В действующей армии

В Иркутске предположенная днёвка не состоялась, так как опоздавший на пять часов «сибирский экспресс», чтобы поправить свою ошибку, повёз нас после часовой остановки до озера Байкала.

Мы все решили ехать на нём далее, не соблазнившись отдыхом в столице Сибири.

Путь всё шёл по берегу величественной Ангары.

Мы любовались восхитительными видами цветущих полей и синеющих вдали гор.

Ангара по ширине равняется Енисею, а в некоторых местах и Иртышу.

Особенность этой реки — не подымающаяся даже в самое жаркое лето выше нуля температура.

Вода её прозрачна, как кристалл, течение очень быстро, её истоки находятся у Верхне-Ангарска и состоят из маленьких болотистых речек.

Впадает она в реку Енисей около города Енисейска.

В Ангаре множество рыбы и, по словам сибиряков, очень вкусной.

На одной из первых станций от Иркутска мы встретились с поездом, в котором под военным конвоем везли 21 японца и корейца и несколько японок и кореянок.

Это жители Ляояна, высланные на жительство в Красноярск вследствие своей неблагонадёжности.

Но вот и Байкал — он дал о себе знать сильным охлаждением температуры при приближении к нему, хотя и воды красивой Ангары давали уже некоторую свежесть.

При стоявшей жаре это было более чем приятно.

На Байкале ожидали нас пассажиры почтового поезда, прибывшего туда за пять часов ранее, и огромный пароход «Ангара».

Ледокол «Байкал», принимающий в себя поезд и перевозящий его через озеро, уже ушёл и мы встретили его на озере возвращающимся обратно.

Это замечательно грандиозное судно.

Носильщики перенесли вещи на пароход, и мы поплыли по Байкалу, поверхность которого была гладка как зеркало, а цвет воды совершенно изумрудный.

Среди сибиряков есть много легенд об этом озере-море.

Говорят, прежде всего, что оно образовалось от провала Ангары, и действительно глубина его поразительна.

В некоторых местах, двухвёрстный лот не достаёт дна.

Правая сторона озера вся сплошь покрыта лесистыми горами, на которых до сих пор лежит снег.

Одна из этих гор напоминает очертаниями человеческую голову.

На неё указал мне один из местных жителей, ехавший в Читу.

— Бурятская легенда, — сказал он, — говорит, что один бурятский святой постоянно молился около этого места, простаивая на коленях по целым суткам, Великий Дух, довольный такой усердной молитвой, обратил его в скалу и поставил на страже любимого им моря.

Гору эту буряты считают святыней и по праздникам собираются сюда молиться, бросая каждый раз в море то медную, то серебряную, а то и золотую монету.

По слухам, у подножие этой скалы накопилось много денег.

Явились русские смельчаки, которые пытались добыть их, но без успеха.

Сообщили мне также и интересную особенность этого озера-моря.

Всякий предмет, брошенные в него и утонувший, через несколько дней выбрасывается на берег.

Вследствие этого ни один из утонувших людей не остаётся долго на дне, а выбрасывается на берег.

Осенью в непогоду Байкал страшен своим бурным волнением.

Недаром за ним установилась и репутация, и название Чёртова озера.

Переехали мы Байкал, прибыли на пристань Танхой.

Совсем китайское название.

Оказывается же, — по словам служащего на этой дороге, — что это испорченное чисто русское слово.

В этом месте берег Байкала образует очень тонкий мыс, и рабочие ещё при производстве разведок дороги назвали её «тонкой», делая ударение на последнем слоге, а отсюда произошло название пристани и первой станции «Танхой».

Как гибок русский язык, и как ломают его сами же русские люди!

На этой китайско-русской пристани нас встретил уже не начальник станции, а комендант, оказавшийся впоследствии очень любезным человеком.

На рельсах при прибытии парохода «Ангара» стоял арестантский поезд, в котором везли арестантов на работы по кругобайкальской дороге.

Нас продержали часа два на пароходе, причём перед выпуском с него на берегу появился г-н комендант и заявил:

— В поезде занимают места по чинам. Сперва г-да генералы, затем штаб-офицеры и г-да военные врачи в первом классе, затем обер-офицеры — во втором и третьем классе.

Лица моё и другого штатского г-на Соколова, едущего по делам в Харбин, вытянулись.

— А мы, штатские? — спросил я.

— Будете посажены на поезд, если будут места после занятия мест г-дами офицерами и врачами.

Но вскоре мы успокоились.

Для нас с г-ном Соколовым нашлось свободное купе первого класса.

По мере приближения к театру войны знаешь о нём всё меньше — газет не видишь никаких.

На пристани «Танхой» мы простояли шесть часов и двинулись далее.

До станции «Мысовой» Забайкальской железной дороги едем по берегу величественного Байкала, на котором в этих местах, несмотря на стоящие жары, ещё плавают огромные льдины.

Говорят, что Байкал очищается от льда часто лишь в половине июня.

На переездах встретили сперва поезд с партией японцев в арестантских вагонах, а затем санитарный поезд с нашими ранеными в тюренченском бою — их эвакуируют в Иркутск и Красноярск.

К сожалению, несколько минут стоянки не дали мне возможности порасспросить этих чудо-богатырей, потерявших в славном бою столько отважных товарищей.

На «Мысовую» приходим в четыре часа утра, даю телеграммы о разрешении мне выехать со ст. Маньчжурия далее.

Телеграммы подписываются комендантом.

Иначе их не принимают — дорога на военном положении.

Едем дальше, по стране бывшей каторги.

Вот Верхнеудинск, где на городском кладбище находится могила декабриста князя Трубецкого.

Вот «Петровский завод» железоделательный и чугунно-плавильный, где в былые времена был применяем «каторжный труд» и где работали декабристы.

Вокруг завода раскинулось большое село с церковью, возле которой находится часовня, построенная руками декабристов.

В неё не пускают, она заперта на замок, но в окна видны образа и теплящаяся лампада.

Часовня уже ветха и службы в ней давно не отправляют.

Среди моих попутчиков много лиц, рассказы которых очень интересны.

В одном со мной вагоне едут штабс-капитан суздальского полка Косьмич и ревизор компании «Надежда» г-н Котов.

Первый, по его словам, проезжал Семипалатинск как раз в то время, когда под этим городом были убиты крестьянами три японских шпиона.

Дело было так: два крестьянина, работавшие в поле, заметили трёх неизвестных им крестьян, сидевших на пригорке и записывавших что-то в свои книжечки.

Крестьян это заинтересовало:

— Ишь ты, грамотные.

Они подошли к неизвестным и увидели что двое из них пишут, а третий, сидевший далеко впереди двух других, что-то чертит на бумаге.

— Глянь-ка, рисует. Это не спроста! — решили крестьяне.

Они врасплох напали на первого и без особенной борьбы придушили его вдвоём.

Он даже не крикнул.

Тогда с равными уже силами они поползли к двум другим и также напали на них.

Ввиду встреченного сопротивления крестьяне прикончили и этих.

Забрав бумаги и записные книжки, крестьяне представили их местному воинскому начальнику.

Эти бумаги оказались планами и заметками по съёмке местности, сделанные японцами, замаскированными крестьянами.

— У кого взяли? — спросил воинский начальник.

— А Бог их ведает, кто они…

— Да где они?

— Лежат, ваше-ство в поле, потому нас двое, а их трое…

— Ну так что же?

— Потому мы их и прикокошили… Иначе никак было взять их неспособно.

Убитые оказались действительно японцами.

В pendant к этому ещё в сибирском поезде мне передавали упорный слух, что под мостом через Волгу был пойман японский шпион, переодетый монахиней.

Монахиня эта будто бы бродила под мостом на берегу и всё всматриваясь в устои.

Это заметили сторожа.

— Что ты тут, матушка, всё бродишь, шла бы своей дорогою.

Монахиня ответила ломаным русским языком.

Сторожей взяло сомнение.

Они схватили её и привели в сторожку, где она и оказалась переодетым японцем.

Этим объясняют усиленную охрану в настоящее время волжского моста.

Есть ли в этих рассказах правда, или же они являются плодом возбуждённой военным временем фантазии — неизвестно!

Относительно первого я не смею сомневаться в правдивости моего собеседника.

Во всяком случае, за что купил, за то и продаю!

Беседа с г-ном Котовым была интересна тем, что он был в Порт-Артуре с двадцатых чисел февраля по двадцатые числа марта.

При нём была бомбардировка 9 марта.

В самый город, по его словам, японские снаряды залетали редко, да и фортам они мало вредили.

— В городе, — сказал он, — жизнь текла по прежнему… Порт-артурцы точно привыкли к бомбардировкам. Тем более, что в это время был большой подъём духа — прибыл С. О. Макаров, так трагически погибший 30 марта. На него возлагались большие надежды… Он вдохнул дух отваги даже в мирных обывателей. Бомбардировка 9 марта не произвела на них никакого впечатления… В городе было обычное движение… Я как раз в это время ехал на «рикше» [извозчик.] по главной улице, когда послышались залпы из японских орудий…

Таков рассказ г-на Котова.

Подъезжаем к Петровскому заводу — по дороге на линии много рабочих-китайцев и ещё более бурят, отличающихся от первых маленькими и тонкими косами.