Неточные совпадения
И действительно, самые нежные уверения в любви и самые страстные ответы на них ясно доказывали присутствие влюбленной пары, воспользовавшейся минутным уединением и тишиной в
доме. Увлекательный голос княжны преобладал в этом сентиментальном дуэте. Свиридов и
князь Луговой взглянули друг на друга и обменялись следующими фразами...
Когда на другой день распространились слухи о трагической смерти княжны Полторацкой, первой мыслью
князя Лугового и Свиридова было заявить по начальству о их ночном визите в
дом покойной.
Выслушав то монаршее слово, паки нижайше поклонились и были жалованы к руке, и государыня из рук своих изволила жаловать каждого венгерским вином по бокалу, и с тем высокомонаршеским пожалованием отпущены. Это «вошествие», так блистательно показавшее толпе особу Густава Бирона, было прелюдией мирных торжеств, в распорядок которых, между прочим, входила и «курьезная» свадьба придворного шута
князя Голицына с калмычкой Бужениновой, отпразднованная в ледяном
доме 6 февраля.
Не сошлась она и с невесткой, с детства привыкшей к придворному обхождению и воспитанной в
доме надменного Александра Львовича Нарышкина, выискивавшего себе невест между дочерьми владетельных немецких
князей.
То же предание утверждало, что в этой беседке была навеки заперта молодая жена одного из предков
князей Луговых оскорбленным мужем, заставшим ее на свидании именно в этом уединенном месте парка. Похититель княжеской чести подвергся той же участи. Рассказывали, что
князь, захватив любовников на месте преступления, при помощи дворни заковал их в кандалы и бросил в обширный княжеский подвал, находившийся под
домом, объявив им, что они умрут голодной смертью на самом месте их преступного свидания.
По окончании заупокойной литургии и погребения тела в фамильном склепе
князь Сергей Сергеевич пригласил всех прибывших в свой
дом помянуть, по русскому обычаю, покойную княгиню. В громадной столовой княжеского
дома был великолепно сервирован стол для приглашенных. Не забыты были
князем его дворовые люди и даже крестьяне. Для первых были накрыты столы в людской, а для последних поставлены на огромном дворе княжеского
дома, под открытым небом.
Князь Сергей Сергеевич и в
доме своем принимал своих гостей с тою же печальною сдержанностью, как и в церкви, но это ему не помешало быть с ними предупредительно-любезным и очаровать всех своим истинно русским гостеприимством.
День был действительно жаркий, и терраса, вся увитая вьющимися растениями и уставленная цветами, представляла из себя в
доме самый прохладный уголок, тем более что построена была в северной части
дома. Разговор завязался.
Князь, впрочем, говорил больше один.
Князь Сергей Сергеевич зачастил своими визитами в Зиновьево. Он приезжал иногда на целые дни и в конце концов сделался своим человеком в
доме княгини Полторацкой. Княгиня Васса Семеновна, сделав должное наставление своей дочери, стала оставлять ее по временам одну с
князем Сергеем Сергеевичем. Княжна Людмила и
князь часто гуляли по целым часам по тенистому зиновьевскому саду. При таких частых и, главное, неожиданных приездах
князя, конечно, нельзя было скрыть от его глаз Татьяну Берестову.
Все в
доме называли уже его женихом, хотя предложения он еще не делал. Таня, однако, скрыла от княжны Людмилы свое восхищение молодым соседом и на вопрос, заданный ее госпожой после второго посещения
князя, ответила деланно-холодным тоном...
Разговор перешел на другие темы. Когда они вернулись в
дом и
князь стал прощаться, он действительно пригласил княгиню Вассу Семеновну на послезавтра вечером приехать в Луговое. Княгиня дала свое согласие.
Наконец час отъезда наступил. Мать и дочь сели в карету и поехали по хорошо знакомой княжне Людмиле дороге.
Князь встретил дорогих гостей на крыльце своего
дома. Он был несколько бледен. Это сразу заметили и княгиня и княжна. Да это было и немудрено, так как он не спал почти целую ночь.
Князю Сергею Сергеевичу Луговому и графу Петру Игнатьевичу Свиридову, когда они вернулись в
дом, было, конечно, не до сна. Они уселись в уютном кабинете
князя Сергея Сергеевича, мягко освещенном восковыми свечами, горевшими на письменном столе и в двух стенных бра.
Для графа Петра Игнатьевича, не говоря уже о
князе Луговом, день, проведенный в Зиновьеве, показался часом. Освоившаяся быстро с другом своего жениха, княжна была обворожительно любезна, оживлена и остроумна. Она рассказывала приезжему петербуржцу о деревенском житье-бытье, в лицах представляла провинциальных кавалеров и заставляла своих собеседников хохотать до упаду. Их свежие молодые голоса и раскатистый смех доносились в открытые окна княжеского
дома и радовали материнский слух княгини Вассы Семеновны.
Наступило 6 августа, день Спаса Преображения — престольный праздник в Зиновьевской церкви. Весело провели
князь Луговой и граф Свиридов этот день в
доме княгини Вассы Семеновны. Дворовые девушки были освобождены на этот день от работы и водили хороводы, причем их угощали брагой и наливкой. На деревне шло тоже веселье. В застольной стоял пир горой.
Все эти сочувствующие несчастью, обрушившемуся на
дом княгини Полторацкой, собрались, повторяем, в Зиновьеве отдать последний долг покойной. Они рассыпались перед молодым
князем в своих сожалениях и тревогах за будущее несчастной сироты — княжны.
Для того чтобы совершенно успокоиться, по крайней мере, насколько это было возможно, ему надо было переменить место. Он отдал приказание готовиться к отъезду, который назначил на завтрашний день. На другой день
князь призвал в свой кабинет Терентьича, забрал у него все наличные деньги, отдал некоторые приказания и после завтрака покатил в Тамбов. По въезде в этот город
князь приказал ехать прямо к графу Свиридову, к
дому графини Загряжской.
Дом был, как оказалось, прекрасный и стоял на лучшей улице города. Граф Петр Игнатьевич был
дома и, увидев в окно открытый экипаж, в котором сидел
князь Луговой, выбежал встретить его на крыльце.
Дом был двухэтажный, в верхнем этаже были лестницы, зала и три комнаты; великий
князь и великая княгиня спали в одной, великий
князь одевался во второй, в третьей жила госпожа Крузе, внизу расположились Чеглоковы, фрейлины великой княгини и ее камер-фрау. Возвратившись с ужина, они все улеглись спать.
Чеглоков схватил халат и побежал наверх. Там стеклянные двери были заперты. Он велел выломать замки и, дойдя до комнат, где спали великий
князь и великая княгиня, отдернул занавески, разбудил их и сказал, чтобы они скорее вставали и уходили, так как под
домом провалился фундамент.
Великий
князь спрыгнул с кровати, схватил шлафрок и убежал. Екатерина Алексеевна сказала Чеглокову, что выйдет вслед за ним, и он ушел. Она торопилась одеться, одеваясь, вспомнила про мадам Крузе, которая спала в соседней комнате. Великая княгиня поспешила разбудить ее; но, так как она спала очень крепко, то она едва добудилась ее и насилу могла ей растолковать, что надо скорее выходить из
дому. Она помогла ей одеться, и, когда она была совсем готова, они пошли в залу.
Весь фундамент состоял из четырех рядов известкового камня. В сенях первого этажа архитектор велел поставить двенадцать деревянных столбов. Ему надо было ехать в Малороссию, и, уезжая, он сказал гостилицкому управляющему, чтобы до его возвращения он не позволял трогать этих подпорок. Несмотря на запрещение архитектора, управляющий, как скоро узнал, что великий
князь и великая княгиня со свитой займут этот
дом, тотчас приказал вынести эти столбы, которые безобразили сени.
В тот же день, как скоро прошел первый страх, императрица Елизавета Петровна, обитавшая в другом
доме, призвала к себе великого
князя и великую княгиню.
Он застал графа
дома и разразился против него целой филиппикой, указал на могущие быть результаты его поведения, результаты, далеко не согласные с его,
князя Лугового, интересами.
В числе таких поклонников по-прежнему, однако, оставались
князь Сергей Сергеевич Луговой, граф Петр Игнатьевич Свиридов и граф Иосиф Янович Свянторжецкий. Все трое были частыми гостями в загородном
доме княжны на Фонтанке, но и все трое не могли похвастаться оказываемым кому-нибудь из них предпочтением.
Комиссия состояла из трех членов: фельдмаршалов —
князя Трубецкого и Бутурлина и графа Александра Шувалова. Секретарем был Волков. Комиссия ставила арестованным бесконечные вопросы и требовала пространных ответов. Ответы были даны, но решение еще не выходило. Бестужев содержался под арестом в своем собственном
доме.
Теперь она для него потеряна. После происшедшей между ним и ею сцены немыслимо примирение. Он долго не мог представить себе, как встретится с ней в обществе. Он умышленно избегал делать визиты в те
дома, где мог встретить княжну Полторацкую. Теперь, конечно, она предпочтет ему
князя Лугового или графа Свиридова. Бессильная злоба душила графа. Он воображал себе тот насмешливый взгляд, которым встретит его княжна Людмила в какой-нибудь великосветской гостиной или на приеме во дворце.
Увы, он не проник ни во что и не угадал ничего. Он остался лишь при сладкой надежде, что наконец сегодня, через несколько часов так или иначе решится его судьба. С сердечным трепетом позвонил
князь Сергей Сергеевич в четыре часа дня у подъезда
дома княжны Людмилы Васильевны Полторацкой.
На берегу показалась фигура мужчины, быстрыми шагами приближавшаяся к
дому княжны Людмилы Васильевны. Граф притаился в тени забора. Фигура приблизилась к калитке и остановилась. Граф стоял шагах в десяти от нее. Луна, на одно мгновение выплывшая из-за облаков, осветила стоявшего у калитки мужчину. Граф Иосиф Янович узнал
князя Сергея Сергеевича Лугового.
В конце августа
князь Сергей Сергеевич получил от управляющего его тамбовским именьем, знакомого нам Терентьича, подробное донесение о пожаре, истребившем господский
дом в Луговом.
Самое сообщение о пожаре
дома, которое
князь Сергей Сергеевич перечел несколько раз, тоже страдало какой-то недосказанностью. И в этом случае видно было, что старик не доверял письму.
Князь Сергей Сергеевич Луговой остался один. Он долго не мог прийти в себя от полученного им известия. Даже пожар
дома, случившийся в день самовольного открытия им беседки-тюрьмы, стушевался перед этой исповедью Никиты.
Такое восклицание вырвалось у княжны Людмилы Васильевны Полторацкой при виде стоявшего в ее будуаре нового роскошного букета из белых роз. Агаша поставила его в большую вазу на столике около кушетки, так как букет принесли в то время, когда княжны не было
дома. Она сделала в этот день довольно много визитов с затаенною мыслью узнать что-нибудь о происшедшем столкновении между графом Свиридовым и
князем Луговым.
При постели больного безотлучно находился его друг, граф Петр Игнатьевич Свиридов. Его прежняя любовь к
князю с новой силой вспыхнула в его сердце после происшествия в театре и рокового открытия в следующую ночь в
доме княжны Полторацкой.
Это происходило не потому, что болезнь на самом деле подействовала роковым образом на его умственные способности, но потому, что
князь пришел к окончательному решению, несмотря на все убеждения графа Петра Игнатьевича, порвать все свои связи со «светом» и уехать в Луговое, где уже строили, по его письменному распоряжению, небольшой деревянный
дом.
Место для этой постройки было выбрано
князем в довольно значительном отдалении от старого сгоревшего
дома, стены которого он не велел разбирать до личного его распоряжения.
Через несколько дней
князь переступил порог своего
дома и уехал в Луговое.
Неточные совпадения
— Ладно. Володеть вами я желаю, — сказал
князь, — а чтоб идти к вам жить — не пойду! Потому вы живете звериным обычаем: с беспробного золота пенки снимаете, снох портите! А вот посылаю к вам заместо себя самого этого новотора-вора: пущай он вами
дома правит, а я отсель и им и вами помыкать буду!
— А я стеснен и подавлен тем, что меня не примут в кормилицы, в Воспитательный
Дом, — опять сказал старый
князь, к великой радости Туровцына, со смеху уронившего спаржу толстым концом в соус.
В Ергушове большой старый
дом был давно сломан, и еще
князем был отделан и увеличен флигель.
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими
князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись
дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
— Случайно-с… Мне все кажется, что в вас есть что-то к моему подходящее… Да не беспокойтесь, я не надоедлив; и с шулерами уживался, и
князю Свирбею, моему дальнему родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в альбом сумел написать, и с Марфой Петровной семь лет безвыездно проживал, и в
доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал, и на шаре с Бергом, может быть, полечу.