Отчуждение (философия)

Отчужде́ние (англ. alienation, нем. Entfremdung, Entäußerung) — в философии категория «отчуждение» выражает такую объективацию качеств, результатов деятельности и отношений человека, которая противостоит ему как превосходящая сила и превращает его из субъекта в объект ее воздействия.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Но всегда ли человек выступает в качестве субъекта своих действий и поступков, мыслей, чувств и влечений, творцом собственного развития и изменения? Отвечая на этот вопрос, Л. И. Анцыферова указывает, что изучение уровня «самоэффективности человека» предполагает реализацию дифференцированного подхода с учетом, как его бытия «в каждый момент его жизни, так и разнокачественности его функционирования в различных социальных сферах» (там же, с. 40). Она ссылается на психологов гуманистического направления, указывающих, что неблагоприятные социальные условия – нищета, бедность, эксплуатация – препятствуют развитию человека как субъекта (А. Маслоу). В качестве еще одного аргумента приводится мнение Э. Фромма об отчуждении человека от мира и самого себя в условиях капиталистической системы отношений, что приводит к трансформации переживания личностью себя как субъекта собственных действий и поступков в восприятие себя лишь как объекта внешнего воздействия. Однако данное представление оценивается Л. И. Анцыферовой не вполне однозначно, ибо в нем не учитывается возможность компенсации «десубъектности труда» активным проявлением и реализацией человеком себя как субъекта в других сферах жизни – в творчестве, в общественно-политической деятельности, в общении в кругу близких людей.

Коллектив авторов, Психологические исследования личности. История, современное состояние, перспективы, 2015

Этот вопрос можно сформулировать иначе: насколько современное сознание способно абстрагироваться от самого себя, взглянуть со стороны, из пространства условного отчуждения, на то, что привычно считать естественным; увидеть частное и преходящее в том, что принято считать общечеловеческим и универсальным? Ведь ещё два-три десятилетия назад под человечеством в субъектном понимании подразумевалось именно европейская и «околоевропейская» его часть. И почти никого это не смущало. Не желая признавать условность и историческую ограниченность своих оснований, идеалов, языков и ценностей, культура подаёт их как единственно возможные или, по меньшей мере, единственно правильные. Их крушение для человека равносильно крушению всего жизненного мира. В таких ситуациях только и остаётся вспоминать библейскую истину о том, что познание приумножает скорбь. А выход на кросскультурную позицию не так прост, как кажется: ни какая культурная система не любит выпускать свой «человеческий материал» на нейтральную полосу, откуда видно всё её устройство. Но сегодня, когда близится финал не локальной культуры, а глобальной макросистемы, когда с пути скорбного познания уже некуда сворачивать, неизбежно возникает вопрос: где тот общий знаменатель, под который подводится всё, чему суждено уйти: идеи, ценности, дискурсы, институты, формы и принципы жизнеустройства?

Андрей Пелипенко, Избранные работы по теории культуры, 2014

Согласно И. Канту, отношения между обществом и человеком носят диалектический характер отчуждения: с одной стороны, люди нуждаются в общении и взаимосвязи с себе подобными, и только в обществе они могут развить свои природные задатки, но, с другой стороны, люди стремятся и к своей свободе от других, к самоизолированности. Поэтому человека преследует постоянное сопротивление по отношению к окружающим его людям, а также осознание отчужденности с их стороны [Кант 1966, с. 14]. Взаимная отчужденность людей подталкивает их, в свою очередь, к преодолению природной лени и стремлению занять определенное положение в среде существования [Кант 1966, с. 14–15]. Поэтому, считал И. Кант, отчуждение человека и его свобода диалектически взаимосвязаны: только в обществе, членам которого предоставлена величайшая свобода и в котором существует полный антагонизм, может быть достигнута величайшая цель природы, а именно развитие всех ее задатков, которые заложены в человечестве. В таком обществе «…максимальная свобода… сочетается с непреодолимым принуждением,… это совершенно справедливое гражданское устройство, которое должно быть высшей задачей природы для человеческого рода…» [Кант 1966, с. 16]. Чем свободнее общество, считал И. Кант, тем более человек отчужден от своей спонтанной свободы, присущей ему изначально, именно это и помогает ему обрести подлинную свободу, которая состоит в его зависимости от законов и государства, которые осознанны и сознательно приняты.

Коллектив авторов, Методологические проблемы социально-гуманитарных наук, 2013

Если в первом случае продуктивная способность воображения должна компенсировать реальное отчуждение, используя мифологические связи для воссоздания какого-то эмоционального целостного единства, то «антимиф» при той же самой исходной точке выбирает другое направление: не к утверждению бытия нереальности, а к отрицанию бытия реальности. Противоположности, как известно, сходятся: мифологическая тотальность, выходящая за рамки жизненного опыта, в конечном итоге оказывается равной отказу от него. Это уже не романтическое единство «всего во всем», а всеобщая анонимность, как бы лежащая в основе жизни[37]. К двум, казалось бы, противоположным выводам ведет один и тот же путь: вынос за скобки «неистинного» повседневного бытия, редукция до «подлинного содержания» жизни. И если в одном случае такой путь приводит к фаталистическому утверждению вечного мифического круговорота или же к агрессивности и гигантомании иррационализма, в другом, – и это более частый вариант, – итогом оказывается анонимное «подполье», блестящий анализ которого дал Достоевский.

Александр Дорошевич, Стиль и смысл. Кино, театр, литература, 2013

Подмена этих смыслов идеальными формами математического естествознания приводит в конечном счете к отчуждению человека от его «жизненного мира». При этом область научных абстракций выдается за нечто подлинное, сообразно чему следует строить собственную жизнь человека. Подобный ход приводит, как к кризису науки, оторванной от «донаучных» смыслов жизненного мира, так и человечества, лишенного жизненных основ.

Григорий Гутнер, Риск и ответственность субъекта коммуникативного действия, 2008

Предлагаемая в данном учебнике коммуникативная концепция права является одним из возможных вариантов интегрального правопонимания и настроена на диалог с другими опытами осмысления права, существующего в различных социокультурных формах и видах. Хотя в силу своей многогранности право может познаваться различными способами, но в своем целостном виде яснее всего просматривается в феноменолого-коммуникативном ракурсе. Именно при таком видении права оно предстает как явление человеческое, как часть жизненного мира человека. Возникает основа для решения проблемы отчуждения человека от права, так остро в свое время поставленной марксизмом.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

Нельзя отбросить то, что выше и ниже сознания, не утратив понимания реальной культуры. Но и сам срез сознания важен для нашей проблемы. Именно его элементы оказываются значимыми «игроками» на поле культуры. Основной набор элементов достаточно очевиден. Существует акт осознания; существует творческий акт; существует его отчуждение (овнешнение, овеществление); существуют ограниченные связи сознания со своими отчужденными объектами. Без этих элементов культурного творчества невозможна культурология как теория.

А. Л. Доброхотов, Телеология культуры, 2015

Термин «отчуждение» используется во множестве различных значений, но в нашем анализе базовой формой отчуждения является пренебрежение со стороны человека трансцендентальными заповедями: будь внимательным, будь умным, будь разумным, будь ответственным. А базовой формой идеологии будет опять-таки учение, оправдывающее такое отчуждение. Из этих базовых форм отчуждения могут быть выведены все остальные, ибо именно базовые формы разлагают социальное благо. Как самотрансцендирование способствует прогрессу, так отказ от самотрансцендирования превращает прогресс в кумулятивный процесс упадка.

Бернард Лонерган, Метод в теологии, 1971

Согласно экзистенциальному взгляду на мир, как бы ни был близок один человек другому, между ними все равно всегда остается непреодолимая пропасть, потому что каждый из нас в одиночестве приходит в мир и в одиночестве должен его покидать. Это порождает неизбежный конфликт между сознаваемой абсолютной изоляцией и потребностью в общении с людьми, защите и, в конечном счете, – принадлежности к какой-то целостности. Экзистенциальный подход не отрицает важной роли интерсубъективных отношений в жизни человека, однако это отношения не взаимодействия и сотрудничества, а отстранения и отчуждения. Взгляд другого человека на субъекта превращает последнего в бездушный объект наблюдения, отчужденный как от самого себя, так и от всего окружающего мира. Особенно отчетливо установка на индивидуализм проявляется в центральной для экзистенциалистской теории проблеме свободы: например, в отношениях половой любви каждый из партнеров стремится завладеть свободой другого и превратить ее в вещь.

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

Представления о человеке как о «замкнутом в себе существе» С.Л.Рубинштейн называет «фикцией». Позитивная альтернатива такой исходной онтологии должна начинаться с признания того, что «человек находится внутри бытия, а не только бытие внешне его сознанию. В этом отношении бытие обступает нас со всех сторон…» (Рубинштейн, 1973, с. 262). Весьма выразительно эту онтологическую картину обрисовал М.М.Бахтин: «Человек окружен миром, своей комнатой, квартирой, природой, пейзажем, – он живет внутри мира и в нем действует; вокруг него плотные и теплые массы мира; он внутри внешнего мира, а не на границах его» (Бахтин, 1996, с. 74). Однако с появлением человеческого бытия мир также нельзя рассматривать в абстракции от человека – происходит коренное преобразование всего онтологического плана. «Значит, стоит вопрос не только о человеке во взаимоотношении с миром, но и о мире в соотношении с человеком как объективном отношении. Только таким образом реально и может быть преодолено отчуждение бытия от человека» (Рубинштейн, 1973, с. 259). А.Н.Леонтьев также вполне определенно высказывался на этот счет: «Субъект… находится изначально не перед миром, а в самом мире… составляет часть его и вне этого мира вообще не существует» (Леонтьев А.Н., 1999, с. 148).

Д. А. Леонтьев, Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности, -1

Богословие также оказывается подвластно этому общему умонастроению. Впадая в понятийный формализм, оно отрывается от самого важного в жизни – драмы человеческого существования. Истины богословия, превращенные в понятия, отвечающие критериям наукообразной «точности», сводятся к привычным формам мысли. Основой богословского языка становятся бесцветные понятия, выстраиваемые умом «принципы» и «аксиомы» объективированной идеологии и морали. Язык богословия утрачивает связь с человеческим опытом, с драмой греха и спасения, связь с отчуждением от бытия и с подлинным опытом бытия. Богословие превращается в идеологическую надстройку и психологическую компенсацию. Его содержанием остаются только моральные выводы, призванные улучшить человеческую жизнь.

Христос Яннарас, Истина и единство Церкви, 1997

Такой подход – в русле объективной логики становления и развития субъектов и структур гражданского общества. В «открытом марксизме» Ж. П. Сартра развитие общества рассматривается как процесс перехода от неопределенных «серий» к «группам». Под «серией» Сартр понимал стихийно складывающуюся общность людей, в которой взаимодействие носит характер внешней, навязанной необходимости, «фальшивого единства». Здесь люди – агенты слепых сил – отчуждены друг от друга. В противоположность «серии», «группа» создается во имя того, чтобы «построить человеческое царство», то есть свободные взаимоотношения личностей. Группа характеризуется сознательно поставленной целью – ликвидацией отчуждения и освобождением через единство.

А. А. Лазаревич, Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания, 2015

Эти возможности связаны с наличием концептуального аппарата, моделированием реальности в системе понятийных конструкций, надстраивающихся над обыденными представлениями о мире. Обеспечивая проникновение человеческой мысли в слои реальности, недоступные неспециализированному обыденному сознанию, рациональное сознание создает особый мир идеальных конструкций, «теоретический мир», как его называют в философско-методологической литературе. А в результате вполне возможным становится «отчуждение» этого «теоретического мира» от мира, в котором существуют живые индивиды с их личностным сознанием, замыкание теоретического мира на самого себя и превращения его в некую самодовлеющую «суперструктуру». Свойственная рациональному сознанию установка на фиксацию в этих идеальных конструкциях действительности в ее сущностном бытии («сущность», «закон», «объективная необходимость» и т. д.) может приводить к претензиям на приоритетность по отношению ко всем неотчуждаемым от живых индивидов способам освоения окружающей их реальности, что в своих крайних формах приводит к эстетической и нравственной глухоте и вообще к подавлению живого личностного мировосприятия.

В. С. Швырев, Рациональность как ценность культуры. Традиция и современность, -1

Существует бездна объяснений причин появления в душе человека состояний, квалифицируемых как «религиозные». Объяснения, в принципе, сводимы к причинам: «врожденным», «благоприобретенным» (личностным развитием), «навязанным извне» (культурой, какой-либо группой). Так же, как многоаспектны сами религиозные состояния, выразимые и в позитивной (любовь, торжественность, благоговение, умиление, умиротворение и пр.), и в негативной (страх, одиночество, отчуждение, покорность, деперсонализация, рессентимент и т. п.), и в нейтральной (гармония, единение со всем сущим, присутствие Другого и т. д.) шкалах оценивания. Всем эти объяснениям не отказать в проницательности. Все это присутствует – и в виде причин, и в виде состояний. Задача, может быть, заключается в том, чтобы показать возможные типы комбинаторики искомых причин и описываемых состояний, или же исторических форм религиозности, в их связи с социокультурно обусловленными доминирующими типами личностей в ту или иную эпоху.

В. И. Красиков, Озарение трансценденцией, 2014

Третий аспект принципа субъекта был соотнесен нами со стремлением человека к автономности. Необходимо отметить, что со стремлением личности к автономности тесно связаны два предыдущих аспекта – выделение себя из мира объектов и других субъектов и формирование интегрированной идентичности. А. В. Брушлинский писал, что человек стремится к выделению, а не к отделению себя от мира. Представляется, что характеристика стремления к автономности важна именно с этой точки зрения, т. е. с точки зрения того, чтобы объяснить ее необходимость для субъекта и при этом показать принципиальное отличие от механизмов отделения, отчуждения, изоляции от мира. Триада «выделение – интеграция идентичности – автономность» представлена таким образом, что первая составляющая связана с переживанием себя как отдельного субъекта, вторая – с представлением о себе как об особом субъекте, а третья – с независимыми функционированием, т. е. с проявлением собственных чувств, утверждением взглядов, высказыванием мнений, совершением поступков, которые имеют четкое авторство – утверждение себя как субъекта своей жизни.

А. К. Рубченко, Психологическая сепарация: подходы, проблемы, механизмы, 2015

3. Проблема сохранения целостности личности. Усиленные темпы развития современной цивилизации привели к процессу отчуждения создаваемых ей социальных структур. Цивилизация взорвала такие традиционные структуры, как передача вечных ценностей от отцов и дедов (ценность труда, живой контроль общества за нравственным поведением человека и т. д.). Человек включен во многие системы социальных отношений. Возникает своего рода расщепление личности. Человек становится часто средством, а не целью. Постоянные погружения человека в разные социальные отношения, где от него требуется выполнение соответствующих ролей, приводят к постоянным стрессам. Приспосабливаемость к условиям современной социальной организации стала возможной лишь в порядке сложных манипуляций над своим сознанием.

Я. С. Яскевич, Философия и методология науки. Вопросы и ответы. Полный курс подготовки к кандидатскому экзамену, 2007

Неизбежным результатом объективации оказывается отчуждение креатуры от создателя. Отчуждение следует признать одним из основных механизмов культуры, поскольку им объясняется значительная доля всей культурной динамики. Изменения в культуре происходят или потому, что артефакты перестают быть эффективными (это самый очевидный случай), или потому, что они в результате отчуждения перестают выражать то, что заложено в них актором. С другой стороны – отчуждение есть единственный способ увидеть и себя, и иное, создав определенную дистанцию и затем преодолев ее с помощью «культурной оптики».

А. Л. Доброхотов, Избранное, -1

Вопрос об отношении человека к своему телу приобретает особое значение в технократическом обществе. Отчуждение от тела, данного человеку природой, стремление к созданию искусственных органов обусловливают необходимость философской рефлексии научных и нравственных представлений о статусе телесности в системе ценностных ориентаций современной личности.

В. Н. Никитин, Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд, 2006

Возможность преодоления взаимного отчуждения веры и разума открывает новые интересные возможности плодотворного сотрудничества богословия, философии и науки. Поиски более убедительной формулировки связи между разумом и свободой человека могут дать новый импульс исследованиям в области эпистемологии, логики и аксиоматики, если не пытаться сразу же и любой ценой добиться согласия результатов, или исходить из предпосылки, что богословие и наука должны игнорировать друг друга[339]. Для науки эпистемология необходима прежде всего для обоснования ее теорий[340]. Богословие, в свою очередь, нуждается в большей глубине умозрения. Здесь есть плодотворная почва для диалога, от которого все его участники получат только пользу[341].

А. Скола, Богословская антропология, 2000

Бытовой нигилизм принимает самые разные формы, но всех объединяет отрицание социального, телесного, психического без создания качественно нового. Думаю, что эти конкретные примеры из жизни детей и взрослых, моих современников, можно рассматривать как проявление разрушительного нигилизма: безучастность взрослых, являющихся свидетелями насилия; открытый обман ребенком взрослого; воровство, остающееся безнаказанным; семейная разобщенность – отчуждение между членами семьи, взаимное недоверие; отсутствие трудолюбия, стремления и восприимчивости к красоте…

Г. С. Абрамова, Психология развития и возрастная психология, 2022

С магическим мировоззрением мифа связана первая из нескольких функций символа – экспрессивная. Ее главная особенность – отсутствие различий между образом и вещью, знаком и тем, что он обозначает. В рамках этой же функции возникает искусство. Вторая функция символа – репрезентация (представление). Происходит разделение между конкретным временным восприятием и его т. н. объектификацией, т. е. отчуждением от ситуации и обобщением. На этом этапе происходит переход от образа к языку.

В. Э. Вечканов, Культурология. Учебное пособие для вузов, 2009

Коммунистическое общество, которое будет построено после социалистической революции, Маркс и Энгельс представляли как общество, достигшее высокой степени материальной и культурной зрелости, где исчезнут все формы отчуждения и социального неравенства, противоположность умственного и физического труда, где труд перестанет быть только средством для жизни, а станет первой жизненной потребностью. При этом деятельность человека в сфере производства претерпит существенные изменения: непосредственно трудовой процесс будет осуществляться сложной системой машин, а за человеком останется функция контроля над производством. Труд станет настолько богатым по содержанию, что в нем будут задействованы все основные человеческие качества.

Коллектив авторов, Философия, 2015

Такова основа метафизического тропа: перевод внешнего во внутреннее, чувственного в духовное. Но, как было показано выше, сами данные оппозиции рождаются в процессе этого перевода, этого производства метафор и вне его не существуют: внешнее немыслимо без внутреннего, чувственное без духовного и наоборот. У Гегеля показан не только переход внешнего во внутреннее (Erinnerung, «овнутрение»), но и переход внутреннего во внешнее (Entäu?erung, «овнешнение»): внешнее уже есть инобытие духа (т. е. внутреннего), его отчуждение и овнешнение. Внутреннее, в свою очередь, есть возвращение духа из своего овнешненного инобытия к самому себе. Внутреннее, духовное есть метафора внешнего, чувственного, но и внешнее также есть метафора внутреннего. К чему же, в конечном счете, отсылает метафизическая метафора?

В. Т. Фаритов, Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений), 2017

Все это означает, что человек как биологическая ипостась – неизбежно трагическая фигура. Он рождается как плод экстатического действия – эротической любви, но его рождение окрашено природной необходимостью и поэтому лишено онтологической свободы. Человек появляется на свет ипостасным телом, но оно окутано индивидуальностью и смертностью. Тем же эротическим действом, которым человек пытается достичь экстаза, он ввергается в индивидуализм. Само его тело – явление трагическое. Оно может выступать средством общения через рукопожатие, поцелуй, речь, диалог или произведение искусства. И в то же время это маска лицемерия, крепость индивидуализма, знамение окончательного отчуждения – смерти. «Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим 7:24). Трагедия биологической ипостаси состоит не в том, что в ней человек не существует как личность, а в том, что он, пытаясь стать личностью за счет нее, обречен на неудачу. Грех и есть такая неудача, и именно грех составляет трагическую прерогативу исключительно человеческой личности.

Иоанн Зизиулас, Бытие как общение. Очерки о личности и Церкви, 1985

Как реакция на определенные недостатки марксизма в социальной философии появилась и приобрела известность Франкфуртская школа неомарксизма (М. Хоркхаймер, В. Адорно, Г. Маркузе, Ю. Хабермас и др.), которая попыталась сочетать марксистские идеи с гегелевской концепцией, антропологическими и психологическими (фрейдистскими) подходами. Представители этой школы, опираясь на доминирующую ценность классического марксизма – радикальный гуманизм, предполагающий акцент на роль и значение практики, важность преодоления отчуждения человека, свободное развитие каждого индивида как условия развития всех, включили в сферу социологического анализа общие проблемы культуры и связь их с политической практикой, объявили принцип организации главным критерием для выделения исторических ступеней развития социума, проанализировали противоречия современного технизированного и бюрократизированного общества.

В. Н. Калмыков, Философия, 2017

Так находит свое объяснение отрицание сострадания у Ницше. Этика любви к дальнему, этика творчества и борьбы не может быть этикой сострадания. Если в этике любви к дальнему любовь к человечеству, так сказать, в своей статике основана, как мы видели, на своей прямой противоположности – на отчуждении от людей и презрении к ним, то в своей динамике, в качестве творчества, она также неразрывно связана со своим антиподом – разрушением; и если любовь невозможна без ненависти и вражды, то она невозможна и без жестокости: положительный и отрицательный полюсы нравственной жизни, катод и анод тока моральных чувств, взаимно поддерживают и питают друг друга. «Кто хочет быть творцом в добром и злом, поистине тот должен быть и разрушителем… Вот почему высшее зло принадлежит к высшему благу: благо же это – творческое»51*.

В. В. Сапов, Манифесты русского идеализма, 2009

«1) Отношение мое к человеку (щедрость, искренность) – вот это не что иное, как „раскрепощение“ бытия другого человека в результате не отчуждения, а соучастия; в результате моего отношения он не сводится к совокупности отношений, а обретает бытие в себе.

А. Н. Славская, Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития, 2015

Анализируя развитие «рабского, несчастного сознания», Гегель обращает внимание на значение в его формировании «отчуждения от своей сущности», «отношения господства и подчинения» и «труд на господина».

С. А. Емельянов, Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом, 2009

Но мораторий не требует того, чтобы быть пережитым сознательно. С другой стороны, молодой человек может ощущать себя вполне состоявшимся и только со временем узнать, что то, к чему он относился так серьезно, было всего лишь переходным периодом. Многие «выздоровевшие» молодые люди, возможно, чувствуют полное отчуждение от «глупости», через которую они когда-то прошли.

Эрик Эриксон, Трагедия личности, -1