Однажды в Берлине

Елена Велес

Начало Второй Мировой войны. Ангела Напах – еврейка, которая вынуждена работать на улице продавцом газет, скрываясь под маской мальчишки. Ей нужно выжить, чтобы суметь прокормить себя и своего маленького сына. Катрин Шван – немка, чистокровная арийка. Когда ей было пятнадцать, её родители поплатились за то, что участвовали в Путче против Гитлера. Но об этом никто не знает. Что ждёт этих девушке в будущем? Что сулит им случайная встреча на улицах Берлина 1939 года? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

«29 сентября, 1939 год.

Сегодня придёт Катрин. Как мне себя с ней вести? Эта девушка вызывает во мне двойственные чувства. Почему она хочет мне помочь? Но если меня и правда возьмут работать на телефонную станцию, то я, наконец, смогу проводить больше времени с Робертом. Мой мальчик, я так тебя люблю.»

Уэйн допил пиво и закрыл дневник. Нужно было ложиться спать, хотя история Ангелы Шмид его увлекла. Трумэн чувствовал, что может написать интересную книгу про непростую жизнь этой девушки. Она не ожесточилась на ребёнка, несмотря на обстоятельства, при которых он появился на свет. Уже поэтому девушка стоила уважения. Она полюбила своё дитя. А теперь ещё эта встреча с немкой, которая решила помочь еврейской девушке. Жизнь удивительна!

— Ма! — к Ангеле подбежал сын и дёрнул её за рукав платья.

— Что, мой хороший?

— В дверь стучат.

Тут Ангела услышала стук в дверь. Как она не услышала его раньше? Девушка закрыла свой дневник и положила на полку. Проходя в мимо зеркала, она посмотрела на своё отражение: поправила вначале свои короткие волосы, а потом расправила складки на платье. И тут же нахмурилась. Чего это она так волнуется? Это всего лишь встреча с девушкой, которая решила ей помочь.

В дверь снова постучали.

— Иду! — крикнула Шмид и через пару секунд открыла дверь.

— А я уж думала, что ты решила меня не впускать, — на пороге стояла Шван и улыбалась. На ней была чёрная расклешенная юбка до середины икры, белая блузка с рукавом в три четверти, на шее тонкий бантик, а в руках плюшевый медведь. Ангеле вдруг захотелось спрятаться. Ей стало немного стыдно за своё скромное серое платье, но девушка быстро взяла себя в руки и, кивнув, пропустила гостью в свою скромную квартирку.

— Ты кто? — послышался голосок, и тут Катрин увидела мальчика. Тот с любопытством выглядывал из-за матери.

— Я так понимаю — это именинник? — улыбнулась гостья.

— Роби, что я тебе говорила? — с лёгкой укоризной спросила Ангела. Но она не хотела сильно ругать сына. — Как ты себя ведёшь?

— Прости, мамочка, — мальчик перевёл взгляд с матери на Катрин. — Здравствуйте, фрёйлин.

— Привет, пацан. Ты ещё играешь в игрушки?

— Это мне? — искренне удивился мальчик.

Малыш протянул свои ручки и принял подарок.

— Спасибо, фрёйлин, — поблагодарил он.

— Фрёйлин Шван, — поправила Ангела.

— Шван? — нахмурился малыш. — Как птица?

(Прим. Schwan — лебедь с немецкого)

— Ага! — рассмеялась Катрин.

— Роберт! — в то же время воскликнула Шмид. Ей становилось стыдно за поведение сына, и она боялась, как может на это отреагировать гостья. Но ту, похоже эта ситуация забавляла.

— Всё нормально, Ангела, это же ребёнок, — Шван открыла сумку и достала оттуда бутылку белого сухого рислинга. — Ребёнку — игрушку, маме — вино, — зачем-то игриво подмигнула блондинка то ли матери, то ли мальчику.

— Думаю, не стоило этого делать, — смущаясь пробормотала Ангела.

Шван осмотрелась. Квартирка Ангелы была крошечной, в отличии от той, где снимала комнату Катрин. Квартира фрау фон Гинсбург была большой и светлой, с просторными комнатами, большой кухней и высокими потолками. У Шмид же в одной комнатушке находилась и гостиная, и спальня, и кухня. В центре комнаты стоял круглый небольшой обеденный стол, накрытый скатертью в красно-белый квадрат. Наверняка Шмид достала скатерть из закромов. У одной стены стоял небольшой гардеробный шкаф с зеркалом на дверце. Узкая металлическая койка стояла в углу возле окна. Над кроватью висела полка с книгами. У другой стены стояла плита и кухонный шкаф. Дверь возле шкафа, скорее всего, вела в уборную.

Роберт быстро умял свою порцию картошки и сосисок и забравшись на кровать, стал играть со своим подарком. Катрин разлила остатки вина по бокалам и достала из сумки сигареты.

— Ты не против, если я покурю? — спросила она.

Через несколько секунд перед блондинкой стоял стакан, так как Шмид не курила и пепельниц в доме не было.

— Расскажи о себе, — Шван выдохнула дым и посмотрела на брюнетку.

— Что вы хотите знать, фрёйлин Шван?

Катрин поморщилась.

— И перестань звать меня фрёйлин. У меня в конце концов имя есть! Мы же с тобой наверняка ровесницы. Сколько тебе?

— Двадцать.

— Мне двадцать один. Так что всё. Зови меня Катрин и на «ты». Договорились?

Ангела кивнула. Она ждала, что блондинка расскажет про свой разговор с начальством, но та тянула. Неужели она не переговорила по поводу неё? Работу сейчас было сложно найти. Особенно молодой девушке. Особенно еврейке.

— Ну, так ты мне расскажешь про себя?

— Моя мама самая лучшая, — вмешался Роберт, не отрываясь от игрушки.

— Я думаю, что ты прав пацан, — улыбнулась Шван. — Только у самой лучшей мамы на свете может быть такой сын.

— А ещё, — малыш поднял голову и, посмотрев на мать, улыбнулся. Переведя взгляд на блондинку, добавил, — она самая красивая.

— Ещё какая, — пробормотала Шван, делая глоток и чуть громче добавила, — Вот видишь, твой ребёнок знает о тебе больше, чем ты сама. У тебя с паспортом всё нормально? — перешла к делу Катрин.

— Да, — усмехнулась Шмид. — Единственная проблема, что он жёлтый.

(Прим. У немцев паспорт был серого цвета, у евреев — жёлтый).

— Гер Рюдгер Лохмер сказал, что ничего не имеет против. Ему главное, чтобы ты выполняла свою работу. Правда… — Катрин чуть запнулась и добавила. — Он сказал, что не сможет тебе платить столько же, сколько, если бы была немкой. Но добавил, что готов обсудить это лично с тобой. Не знаю, что он имел ввиду, — Шван чуть пожала плечами.

Гер Лохмер почти не задумываясь согласился побеседовать с Ангелой, сказав, что Катрин пришла к нему как нельзя вовремя: не придётся лишний раз беспокоиться, чтобы подавать объявление в газету.

— К сожалению, фрёйлин Шван, я не смогу платить вашей знакомой сто рейхсмарок, вы же меня понимаете? — сказал он тогда в кабинете. — Но может быть я смогу что-нибудь придумать.

— В любом случае этих денег будет больше, чем, если бы я продавала газеты, переодевшись мальчишкой и выполняла грязную работу на вроде той, в кафе, — усмехнулась брюнетка.

Про работу в пекарне Шмид не стала упоминать, чтобы не шокировать новую подругу. Зачем Катрин знать такие подробности, что ей приходиться подрабатывать иногда и ночами?

Катрин посмотрела на Роберта и с удивлением обнаружила, что мальчик спит. Ангела проследила за её взглядом и улыбнулась.

— Он всегда засыпает в это время, — девушка встала из-за стола и, достав из шкафа плед, укутала сынишку.

— Ты бы предупредила. Я могла бы прийти ближе к вечеру, — блондинке стало немного неудобно.

— Всё нормально, Катрин, — с улыбкой обернулась Шмид. — У Роби крепкий сон.

Ангела подошла к окну, которое выходило на маленький серый дворик. Она услышала, как Катрин встала из-за стола и подошла сзади. Шван хотелось обнять девушку за талию и положить той голову на плечо. Но она понимала, что этими действиями только напугает Ангелу. Брюнетка не такая, как все другие, с кем когда-то спала Шван. Девушка не поймёт её. Закроется. Выставит за дверь и откажется от предложенной работы. А что ещё хуже, Катрин осознавала это, она потеряет ещё и друга. Всё, что она смогла себе позволить, так это положить свою ладонь на спину брюнетки и тихо сказать:

— Всё будет хорошо, Ангела. У тебя и Роберта всё будет хорошо.

Шмид обернулась, подняв карие глаза на гостью и грустно усмехнулась:

— Я не знаю, Катрин. Мне страшно. Тебе этого не понять.

— Объясни, — попросила блондинка.

— Я, наверное, никогда не забуду тот день, — прошептала Ангела, посмотрев на спящего сына. — Мы с родителями возвращались из ресторана, — Шмид прикрыла глаза. — Была зима. Январь. Зимой темнеет рано. Мы поздно заметили, что за нами следуют молодые подвыпившие люди в форме Гитлерюгенда. (Прим. Молодёжная нацистская организация)

Катрин почувствовала, как напряглась Ангела и всё же осмелилась обнять её за плечи. Её не оттолкнули.

А Ангела не знала, зачем решила доверить новой знакомой свою историю? Может, виноват был алкоголь? А может она устала держать это в себе и нужно было кому-то всё рассказать и облегчить свою душу?

— Отец работал помощником управляющего банка. Мы жили… Теперь это уже не важно где мы жили, — покачала головой девушка. — Мы занимали половину первого этажа… — она грустно усмехнулась, — гостиная, кухня, столовая, спальня родителей, у меня была своя комната, а у отца даже свой кабинет, — на какое-то время она замолкла, а потом едва ли не выкрикнула, от чего Шван вздрогнула и по её телу прошлась неприятная дрожь. — «Сдохни, жид!», — сколько боли было в её словах! Катрин отчасти её понимала. Она тоже лишилась родителей примерно в том же возрасте. Но она чувствовала, что Ангела хочет доверить ей нечто большее. — Папу застрелили. Соседи не услышали выстрел из-за глушителя. Маму просто пырнули кортиком. Никто из нас ничего не успел сказать, — девушка дрожащими пальцами прикоснулась к шраму над губой и закрыла глаза. Катрин её не перебивала. Прошло много времени, наверное, минута, когда брюнетка произнесла. — Их было четверо. Мне заткнули рот. — Ангела схватилась за подоконник так, что костяшки на её пальцах побелели. — Все подтянутые, красивые белокурые немцы. Чистая, блять, арийская кровь, — сквозь зубы выплюнула Шмид. Если бы она обладала ядом, то тот, наверное, смог бы убить. Так, по крайней мере, в тот момент показалось Шван.

— Тс… Ангела… Ты можешь не продолжать, — прошептала Катрин и уже по-настоящему обняла её, развернув к себе лицом. Но девушка начала отчаянно бить её в грудь. Шван не отпустила её, наоборот ещё крепче обняв. Ангела всхлипнула. Она опустила свою голову на грудь Катрин и позволила слезам пролиться. Спустя минуту она громко всхлипнула и подняла свои заплаканные глаза на блондинку.

— Прости, — пробормотала она

— Всё хорошо… — обнимая одной рукой девушку за талию, другой она смахнула слёзы с щёк Шмид, борясь с искушением её поцеловать.

Брюнетка смущённо высвободилась из объятий.

— В полиции мне сказали выметаться. Члены Гитлерюгенда не могут такого сделать! И если я сейчас же не уберусь, то меня арестуют за клевету. Мне, наверное, повезло. Отец был членом «Центральферайн». (Прим. Еврейская политическая организация Германии, которая пыталась сотрудничать с нацистами) Мне помогли продать квартиру и переехать сюда. А потом родился Роби… — вздохнула Шмид. Брюнетка услышала, как чиркнула спичка. Шван снова закурила.

— Прости, что тебе пришлось это услышать, — прошептала Ангела, когда стакан, приспособленный под пепельницу, опустился на подоконник. Катрин выдохнула дым и посмотрела на брюнетку.

— Твой сын очень похож на тебя, — она бросила взгляд на спящего мальчика.

Шмид кивнула. В словах блондинки была искренность. Да она и сама видела, что мальчик очень похож на неё. В нём вряд ли что-то было от того, кто был его отцом… Нет! Отца у её Роби не было! Она его мать и единственный родитель.

Ангела посмотрела на Катрин. Её взгляд был направлен в пустоту, губы плотно сжаты. Тонкие пальцы, сжимающие сигарету, нервно подрагивали. Шмид опустила взгляд и заметила, что они держаться за руки. И ей не захотелось вырывать своей руки.

Какое-то время, пока Катрин курила, они просто стояли в тишине, переплетя свои пальцы.

Позже гостья помогла Ангеле убрать со стола, а после того, как брюнетка помыла посуду, Шван спросила, есть ли у той фотоальбом. Он был. И блондинка смогла посмотреть на родителей Ангелы: пожилой лысоватый мужчина с мягкими чертами лица и строгая женщина с чуть надменным взглядом. Ангела взяла черты обоих.

— Я назвала сына в честь папы… — Шмид провела пальцами по фотографии отца. — Он меня очень сильно любил.

Шван оперлась рукой о спинку кровати, положив подбородок на кисть и смотрела на мужчину, который глядел в камеру добрым и проникновенным взглядом.

— Моего отца расстреляли, — услышала Ангела и посмотрела на девушку, но взгляд той был всё ещё прикован к фотографии. — Он участвовал в путче. Мать арестовали и отправили в концлагерь. Я каким-то чудом смогла сбежать. Знаешь, я как-то не хотела, чтобы меня отдали в какую-нибудь новую семью, — горькая усмешка сорвалась с губ девушки, — и заставили вступить в Союз. (Прим. «Союз немецких девушек», молодёжное и детское женское движение в составе «Гитлерюгенда») Ладно, — отмахнулась Катрин. — Не будем о грустном. — Она взяла альбом в свои руки и, перевернув страницу улыбнулась: на неё смотрел ребёнок примерно в возрасте одного года с пухлыми щёчками и забавными кудряшками. — Бог мой, какой милый ребёнок! — не сдержалась Катрин, чем смутила Ангелу, и та захотела забрать у девушки фотоальбом.

— Отдай! — смущённо воскликнула она.

— Неа! Не отдам! — рассмеялась гостья.

Шван соскочила с кровати, но бежать было некуда, и Ангела её тут же сумела прижать к стенке. Блондинка почувствовала дыхание Шмид на своей коже, соприкоснувшись своей грудью с грудью Ангелы. В горле стало как-то сразу сухо. Катрин сглотнула и подняла руку с альбомом.

— Держи… — пробормотала она. Брюнетка посмотрела в расширенные зрачки глаз Катрин и тоже что-то почувствовала. Что-то похожее, что она почувствовала тогда, в парке. Сейчас же ей совсем стало трудно дышать. Что это с ней? У неё никогда такого не было.

Катрин же по стенке попятилась в сторону. Ей безумно хотелось в этот момент поцеловать Ангелу. Но она боялась её напугать своими чувствами к ней. К тому же в комнате спал ребёнок. Он не должен видеть, как какая-то девушка целует его мать.

— Я… это… пойду, — пробормотала Шван.

— Катрин, что-то не так? Что я сделала? — прошептала Шмид.

— Дело не в тебе. Это ты меня прости. И… Я зайду за тобой перед работой, если ты не передумала.

— Нет, не передумала, — пролепетала тихо брюнетка, всё ещё не понимая, что же такое сейчас происходит.

Шван выскользнула из квартирки, оставив ничего непонимающую Ангелу, пребывающую в необъяснимом для неё состоянии.

Когда дверь за девушкой закрылась, она прижалась спиной к стене, стараясь привести сбившееся дыхание в норму.