В действующей армии

Харбин переполнен офицерами разных родов оружия.

Это не только офицеры местных частей войск, составляющий запас действующей армии, или тех частей, которые идут из России на театр военных действий и временно останавливаются в Харбине, но и офицеры, уже побывавшие на передовых позициях, окрещённые неприятельским огнём, более или менее сильно раненые, заболевшие, и отправленные сюда на поправку, или же временно командированные в тыл армии за разными запасами, необходимыми войскам там, на полях брани.

Встречи и беседы с последними представляют особый интерес.

В то время, когда раненые и больные офицеры уже обжились в Харбине, и их воспоминания относятся к более ранним, всесторонне и много раз описанным эпизодам войны, командированные являются со свежими новостями, находятся под их свежим впечатление и довольные сравнительным, так долго неиспытанным при бивачной жизни, харбинским комфортом, делаются общительнее и разговорчивее.

Их речи и воспоминания льются без конца.

К сожалению командированные офицеры в тылу армии сравнительно редки.

Мне сегодня, однако, удалось встретиться с одним из них, бывшим поручиком павлоградского полка, ныне сотником 5 сибирского казачьего полка Чариковым.

Он всё время находился в отряде генерала Самсонова, оперировавшем между Гайджоу и Ньючжуаном или Инкоу.

Сотник Чариков провёл памятную для русских жителей этого последнего города ночь на 12 июля, когда они принуждены были поспешно очистить город, в Инкоу.

Вот как он рассказывал мне об этом:

«Я приехал в Инкоу для закупки подков и другого провианта для отряда 11 июля и остановился в гостинице „Маньчжурия“. Это английская, самая комфортабельная гостиница, с прекрасным табль-д'отом, с великолепно обставленными, в смысле удобств, номерами. Со мной, по счастью, было шесть казаков. Закупив провиант и заказав подковы, я с аппетитом поужинал в гостинице и с наслаждением растянулся на мягкой постели. Вы вероятно, испытали это отрадное чувство здесь, в Харбине, после ваших скитаний по Ляояну, Хайчену, Дашичао и бивакам передовых позиций… Но вы не истомлялись на десятую долю так, как мы, казаки, бессменно находившиеся на передовых позициях, нос с носом с неприятелем, всегда начеку, лишённые удобств, а подчас и возможности, вследствие постоянных передвижений, утолить свой голод… Да и Харбин не может сравняться с Инкоу… Поэтому вы должны удесятерить, по крайней мере, моё наслаждение… И так я лёг в свежую мягкую постель, и сладкую истому вскоре сменил крепкий сон… Вдруг — страшный стук заставил меня вскочил с постели… Спросонок я с трудом понял, что стучат мою дверь… Отворяю — передо мной стоит один из моих казаков…

— Чего тебе?

— Так что, ваше благородие, уходить надо…

— Почему?

— Так что идут японцы…

Я быстро оделся, сдал казаку свой небольшой багаж и вышел на улицу… Там уже всё было в тревоге… Русские бежали к катеру, который должен был перевезти их на станцию железной дороги, понукая китайцев, нёсших за ними их багаж и всякий домашний скарб… Много в этой трагической обстановке было и комического. Слышался плач жён, воркотня мужей. Особенно комичны были фигуры одного чиновника и чиновницы, затеявших на улице семейную сцену… Я нашёл моих казаков около почты, где тоже была суета, складывались тюки корреспонденций, посылок, служебных книг и бумаг… Казаков я отправил в отряд, а сам поспешил на катер… В толпе я наткнулся на что-то ногой, нагнулся посмотреть и выронил из наружного бокового кармана моей рубашки портсигар… Мне стало жаль потерять его, начал искать, нашёл, но это промедление было для меня роковым… Катер ушёл. Можно было, конечно, добраться до станции по берегу излучины реки Ляохе, но это очень далеко и при том в городе не было ни одного свободного рикши. В это время показался приближающий к берегу катер… Надежда добраться на нём до станции мелькнула в душе, но ненадолго. Катер, оказалось, прибыл за градоначальником и его канцелярией… Тут между китайцем-командиром катера и мною разыгралась любопытная сценка.

— Когда отойдёт катер? — спросил я.

— Когда прикажет градоначальник…

— Он знает, что ему приготовили катер?

— Не знаю, я даже не знаю, где он здесь живёт…

— Как же это вы, командир катера, приехали за градоначальником и не знаете, где найти его…

Но китаец остался видимо при полном убеждении, что это в порядке вещей.

Видя, что толку тут не добьёшься, я нанял китайскую шаланду и поехал на станцию. Приезжаю, поезда нет!

— Где поезд?

— Он стоит за две версты отсюда.

— Почему?

— Видите, что разрушают путь…

И действительно солдатики уже снимали шпалы и рельсы и ломали стрелки и т. д.

Пройдя версты две, я нашёл поезд, который уже в течении нескольких недель стоял на станции под парами на случай отступления… Меня поразило то, что в поезде было довольно много свободного места. Я обратился за разъяснением этого к одному из железнодорожных агентов…

— Ввиду того, что поезд должен отойти далеко от города, многие побросали свои пожитки. а некоторые просто остались в городе…

Жители впрочем всё ещё прибывали, и поезд в конце концов наполнился и отошёл к Дашичао.

Тесно впрочем не было.

Японцы, как известно, заняли Инкоу.

Они вошли в город около пяти часов дня 12 июля и поставили посты.

Китайские городские власти вышли им навстречу, милиция перешла на их сторону.

Наш гарнизон до этого времени, конечно, успел оставить город, увезя все интендантские запасы.

К вечеру в город вступил отряд японской пехоты, состоящей из совершенно молодых солдат.

Оставшиеся русские подданные находятся под покровительством французского консульства, и на их домах развеваются французские флаги».

— В скольких верстах от города были японцы, когда началось очищение Инкоу? — спросил я сотника Чарикова.

— Верстах в десяти…

— Долго, как вы думаете, удержатся там японцы?..

— Трудно ответить на этот вопрос! Вся русская администрация Инкоу живёт в настоящее время в Харбине в вагонах, готовая вернуться тотчас по взятии Инкоу обратно, но во-первых, наши военные операции отодвинулись теперь дальше на север между Хайченом и Айсазаном, а во-вторых, японцы, конечно, постараются удержать за собою Инкоу, сделав из него базу для доставления продовольствия… Недаром они проводят дорогу от Гайджоу к морю… Устье реки Ляохе для них драгоценно…

— А какая судьба постигла канонерскую лодку «Сивуч»? Ведь он стоял в устье Ляохе?..

— Этого я не знаю! Я её не видал в Инкоу и когда спросил, где она, мне сказали, что «Сивуч» ушёл за двадцать вёрст вверх по течению… Быть может он направился к Хайчену…

Река Ляохе на всём этом пространстве судоходна для мелких морских судов.

После рассказа об очищении Инкоу, сотник Чариков перешёл к отдельным эпизодам из жизни южного отряда генерала Самсонова:

«Кавалерия в настоящую войну, — начал он, — несёт тяжёлую службу… Она везде на передовых позициях и в силу этого ежедневно терпит, хотя и незначительную, но постоянную убыль в людях убитыми или ранеными… Она же подвергается всевозможным ухищрениям японцев… Не так давно был, например, следующий случай. Стоит на посту ночью казак и видит близ него кто-то ползёт…

— Кто идёт?

— Свой…

— Кто свой?

— Раненый, ползу…

На этот разговор подошёл унтер-офицер и начал продолжать допрос:

— Ты чей?

Это казацком языке значит, какого полка.

Но ползущий, как оказалось потом, японец, не понял этой формы речи, или же лексикон выученных им русских слов истощился, только он повернул обратно и, пригнувшись, побежал, за ним побежало ещё несколько человек, но пуля часового положила „своего раненого“ на месте».

— Многие японцы выучились говорить по-русски и этим пользуются для введения русских в заблуждение… Наглы они ужасно… Но и русские уже приноровились к ним и не остаются у них в долгу. Четыре японских кавалериста, с целью рассмотреть расположение нашего отряда, пробрались с фланга на горку, засеянную гаоляном… Но в гаоляне был наш разъезд из четырёх казаков… Увидя непрошеных и бесцеремонных гостей, наши притаились в гаоляне и стали ждать… Впереди ехал один японский драгун, а сзади трое… Им показывали дорогу несколько китайцев… Как только первый японец поравнялся с залёгшим в гаоляне нашим казаком, последний вскочил и за ноги стащил его с седла на землю… Тот не успел выхватить сабли, как уже был скручен нашим казаком. Остальные японцы бросились наутёк. Нашим казакам достались только проводники-китайцы, да стащенный с седла японский драгун. Первых они привязали косами друг к другу и доставили всех своих пленников живьём в штаб отряда.

— Чем вы объясняете эту смелость японцев?

— Пьянством! Их положительно спаивают «ханшином». От пленных, раненых и убитых так и несёт отвратительным запахом этой китайской водки. Ханшин — ведь это такое снадобье, что стоит, напившись с вечера, выпить на другой день воды, как человек делается снова пьяным…

— Не известны ли вам какие-нибудь ещё интересные военные эпизоды последнего времени? — спросил я.

— Пожалуй, вот случай с моим товарищем по полку, тоже бывшим поручиком павлоградского полка ван Бениненгеном. Его спас от смерти висевший у него на груди большой эмалированный крест. В кавалерийской атаке японский офицер нанёс ему удар саблей, но удар пришёлся по кресту и был так силён, что вся эмаль с креста слетела, но это препятствие сделано то, что сабля соскользнула и у ван Бениненгена оказалось лишь разрублено левое плечо, а иначе бы была разрублена вся грудь…

В Харбине мне удалось видеть два интересных документа.

Один из них письмо на французском языке некоего Гофонга из Чуфу.

В нём он рассказывает одному офицеру, что обращался к японским властям с просьбою разрешить его жене выехать из Порт-Артура, но получил категорический отказ.

«Впрочем — замечает он — сюда, в Чифу, очень часто приезжают из Порт-Артура русские, которые сообщают, что в крепости жизнь идёт своим чередом, спокойно и даже весело, поэтому он, Гофонг, не особенно тревожится за свою жену».

Другой документ — это два письма раненого и взятого в плен японского офицера Хоа-ио-ди, адресованные в Японию в город Иоко-Кен, некоему Ито, а другое — ротмистру кавалерии Сазаки.

Письма писаны, конечно, по-японски, но к ним присоединён сделанный здесь перевод.

Автор писем не нахвалится обращением с ним русских властей, офицеров и солдат и замечает, между прочим что на его здесь положении всецело оправдывается японская пословица: «С ружьём — враг, без ружья — приятель».