Машина бытия

Фрэнк Герберт

Представляем вашему вниманию авторский сборник рассказов, публиковавшихся с 1952 по 1979 год, – самое полное собрание короткой прозы автора. Собрание блестящих идей, многие из которых получили развитие в его романах. Редчайшая коллекция от одного из самых выдающихся фантастов в истории литературы – впервые под одной обложкой. Рассказы смешные и тревожные, философские и приключенческие, поэтичные и циничные, иллюстрирующие самые разные направления научной фантастики. Снова и снова, облекая свою мысль в простые или весьма замысловатые сюжеты, Фрэнк Герберт задает читателю «проклятые» и бессмертные вопросы: что есть человек? Что такое разум и достаточно ли одного только разума, чтобы достичь понимания с иными формами жизни? Где проходит грань ответственности ученого за его изобретение? И что в конце концов спасет этот странный жестокий мир: гуманность, красота, совесть – или просто любовь? Не ждите – готовых ответов Фрэнк Герберт вам не предложит. Вам предстоит найти их самостоятельно.

Пустышка

Если бы не ссора с отцом, я бы никогда не пошла в Таверну и никогда не встретила бы Пустышку. Пустышка выглядел обычным парнем и не стоил особого внимания, если только вы не притворялись, как это делала я, что вы — Марла Грэйм, звезда чувствилок, а он — Сидни Харш, явившийся в бар, чтобы передать вам шпионскую капсулу.

Во всем был виноват мой отец. Представьте, он разозлился из-за того, что я отказалась жечь кусты. Что это вообще за работа для восемнадцатилетней девушки? Я знаю, у моих предков были трудности с деньгами, но это не давало ему права на меня набрасываться.

Мы поругались за обедом, но улизнуть из дома мне удалось только после шести. Я отправилась в Таверну, поскольку знала, что, узнав об этом, старик взбесится пуще теле, попавшего в свинцовую бочку. Разумеется, скрыть это от него я бы не смогла. Каждый раз, как я возвращаюсь домой, он устраивает мне настоящий допрос.

Таверна — это место на перекрестке, где таланты собираются вместе, чтобы обменяться впечатлениями и обсудить работу. Я была там только один раз, и то в компании отца. Он запрещал мне ходить туда одной, потому что там часто крутятся всякие наркоши. Наркотой пропах весь зал. Под потолком клубился розовый дым из чаши с хиро. Кто-то дымил венерианским ойном. Было еще совсем рано, но в Таверне собралось уже немало талантов.

Я присела в свободный уголок за барной стойкой и заказала «голубой огонь», потому что видела, как его заказывает в чувствилках Марла Грэйм. Бармэн пристально уставился на меня. Я решила, что он наверняка теле, но он не стал меня доставать. Немного погодя он отправил ко мне напиток по воздуху и телепортировал к себе мои деньги. Я пригубила напиток, как это делала Марла Грэйм. Он показался мне слишком сладким, но я постаралась сделать так, чтобы на лице у меня ничего не отражалось.

Зеркало над барной стойкой давало хороший обзор зала, и я смотрела в него так, словно кого-то ждала. Увидев его отражение, я сразу поняла, что он сядет рядом со мной. Я не то чтобы ясновидящая, но иногда такие вещи сразу понятны.

Он пересек зал, двигаясь между забитыми столиками с легкостью гладиатора. Тогда-то я притворилась, что я — Марла Грэйм, что я жду в баре Порт-Саида Сидни Харша, чтобы забрать у него шпионскую капсулу, как в чувствилке, которую я видела в воскресенье. Этот парень и правда чем-то напоминал Харша — светлые кудрявые волосы, темно-синие глаза, лицо с такими резкими чертами, будто высеченное из камня скульптором, который еще не закончил работу.

Как я и думала, он сел рядом со мной и заказал «голубой огонь», поменьше сахара. Ясное дело, я догадалась, что он намерен со мной познакомиться, и задумалась, что ему сказать. Внезапно мне пришла в голову потрясающая идея: почему бы так и не следовать примеру Марлы Грэйм до тех пор, пока не настанет время уходить?

Он бы все равно не сумел меня остановить, даже если бы был портером. Видите ли, я — пиро, а это отличная защита в любом случае. Покосившись на свою вызывающую юбку, я сдвинула ногу так, чтобы в разрезе показалась подвязка. Я видела, как это делала Марла Грэйм. Блондин и глазом не моргнул. Он допил свой напиток и заказал еще один.

Я принюхалась. Дурью от него не пахло. Впрочем, витавшие в зале запахи уже начинали на меня действовать, и меня слегка подташнивало. Я знала, что скоро мне придется уйти, а другого шанса побыть кем-то вроде Марлы Грэйм не представится. Поэтому я сказала:

— У тебя что?

Ох, он прекрасно понял, что я обращаюсь к нему, но даже не поднял взгляда. Это меня разозлило. У девушки должна быть гордость, а я и так уже пошла на большие жертвы, первой начав разговор! Перед ним стояла пепельница с кучей бумаги. Я сосредоточилась на ней, и бумагу вдруг охватило пламя. Я — хороший пиро, когда захочу. Некоторые мужчины были достаточно милы, чтобы заметить, что я и без таланта могла бы разжечь огонь. Впрочем, с таким отцом, как у меня, который везде сует свой нос, разве был у меня шанс это проверить?

Огонь привлек внимание парня. Он знал, что это я его разожгла. Взглянув на меня всего разок, он отвернулся.

— Отвяжись, — сказал он. — Я — Пустышка.

* * *

Не знаю, в чем дело. Может, я и правда немножечко теле, как сказал врач, но я знала, что он говорит правду. Это не прикол, как показывают в чувствилках. Ну, знаете, такой, где два комика, и один из них говорит: «А что у тебя?» А другой отвечает: «Пусто».

Только на самом деле он в это время заставляет стул левитировать и жонглирует без рук кучей вещей у себя за спиной. Ну, вы знаете этот прикол. Его уже до смерти заездили. В общем, когда он это сказал, меня как будто взяла оторопь. Я никогда раньше не видела настоящего живого Пустышку. Нет, я, конечно, знала, что они существуют. В правительственных резервациях и все такое, но вот так, чтобы сидеть рядом с одним из них…

— Извини, — сказала я. — Я — пиро.

Он покосился на золу в пепельнице и сказал:

— Да уж, вижу.

— Сейчас для пиро почти нет работы, — продолжала я. — Это мой единственный талант. — Я повернулась и посмотрела на него. Такой красавчик, хоть и Пустышка. — Что ты сделал? — спросила я.

— Сбежал, — ответил он. — Из резервации в Сономе.

От этого у меня закипела кровь. Не просто Пустышка, но еще и беглец. Совсем как в чувствилках.

— Хочешь у меня спрятаться? — предложила я.

Он развернулся, осмотрел меня и — честное слово! — покраснел. На самом деле! Никогда не видела, чтобы мужчина краснел. Этот парень определенно был полон сюрпризов.

— Люди могут неправильно понять, когда меня поймают, — сказал он. — А меня рано или поздно наверняка поймают. Так всегда бывает.

Мне отлично удавалась роль опытной женщины.

— Почему бы тогда не насладиться свободой? — спросила я, позволив ему увидеть в разрезе юбки немного больше, чем следовало.

А он, представьте себе, отвернулся!

Вот тогда и появились копы. Они не стали поднимать шум. Я давно заметила, что у двери стоят двое и смотрят на нас, только решила, что смотрят они на меня. Копы подошли к нам, и один из них склонился над моим блондинчиком.

— Так, Клод, — сказал он. — Давай по-тихому.

Второй ухватил меня за руку и сказал:

— Тебе тоже придется с нами пойти, сестренка.

Я вырвалась.

— Какая я тебе сестренка? — возмутилась я.

— Оставьте ее в покое, парни, — сказал Клод. — Я ей ничего не сказал. Она просто ко мне клеилась.

— Извини, — ответил коп. — Но она тоже пойдет с нами.

Тут я испугалась.

— Слушайте, — сказала я. — Я понятия не имею, в чем тут дело.

Полицейский показал мне дуло пистолета с транквилизатором у себя в кармане.

— Хватит устраивать сцены. Иди по-хорошему, сестренка, или мне придется пустить вот это в ход, — сказал он.

Кому же охота, чтобы его усыпили? Я пошла тихо, надеясь, что по дороге нам встретится мой отец или какой-нибудь знакомый и я смогу объяснить, что к чему. Но мне не повезло.

Снаружи нас ожидал старый полицейский реактивный кабриолет, вокруг которого уже собралась толпа. Какой-то портер из толпы развлекался, раскачивая зад машины вверх-вниз. Он стоял чуть поодаль, сунув руки в карманы, и ухмылялся.

Коп, который говорил с нами, бросил взгляд на портера, и тот, перестав улыбаться, поспешил прочь. Тут я поняла, что коп — теле, хотя он не трогал мой разум. Некоторые теле очень чтут свой моральный кодекс.

Ехать в старом реактивном кабриолете было весело. Раньше я никогда на таком не ездила. Один из копов сел назад вместе со мной и Клодом. Другой был за рулем. Лететь над заливом было очень странно. Обычно, если я хотела куда-то попасть, я вежливо спрашивала, нет ли рядом портера, а потом думала о том, куда мне надо, и портер в мгновение ока отправлял меня.

Конечно, то и дело я оказывалась в квартире какого-нибудь престарелого господина. Некоторые портеры промышляют сутенерством. Но пиро нет нужды волноваться по поводу всяких там казанов. Ни один пожилой господин не станет заниматься ерундой, когда на нем загорится одежда.

Итак, кабриолет наконец приземлился на территории старой больницы за чертой города, и копы отвели нас в небольшой офис, находившийся в главном здании. Пешком, представляете! В офисе было темно — недостаточно света, — и мои глаза не сразу привыкли к этому после яркого освещения в коридоре. Когда я все же смогла что-то разглядеть и увидела за столом какого-то старикана, то чуть в обморок не упала. Это был Менсор Уильямс. Ага. Большой босс. Чего бы ни умели остальные, он это делал лучше.

Кто-то нашел выключатель, и свет стал ярче.

— Добрый вечер, мисс Карлайл, — сказал Уильямс. Его козлиная бородка при этом подрагивала. Прежде чем я сделала замечание насчет того, что читать мысли неэтично, он добавил: — Я не вторгаюсь в ваши мыслительные процессы. Я просто заглянул вперед, в тот момент, когда уже узнал ваше имя.

Еще и ясновидящий!

— Не было особой необходимости привозить ее сюда, — обратился он к копам. — Но это было неизбежно. — А потом он сделал очень странную вещь — повернулся к Клоду и кивнул в мою сторону. — Как она тебе, Клод? — спросил он. Как будто меня на продажу выставили!

— Это она, папа? — спросил Клод.

Папа! Это меня убило наповал. У Большого босса есть ребенок, и этот ребенок — Пустышка!

— Она, — сказал Уильямс.

Клод расправил плечи и заявил:

— Что ж, я пас. Не буду я этого делать!

— Будешь, — сказал Уильямс.

Я окончательно потеряла нить разговора и решила, что с меня хватит.

— Погодите-ка, господа, — воскликнула я. — А не то я спалю здесь все к чертям! В прямом смысле!

— Она может, — улыбнувшись отцу, подтвердил Клод.

— Но не станет, — ответил Уильямс.

— Ах, не стану? — возмутилась я. — Попробуйте-ка меня остановить!

— В этом нет нужды, — сказал Уильямс. — Я видел, что произойдет.

Вот так просто! У меня от ясновидящих мурашки по коже. Иногда я удивляюсь, как они сами себя не боятся. Наверное, для них вся жизнь — повторение того, что они уже знают. Но не для меня.

— Что случится, если я сделаю что-то, чего вы не видели? — спросила я.

Уильямс подался вперед, с интересом глядя на меня.

— Такого никогда раньше не случалось, — сказал он. — Если бы это случилось хоть однажды, был бы настоящий прецедент.

Я, конечно, не уверена, но, глядя на него, я подумала, что ему было бы очень интересно увидеть нечто, не совпадающее с прогнозируемым. Я подумывала о том, чтобы разжечь костерок, может, из бумаг у него на столе. Но почему-то эта мысль потеряла для меня привлекательность. И вовсе не потому, что чье-то присутствие в моем сознании приказывало мне этого не делать. Даже не знаю, в чем дело. Мне просто не хотелось этого делать.

— Что все это значит? — спросила я.

Старик откинулся на спинку стула, и, честное слово, он выглядел немного разочарованным.

— Дело в том, что вы с Клодом поженитесь, — сказал он.

Я раскрыла рот, но не издала ни звука. Наконец мне удалось выдавить из себя:

— То есть вы заглянули в будущее и увидели, что мы женаты? Сколько у нас детей и все такое?

— Ну, не все, — сказал он. — В будущем не все для нас ясно. Только определенные вехи. И мы не можем заглядывать в слишком отдаленное будущее. Прошлое гораздо проще. Оно фиксировано.

— А если мы этого не хотим? — спросил Клод.

— Да, — вторила я. — Что в таком случае?

Но должна признать, что предложенная перспектива не показалась мне такой уж отталкивающей. Как я уже говорила, внешне Клод напоминал Сидни Харша, только моложе. У него было что-то… можете называть это животным магнетизмом, если хотите.

Старик лишь улыбнулся.

— Мисс Карлайл, — сказал он, — вы действительно возражаете против…

— Раз уж я скоро стану членом вашей семьи, можете называть меня Джин, — перебила я.

Я уже начала проникаться неизбежностью ситуации. Моя двоюродная бабушка Харриет была ясновидящей, так что опыт общения с такими людьми у меня имеется. Сейчас я вспомнила, как она сказала мне, что мой котенок умрет, и я спрятала его в старом баке, а ночью пошел дождь и заполнил бак до краев. Разумеется, котенок утонул. Я так и не простила ее за то, что она не сказала мне, от чего котенок должен был погибнуть.

Старик Уильямс посмотрел на меня и сказал:

— По крайней мере вы проявляете благоразумие.

— А я нет, — парировал Клод.

Тогда я рассказала ему про свою двоюродную бабушку Харриет.

— Такова природа вещей, — сказал Уильямс. — Почему ты не можешь тоже проявить благоразумие, сынок?

Клод так и сидел с каменным лицом.

— Я что, такая ужасная? — спросила я.

Тогда он посмотрел на меня. По-настоящему посмотрел. Меня аж в жар бросило, честное слово. Я-то знаю, что я привлекательная. Наконец я, видимо, покраснела.

— Ты не ужасная, — сказал он. — Просто я против того, чтобы моя жизнь была расписана как шахматная партия.

Тупик. Минуты две мы просидели в полной тишине. Наконец Уильямс обратился ко мне:

— Что ж, мисс Карлайл, полагаю, вам интересно узнать, что здесь происходит.

— Я не дура, — ответила я. — Это одна из резерваций для Пустышек.

— Верно, — сказал он. — Но дело не только в этом. Вы знаете, что наши таланты возникли в результате мутаций, вызванных радиацией. Но знаете ли вы, что происходит с экстремальными отклонениями от нормы?

Разумеется, это знает каждый школьник. Я ему так и сказала. Конечно, я знала, что эволюционное развитие ведет к усреднению. Что у гениальных родителей обычно рождаются менее блестящие дети. Это общеизвестно.

Тут старик подкинул мне задачку.

— Таланты исчезают, моя дорогая, — сказал он.

Я задумалась над его словами. Конечно, я замечала, что в последнее время все труднее найти портера, даже такого, который отправит тебя к престарелым господам.

— В каждом поколении рождается все больше детей, у которых вообще нет талантов или же они слишком слабо выражены, — продолжал Уильямс. — Вряд ли мы когда-нибудь дойдем до их полного исчезновения, но те, кто останется, будут необходимы для особых работ на благо общества.

— Хотите сказать, что, если у меня будут дети, они окажутся Пустышками? — спросила я.

— Взгляните на вашу собственную семью, — ответил он. — Ваша двоюродная бабка была ясновидящей. Были ли у вас в семье другие, подобные ей?

— Ну… нет, но…

— Ясновидение — экстремальный талант, — сказал он. — Его обладателей осталось меньше тысячи. В моей категории всего девять человек. Кажется, вы называете нас Большими боссами.

— Но мы должны что-нибудь сделать! — воскликнула я. — Иначе мир полетит к чертям!

— Вот мы и делаем, — сказал он. — Здесь и еще в восьми резервациях по всему миру. Мы возрождаем механические и практические навыки, на которые опиралась цивилизация до появления талантов, и подбираем инструментарий, который сделает возможным перерождение той цивилизации. — Он поднял руку. — Но действовать нужно тайно. Мир пока не готов к восприятию подобной информации. Если об этом станет известно, начнется ужасная паника.

— Но вы же ясновидящий. Что произойдет? — спросила я.

— К сожалению, ни одному из нас пока не удалось это установить, — сказал он. — То ли это неустойчивая линия, то ли впереди какое-то препятствие, которое мы не в силах преодолеть. — Он покачал головой, и его козлиная бородка снова задрожала. — Ближайшее будущее покрыто туманом, сквозь который мы не в состоянии ничего разглядеть. Никто из нас.

Это меня напугало. От ясновидящих, может, и бывают мурашки по коже, но приятно знать, что существует будущее, которое кто-то может увидеть. Иначе будущего как бы и совсем нет. На глаза у меня навернулись слезы.

— И наши дети будут Пустышками, — сказала я.

— Это не совсем правда, — сказал Уильямс. — Некоторые из них — возможно, но мы сравнили ваши с Клодом генетические линии. У вас хорошие шансы произвести потомство, в котором будут ясновидящие или телепаты или оба таланта. Вероятность больше семидесяти процентов. — В его голосе послышались умоляющие нотки. — Миру нужен этот шанс.

Клод подошел и положил руку мне на плечо. От этого у меня по спине пробежали приятные мурашки. Вдруг я поймала вспышку его мыслей — видение того, как мы целуемся. Я не то чтобы теле, но, как я уже говорила, иногда что-нибудь мельком да и увижу.

— Хорошо, — сказал Клод. — Наверное, нет смысла бороться с неизбежным. Мы поженимся.

Больше никаких споров. Мы все пошли в соседнюю комнату, где нас ждал священник и все уже было готово, даже кольцо. Еще один ясновидящий. Он сказал, что проехал сто миль, чтобы провести церемонию бракосочетания.

* * *

Позже я позволила Клоду разок меня поцеловать. Мне было трудно смириться с тем, что я замужем. Миссис Клод Уильямс. Но так обычно и бывает с неизбежным, наверное.

Старик взял меня за руку и сказал, что необходима одна небольшая предосторожность. Время от времени я буду покидать резервацию, и нельзя исключать возможность того, что какой-нибудь наглый теле будет лезть мне в голову.

Меня поместили в анестезатор, а когда я вышла оттуда, в голове у меня была установлена серебряная сетка. Голова немного чесалась, но меня заверили, что это пройдет. Я слышала об этой штуковине. Ее называли одеялом.

— А теперь отправляйтесь домой и заберите свои вещи, — сказал Менсор Уильямс. — Родителям скажете только, что теперь работаете на правительство. Возвращайтесь, как только сможете.

— Приведите мне портера, — попросила я.

— Резервация охраняется от телепортеров, — объяснил он. — Придется отправить вас на реактивном кабриолете.

Так он и поступил.

Через десять минут я была дома.

Я поднялась по лестнице к дому. Был уже десятый час. Отец ждал у двери.

— Самое подходящее время для восемнадцатилетней девушки возвращаться домой! — закричал он и ворвался ко мне в сознание с помощью телепатии, чтобы проверить, чем я занималась. Ох уж эти телепаты и их правила! Что ж, он уткнулся прямо в защитное одеяло, и это его сразу осадило. Он вдруг притих.

— Я теперь работаю на правительство, — объявила я. — Просто зашла за вещами. — У меня еще будет время рассказать им про свадьбу. Если бы я тогда что-нибудь сказала, они бы совсем завелись.

Вошла мама.

— Моя детка работает на правительство! — воскликнула она. — Сколько тебе платят?

— Не надо вульгарностей, — сказала я.

Папа занял мою сторону.

— Конечно, Хейзел, — сказал он, — оставь ребенка в покое. Работа на правительство! Ну надо же! За такое платят предостаточно. А где это, детка?

Я видела, что он размышляет о том, сколько бы из меня вытянуть на оплату счетов, и задумалась, будут ли у меня вообще деньги, чтобы продолжать игру.

— Я работаю в резервации в Сономе, — сказала я.

— Зачем им там пиро? — спросил папа.

На меня снизошло вдохновение.

— Чтобы контролировать Пустышек. Тут ожог, там ожог. Ну, ты понимаешь.

Папе это показалось смешным. Отсмеявшись, он сказал:

— Я тебя знаю, милая. Я хорошо изучил твой образ мыслей. Позаботься о себе и не влипай в неприятности. Тебе предоставят хорошее, безопасное жилье?

— Самое безопасное, — сказала я.

Я почувствовала, как он снова тыкается в мое одеяло и удаляется.

— Это секретная работа, — пояснила я.

— Конечно, — согласился он. — Понимаю.

Я пошла к себе и собрала вещи. Предки еще немного пошумели из-за того, что я уезжаю так внезапно, но притихли, когда я сказала, что должна ехать незамедлительно, иначе потеряю работу.

Наконец папа сказал:

— Ну, если в правительстве и не безопасно… но ведь и нигде не безопасно.

Они поцеловали меня на прощание, и я пообещала, что буду писать и приеду домой, как только будут свободные выходные.

— Не волнуйся, папа, — сказала я.

Реактивный кабриолет отвез меня назад в резервацию. Когда я вошла в кабинет, мой муж Клод сидел за столом напротив своего отца.

Старик прижал руки ко лбу, и на коже между пальцами у него проступили капельки пота. Вскоре он опустил руки и покачал головой.

— Ну? — спросил Клод.

— Ничего, — сказал старик.

Я сделала несколько шагов, но они меня не заметили.

— Скажи мне правду, папа, — попросил Клод. — Насколько далеко ты видел наше будущее?

Старый Менсор Уильямс со вздохом опустил голову.

— Ладно, сынок, — сказал он. — Ты заслуживаешь знать правду. Я видел твою встречу с мисс Карлайл в Таверне, и это все. Нам пришлось отслеживать ее по старинке и сравнивать ваши генетические линии, как я и сказал. Все остальное — правда. Ты знаешь, что я не стал бы тебе лгать.

Я откашлялась, и они оба посмотрели на меня.

Клод вскочил со стула и повернулся ко мне.

— Можем все аннулировать, — сказал он. — Никто не вправе так играть с жизнями людей.

Он выглядел таким милым и похожим на маленького мальчика. Я вдруг поняла, что не хочу развода.

— Молодое поколение иногда должно брать ответственность на себя, — сказала я.

Менсор Уильямс оживился.

— Семьдесят процентов — это верный показатель? — спросила я старика.

— Абсолютно, дорогая моя, — сказал он. — Мы проверили каждую достигшую брачного возраста девушку, с которой он встречался, потому что он — носитель доминатной линии моей семьи. Ваша комбинация оказалась лучшей. Намного выше, чем мы надеялись.

— Вы еще что-нибудь можете сказать нам насчет нашего будущего? — спросила я.

Он покачал головой.

— Все в тумане. Вы сами по себе.

Меня снова охватило то жутковатое чувство, и я посмотрела на мужа. В уголках его глаз заиграли веселые морщинки, и он улыбнулся. И тут мне в голову пришла другая мысль. Если мы сами по себе, это значит, что мы сами создаем собственное будущее. Оно не фиксировано. И никакой любопытный ясновидящий не может за нами шпионить. Женщинам нравится такая идея. Особенно в первую брачную ночь.