, и ты тогда… поймешь, что дело наше скверно, что миг наступает решительный.
— Да
не судить, а рассуждать… И ты
там у нее бываешь на хуторе?
— Подождите жалеть. Служить
там, это
не то, что служить здесь, как например вы служите.
— Где семь,
там десять, это уж
не расчет. Вы
не подумайте, пожалуйста, что я предлагаю вам самоличные мои услуги, нет! Я пришел к вам как плантатор к плантатору: я продаю вам другого человека.
Будь это во Франции, или в Англии, это было бы иное дело:
там замужняя женщина вся твоя; она принадлежит мужу с телом, с душой и, что всего важнее, с состоянием, а наши законы, ты знаешь, тянут в этом случае на бабью сторону: у нас что твое, то ее, потому что ты, как муж, обязан содержать семью, а что ее, то
не твое,
не хочет делиться, так и
не поделится, и ничего с нее
не возьмешь.
— Так, увезу, как бородатую Прозерпину, если тебе нравятся герценовские сравнения. Мы уедем с тобой от всех здешних напастей куда бы ты думал? В те благословенные места, где ты впервые познал всю сладость бытия; ты
там увидишься со своею сестрой, с твоею генеральшей, которой я
не имею счастья знать, но у которой, по твоим словам, во лбу звезда, а под косой месяц, и ты забудешь в ее объятиях все неудачи бытия и пристроишь оленьи рога своей дражайшей половине. Готов ты или нет на такую выходку?
— Да что
там делается-то, в твоем сердце? Этого даже
не разобрать за твоим кипяченьем.
— Да, в это время
не являлся. После они очень бедно где-то жили в Москве, в холодном доме. Однажды, оставив сына с нянькой в комнате потеплее, Спиридонов сам лег в зале на стульях. Утром пришли, а
там лежит один труп: вид покойный, и пальцы правой руки сложены в крест. Женины родные хотели его схоронить с парадом, но Испанский Дворянин этого
не позволил.
— Он приснился молодому Спиридонову и сказал: «
там, под клеенкой», и Спиридонов нашел под клеенкой завещание отца, ничего ни от кого на погребение его
не принимать, а схоронить его в четырех досках на те деньги, какие дадут за его золотую медаль, да за Георгиевский крест.
— Вы, кажется,
не должны и
не имеете права забыть всего, что
там было?
— Тс!
Не сметь! Ни слова! Кто сказал, что я хочу забыть? Спиридонов, Испанский Дворянин… он ничем
не дорожит, кроме чести, но его честь… тс!.. Он женится, да… Кто смеет обижать женщину? Мы все хуже женщин, да… непременно хуже… А пришел я к вам вот зачем: я вам, кажется,
там что-то сказал?
Теперь Лета смотрит туда… в окно…
там ничего
не видно, кроме неба, потому что это было наверху в павильоне.
— Без но, без но: вы сегодня мой милый гость, — добавила она, лаская его своими бархатными глазами, — а я, конечно, буду
не милою хозяйкой и овладею вами. — Она порывисто двинулась вперед и, встав с места, сказала, — я боюсь, что Висленев лукавит и
не пойдет искать моего Бедуина. Дайте мне вашу руку и пройдемтесь по парку, он должен быть
там.
— Но что было у господ Поталеевых, то пусть
там и останется, и это ни до кого из здесь присутствующих
не касается… Андрей Иванович, чего же вы опять все бледнеете?
«Все еще
не везет, — размышлял он. — Вот думал здесь повезет, ан
не везет.
Не стар же еще я в самом деле! А? Конечно,
не стар… Нет, это все коммунки, коммунки проклятые делают: наболтаешься
там со стрижеными, вот за длинноволосых и взяться
не умеешь! Надо вот что… надо повторить жизнь… Начну-ка я старинные романы читать, а то в самом деле у меня такие манеры, что даже неловко».
— И прекрасно, мой совет хоть это сделать, потому что… я себе верен, я
не считаю этого нужным, но я это беру с утилитарной точки зрения: если
там ничего нет, так это ничему и
не помешает… Кажется
не помешает?
Я повторяю, что
там была
не я: в моей груди кипела сотня жизней и билось сто сердец, вокруг меня кишел какой-то рой чего-то странного, меня учили говорить, меня сажали, поднимали, шептали в уши мне какие-то слова, и в этом чудном хаосе была, однако, стройность, благодаря которой я все уладила.
— Только, пожалуйста,
не «вулкан», — ответила еще шутливее Глафира. — Вулкан остался
там, где ты посеял свой ум… Ничего: авось два вырастут. А ты утешься: скучать
не стоит долго по Ларисе, да она и сама скучать
не будет долго.
Описанная неожиданная сцена между Ларисой и Подозеровым произошла очень быстро и тихо, но тем
не менее, нарушив безмолвие, царившее во все это время покоя больного, она
не могла таиться от двух женщин, присутствовавших в другой комнате, если бы внимание их в эти минуты
не было в сильнейшей степени отвлечено другою неожиданностью, которая, в свою очередь,
не обратила на себя внимания Ларисы и Подозерова только потому, что первая была слишком занята своими мыслями, а второй был еще слишком слаб для того, чтобы соображать разом, что делается здесь и
там в одно и то же время.
Майор отвечал ей тем же, и хотя они друг с другом ни о чем
не условливались и в любви друг другу
не объяснялись, но когда майор стал, к концу кампании, на ноги, они с Катериной Астафьевной очутились вместе, сначала под обозною фурой, потом в татарской мазанке, потом на постоялом дворе, а
там уже так и закочевали вдвоем по городам и городишкам, куда гоняла майора служба, до тех пор, пока он, наконец, вылетел из этой службы по поводу той же Катерины Астафьевны.
Исчезновение ее удивило всех, и все бросились отыскивать ее, кто куда вздумал. Искали ее и на кухне, и в сенях, и в саду, и на рубежах на поле, и даже в темной церкви, где, думалось некоторым,
не осталась ли она незаметно для всех помолиться и
не запер ли ее
там сторож? Но все эти поиски были тщетны, и гости, и хозяева впали в немалую тревогу.
— Нет, Фоша,
не знаю; но только говори скорей, бога ради, а то сердце
не на месте. Ты
там был?
Спиритизму же твоему, я признаюсь тебе, что ты хочешь делай,
не верю, и когда Горданов недавно сказал мне с чьих-то слов, что ты живешь в Hôtel de Магос, потому что
там близко обитает какой-то генерал вашего ордена, которого посещает сам Аллан Кардек, мне это даже сделалось смешно.
Горданов этому даже пособолезновал и сказал, что наша петербургская публика в музыкальном отношении очень разборчива, и что у нас немало европейских знаменитостей проваливалось, а затем дал артисту нотацию
не бросаться ни на одну железную дорогу, ибо
там ему угрожал бы телеграф, а посоветовал ему сесть на финляндский пароход и благополучно удирать в Стокгольм, а оттуда в любое место, где могут найтись охотники слушать его музыку.
Висленев, слыша эти распоряжения, усугублял свое молчаливое неудовольствие,
не захотел окинуть глазом открытую пред ним мансарду верхнего этажа и за то был помещен в такой гадостной лачуге, что и Бодростина, при всей своей пренебрежительности к нему,
не оставила бы его
там ни на одну минуту, если б она видела эту жалкую клетку в одно низенькое длинное окошечко под самым склоном косого потолка.
— В таком случае — я
не помню, право… мне кажется, когда мы были
там… на хуторе, у Синтяниной…
— Да как же
не знали! Меня
там схватят.
— Нет-с, нет-с; я слуга ваш покорный, чтоб я стал на это полагаться. Знаю я-с, как
там в Петербурге на это смотрят. Гм!.. Покорно вас благодарю!.. Нет;
там нашему брату мужчине пощады
не ждать:
там этот женский вопрос и все эти разные служебные якобинцы и разные пунцовые филантропы… Куда
там с ними мужчине!.. Они сейчас все повернут в интересах женского вопроса и… мое почтение, мужа поминай как звали.
— Конечно, я понимаю, что возможно и спастись, потому что в Петербурге я могу никуда
не выходить и сидеть, запершись, в какой-нибудь комнате, а в вашей деревне
там все эти становые и все прочее в вашей воле, да и к тому же я могу переезжать из уезда в уезд, и меня моя драгоценная супруга
не изловит.
— Великий боже! что же это
там за черт такой сумасшедший? — восклицал Бодростин, сообщавший свое смятение прочим, а черт, распоряжавшийся в ванной, тоже был
не в лучшем положении.
Бог его знает:
не ручаюсь, может быть его за границей обыграли, или просто обобрали, что было вовсе и
не трудно, так как он вообще давно очень плохо за себя отвечает; но как бы
там ни было, а в конце концов я его встретила за границей почти полупомешанного: это было в маленьком городишке, в Саксонии.
— Как бы
там ни было, но он был в таком состоянии, в каком нельзя бросить человека, которого мы когда-нибудь знали, и я взяла его с собою, потому что отправить его назад
не было возможности. Живучи в Париже, я старалась, сколько могла, его рассеять, и признаюсь, много рассчитывала на это рассеяние, но ему ничто
не помогло, и только, мне кажется, он стал еще хуже.
Крылатые слова, сказанные об этом стариком, исполнили глубочайшего страха Глафиру. Она давно
не казалась такою смятенною и испуганною, как при этой вести. И в самом деле было чего бояться: если только Бодростин возьмет завещание и увидит, что
там написано, то опять все труды и заботы, все хлопоты и злодеяния, все это могло пойти на ветер.
— Помилуйте, отчего же
не по вкусу; он любит уединение и пусть живет в деревне, да и она
там скорее одумается.
— Нет, я думаю-с, и по самому зрелому размышлению
не верю в вашу добродетель. Тсс… тсс… тсс!.. позвольте мне договорить. Я всегда имел большое доверие к женщинам простого, естественного взгляда на жизнь и никогда в этом
не каялся. Брехливая собачка чаше всего только полает, а молчаливая тяпнет
там, где и сама
не думает; а вы ведь весь свой век все отмалчиваетесь и до сих пор вот тупите глазки, точно находитесь в том возрасте, когда верят, что детей нянька в фартучке приносит.
— Поверьте мне, прекрасная племянница, что тысячи и тысячи самых достойнейших женщин
не раз втайне завидуют легкости, с которою красавицам дается овладевать привязанностями самых серьезных и честных людей. Что
там ни говорите, женщин добродетельных люди уважают, а красивых — любят. Это очень несправедливо, но что делать, когда это всегда уж так было, есть и будет! Вон еще в библейской древности Иаков Лию
не любил, а Рахиль любил, а я Рахиль
не уважаю.
— Это свидание, — сказала она себе, — они все против меня; они восстановляют против меня моего мужа и может быть теперь, в эти самые минуты,
там строятся козни… Но я жена, я имею право… пока еще это
не пустило корней.
— Это черт знает что! И какие
там могут быть записи? все мелочь какая-нибудь: на квартиру в Париже, или на карманный расход, — на обувь, да на пару платья, а то уж я себе ведь ровно ничего лишнего
не позволяю. Разве вот недавно вальдегановские щеточки и жидкость выписал, так ведь это же такие пустяки: всего на десять с чем-то рублей. Или
там что на дороге для меня Глафира Васильевна издержала и то записано?
— А ты для чего же
не считаешь, а потом удивляешься?
Там твои расписки есть.
— Я?.. А мне что такое? По мне наплевать, но я
не хочу, чтоб она все это видела и мучилась, и потому мы с нею махнем туда к Киеву: она
там будет по монастырям ходить, а я… к студентам имею слабость… заведу знакомства.
Горданов несся в Россию, как дерзкий коршун на недоеденную падаль, и немножко боялся только одного:
не подсел ли
там кто-нибудь еще похищнее.