Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе
ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у
меня проговоришься.
Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно
сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь
ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Городничий (
делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с
ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему
я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко
мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Анна Андреевна. Перестань, ты
ничего не знаешь и
не в свое дело
не мешайся! «
Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда
я хотела сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то
я смертью окончу жизнь свою».
Конечно, если он ученику
сделает такую рожу, то оно еще
ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом
я не могу судить; но вы посудите сами, если он
сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет.
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то
я с ним
не делала; чего только он у
меня не вытерпел!
Ничем не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
— Ни то, ни другое, ни третье.
Я пробовал и вижу, что
ничего не могу
сделать, — сказал Левин.
Но княгиня
не понимала его чувств и объясняла его неохоту думать и говорить про это легкомыслием и равнодушием, а потому
не давала ему покоя. Она поручала Степану Аркадьичу посмотреть квартиру и теперь подозвала к себе Левина. —
Я ничего не знаю, княгиня.
Делайте, как хотите, — говорил он.
Что? Что такое страшное
я видел во сне? Да, да. Мужик — обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенною бородой, что-то
делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше
ничего не было во сне, ― cказал он себе. ― Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые призносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
—
Я не помню,
я, кажется,
ничего не делала, — сказала она.
—
Не могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди в в
меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои руки в такое положение, чтоб удобно было ими работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж
ничего нельзя было
делать руками.
— Вот оно, из послания Апостола Иакова, — сказал Алексей Александрович, с некоторым упреком обращаясь к Лидии Ивановне, очевидно как о деле, о котором они
не раз уже говорили. — Сколько вреда
сделало ложное толкование этого места!
Ничто так
не отталкивает от веры, как это толкование. «У
меня нет дел,
я не могу верить», тогда как это нигде
не сказано. А сказано обратное.
— Ты пойми ужас и комизм моего положения, — продолжал он отчаянным шопотом, — что он у
меня в доме, что он
ничего неприличного собственно ведь
не сделал, кроме этой развязности и поджимания ног. Он считает это самым хорошим тоном, и потому
я должен быть любезен с ним.
«
Я не могу,
не могу
ничего сделать.
— Разумеется, нет, — сказал Левин. — Впрочем,
я так счастлив, что
ничего не понимаю. А ты уж думаешь, что он нынче
сделает предложение? — прибавил он, помолчав.
— Нет,
я не враг.
Я друг разделения труда. Люди, которые
делать ничего не могут, должны
делать людей, а остальные — содействовать их просвещению и счастью. Вот как
я понимаю. Мешать два эти ремесла есть тьма охотников,
я не из их числа.
Я ничего не хочу доказывать,
я просто хочу жить; никому
не делать зла, кроме себя.
Я всё-таки до сих пор
ничего, кажется, неприличного
не сделал.
— Вот скоро три месяца, а
я ничего почти
не делаю.
— То есть как тебе сказать?…
Я по душе
ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты
не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за то, что она
сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда
я рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом,
я чувствую, что
я плох.
— Нет, ты постой. — Она удержала его за руку. — Поговорим,
меня это беспокоит.
Я, кажется,
ничего лишнего
не плачу, а деньги так и плывут. Что-нибудь мы
не так
делаем.
Я ничего не могу
делать,
ничего начинать,
ничего изменять,
я сдерживаю себя, жду, выдумывая себе забавы — семейство Англичанина, писание, чтение, но всё это только обман, всё это тот же морфин.
«Что бы
я был такое и как бы прожил свою жизнь, если б
не имел этих верований,
не знал, что надо жить для Бога, а
не для своих нужд?
Я бы грабил, лгал, убивал.
Ничего из того, что составляет главные радости моей жизни,
не существовало бы для
меня». И,
делая самые большие усилия воображения, он всё-таки
не мог представить себе того зверского существа, которое бы был он сам, если бы
не знал того, для чего он жил.
— Может быть; но ведь это такое удовольствие, какого
я в жизнь свою
не испытывал. И дурного ведь
ничего нет.
Не правда ли? — отвечал Левин. — Что же
делать, если им
не нравится. А впрочем,
я думаю, что
ничего. А?
— Вот, ты всегда приписываешь
мне дурные, подлые мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и гнева. —
Я ничего, ни слабости,
ничего…
Я чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он в горе, но ты хочешь нарочно
сделать мне больно, нарочно хочешь
не понимать…
— Ну вот и прекрасно, — сказала Долли, — ты поди распоряжайся, а
я пойду с Гришей повторю его урок. А то он нынче
ничего не делал.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «Нет! нечестно. Чего
мне бояться?
Я ничего дурного
не сделала. Что будет, то будет! Скажу правду. Да с ним
не может быть неловко. Вот он, сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
«Ну, так если он хочет этого,
я сделаю, но
я за себя уже
не отвечаю теперь», подумала она и со всех ног рванулась вперед между кочек. Она
ничего уже
не чуяла теперь и только видела и слышала,
ничего не понимая.
—
Я сколько времени бьюсь и
ничего не сделал, — говорил он про свой портрет, — а он посмотрел и написал. Вот что значит техника.
—
Я, как человек, — сказал Вронский, — тем хорош, что жизнь для
меня ничего не стоит. А что физической энергии во
мне довольно, чтобы врубиться в каре и смять или лечь, — это
я знаю.
Я рад тому, что есть за что отдать мою жизнь, которая
мне не то что
не нужна, но постыла. Кому-нибудь пригодится. — И он
сделал нетерпеливое движение скулой от неперестающей, ноющей боли зуба, мешавшей ему даже говорить с тем выражением, с которым он хотел.
—
Я несогласен, что нужно и можно поднять еще выше уровень хозяйства, — сказал Левин. —
Я занимаюсь этим, и у
меня есть средства, а
я ничего не мог
сделать. Банки
не знаю кому полезны.
Я, по крайней мере, на что ни затрачивал деньги в хозяйстве, всё с убытком: скотина — убыток, машина — убыток.
— Что
делать, подумай, Анна, помоги.
Я всё передумала и
ничего не вижу.
Что было с нею
мне делать?
Я, знаете, никогда с женщинами
не обращался; думал, думал, чем ее утешить, и
ничего не придумал; несколько времени мы оба молчали… Пренеприятное положение-с!
— Да увезти губернаторскую дочку.
Я, признаюсь, ждал этого, ей-богу, ждал! В первый раз, как только увидел вас вместе на бале, ну уж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Впрочем, напрасно ты
сделал такой выбор,
я ничего в ней
не нахожу хорошего. А есть одна, родственница Бикусова, сестры его дочь, так вот уж девушка! можно сказать: чудо коленкор!
— Иной раз, право,
мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги на постоянство. Хочешь все
сделать — и
ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь на диету, — ничуть
не бывало: к вечеру того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык
не ворочается, как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
Они, сказать правду, боятся нового генерал-губернатора, чтобы из-за тебя чего-нибудь
не вышло; а
я насчет генерал-губернатора такого мнения, что если он подымет нос и заважничает, то с дворянством решительно
ничего не сделает.
— Но представьте же, Анна Григорьевна, каково мое было положение, когда
я услышала это. «И теперь, — говорит Коробочка, —
я не знаю, говорит, что
мне делать. Заставил, говорит, подписать
меня какую-то фальшивую бумагу, бросил пятнадцать рублей ассигнациями;
я, говорит, неопытная беспомощная вдова,
я ничего не знаю…» Так вот происшествия! Но только если бы вы могли сколько-нибудь себе представить, как
я вся перетревожилась.
Володя учился порядочно;
я же так был расстроен, что решительно
ничего не мог
делать.
— Ах, что ты со
мной сделала! — сказал папа, улыбаясь и приставив руку ко рту с той стороны, с которой сидела Мими. (Когда он это
делал,
я всегда слушал с напряженным вниманием, ожидая чего-нибудь смешного.) — Зачем ты
мне напомнила об его ногах?
я посмотрел и теперь
ничего есть
не буду.
—
Я вам скажу, как истинному другу, — прервала его бабушка с грустным выражением, —
мне кажется, что все это отговорки, для того только, чтобы ему жить здесь одному, шляться по клубам, по обедам и бог знает что
делать; а она
ничего не подозревает.
— А вам разве
не жалко?
Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы,
я знаю, вы последнее сами отдали, еще
ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз
я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох,
я! Всего за неделю до его смерти.
Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз
я это
делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
— Дура-то она дура, такая же, как и
я, а ты что, умник, лежишь, как мешок,
ничего от тебя
не видать? Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто
ничего не делаешь?
Я еще с ними поборюсь, и
ничего не сделают.
— Стой! — закричал Разумихин, хватая вдруг его за плечо, — стой! Ты наврал!
Я надумался: ты наврал! Ну какой это подвох? Ты говоришь, что вопрос о работниках был подвох? Раскуси: ну если б это ты
сделал, мог ли б ты проговориться, что видел, как мазали квартиру… и работников? Напротив:
ничего не видал, если бы даже и видел! Кто ж сознается против себя?
Ушли все на минуту, мы с нею как есть одни остались, вдруг бросается
мне на шею (сама в первый раз), обнимает
меня обеими ручонками, целует и клянется, что она будет
мне послушною, верною и доброю женой, что она
сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за все это желает иметь от
меня только одно мое уважение и более
мне, говорит, «
ничего,
ничего не надо, никаких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное признание наедине от такого шестнадцатилетнего ангельчика с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в глазах, — согласитесь сами, оно довольно заманчиво.
Катерина.
Не жалеешь ты
меня ничего! Говоришь:
не думай, а сама напоминаешь. Разве
я хочу об нем думать; да что
делать, коли из головы нейдет. Об чем ни задумаю, а он так и стоит перед глазами. И хочу себя переломить, да
не могу никак. Знаешь ли ты,
меня нынче ночью опять враг смущал. Ведь
я было из дому ушла.
Феклуша. А
я, мaтушка, так своими глазами видела. Конечно, другие от суеты
не видят
ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а
я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы)
делает. Hу, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат.
Кнуров. Вы можете
мне сказать, что она еще и замуж-то
не вышла, что еще очень далеко то время, когда она может разойтись с мужем. Да, пожалуй, может быть, что и очень далеко, а ведь, может быть, что и очень близко. Так лучше предупредить вас, чтоб вы еще
не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что
я для Ларисы Дмитриевны
ничего не пожалею… Что вы улыбаетесь?
Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее, обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидающей, тревожила
меня поневоле: «Емеля, Емеля! — думал
я с досадою, — зачем
не наткнулся ты на штык или
не подвернулся под картечь? Лучше
ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете
делать? Мысль о нем неразлучна была во
мне с мыслию о пощаде, данной
мне им в одну из ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного Швабрина.
— Нелегко. Черт
меня дернул сегодня подразнить отца: он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо
сделал; да, да,
не гляди на
меня с таким ужасом — очень хорошо
сделал, потому что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак
не ожидал, что
я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь
мне придется вдобавок его огорчить…
Ничего! До свадьбы заживет.