Неточные совпадения
«Всех ненавижу, и вас, и себя», отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему не судьба была уйти. Только что хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как
вошел старый
князь и, поздоровавшись с дамами, обратился
к Левину.
Анна Андреевна торопливо
вошла ко мне, сложила передо мной руки и сказала, что «уже не для нее, а для
князя, умоляет меня не уходить и, когда он проснется, пойти
к нему.
Раз, например, именно в последнее время, он
вошел, когда уже я был совсем одет в только что полученный от портного костюм и хотел ехать
к «
князю Сереже», чтоб с тем отправиться куда следует (куда — объясню потом).
Разговор наш вдруг прервал лакей, который
вошел о чем-то доложить. Завидев его,
князь, кажется ожидавший его, встал, не докончив речи, и быстро подошел
к нему, так что тот доложил уже вполголоса, и я, конечно, не слыхал о чем.
Князь проснулся примерно через час по ее уходе. Я услышал через стену его стон и тотчас побежал
к нему; застал же его сидящим на кровати, в халате, но до того испуганного уединением, светом одинокой лампы и чужой комнатой, что, когда я
вошел, он вздрогнул, привскочил и закричал. Я бросился
к нему, и когда он разглядел, что это я, то со слезами радости начал меня обнимать.
Но едва успел он выехать со двора, как отец ее
вошел и напрямик велел ей быть готовой на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением
князя Верейского, залилась слезами и бросилась
к ногам отца.
И, бросив
князя, не глядя на него, поспешно
вошел к себе и захлопнул за собою дверь.
Было семь часов пополудни;
князь собирался идти в парк. Вдруг Лизавета Прокофьевна одна
вошла к нему на террасу.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера
к отцу. — Ведь они, коли так, сами
войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, — обратилась она
к князю, который взял уже свою шляпу, — там
к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша
к вам не допускает.
Он еще с тротуара на Литейной заговорил шепотом. Несмотря на всё свое наружное спокойствие, он был в какой-то глубокой внутренней тревоге. Когда
вошли в залу, пред самым кабинетом, он подошел
к окну и таинственно поманил
к себе
князя...
— Ищу вас,
князь. Поджидал вас у дачи Епанчиных, разумеется, не мог
войти. Шел за вами, пока вы шли с генералом.
К вашим услугам,
князь, располагайте Келлером. Готов жертвовать и даже умереть, если понадобится.
Я, признаюсь, как дурак ему проговорился сначала; я думал, что он из одного мщения
к князю в мои интересы
войдет; он такая хитрая тварь!
Назавтра явился
к князю и Келлер, повещенный о том, что он шафер. Прежде чем
войти, он остановился в дверях и, как только увидел
князя, поднял кверху правую руку с разогнутым указательным пальцем и прокричал в виде клятвы...
Мы
вошли к Наташе. В ее комнате не было никаких особенных приготовлений; все было по-старому. Впрочем, у нее всегда было все так чисто и мило, что нечего было и прибирать. Наташа встретила нас, стоя перед дверью. Я поражен был болезненной худобой и чрезвычайной бледностью ее лица, хотя румянец и блеснул на одно мгновение на ее помертвевших щеках. Глаза были лихорадочные. Она молча и торопливо протянула
князю руку, приметно суетясь и теряясь. На меня же она и не взглянула. Я стоял и ждал молча.
Ровно в двенадцать часов я был у Маслобоева.
К величайшему моему изумлению, первое лицо, которое я встретил,
войдя к нему, был
князь. Он в передней надевал свое пальто, а Маслобоев суетливо помогал ему и подавал ему его трость. Он уж говорил мне о своем знакомстве с
князем, но все-таки эта встреча чрезвычайно изумила меня.
Да, бог мне помог! В полчаса моего отсутствия случилось у Наташи такое происшествие, которое бы могло совсем убить ее, если б мы с доктором не подоспели вовремя. Не прошло и четверти часа после моего отъезда, как
вошел князь. Он только что проводил своих и явился
к Наташе прямо с железной дороги. Этот визит, вероятно, уже давно был решен и обдуман им. Наташа сама рассказывала мне потом, что в первое мгновение она даже и не удивилась
князю. «Мой ум помешался», — говорила она.
— Я начал о моем ветренике, — продолжал
князь, — я видел его только одну минуту и то на улице, когда он садился ехать
к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб
войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
Подозревая, что все это штуки Настеньки, дал себе слово расквитаться с ней за то после; но теперь, делать нечего, принял сколько возможно спокойный вид и
вошел в гостиную, где почтительно поклонился генеральше, Полине и
князю, пожал с обязательной улыбкой руку у Настеньки, у которой при этом заметно задрожала головка, пожал, наконец, с такою же улыбкою давно уже простиравшуюся
к нему руку Петра Михайлыча и, сделав полуоборот, опять сконфузился: его поразила своей наружностью княжна.
Молодой прокурор, решившийся в последнее время кончить свою танцевальную карьеру и жениться именно на дочери губернского предводителя, тоже
вошел к управляющему губерниею с вопросом, по какому именно делу содержится в тюремном замке арестант, коллежский советник,
князь Иван Раменский и в какой мере важны взводимые на него обвинения.
— Тысяча пари, что не угадаете, кого я
к вам привез! — говорил
князь,
входя.
«Maman тоже поручила мне просить вас об этом, и нам очень грустно, что вы так давно нас совсем забыли», — прибавила она, по совету
князя, в постскриптум. Получив такое деликатное письмо, Петр Михайлыч удивился и, главное, обрадовался за Калиновича. «О-о, как наш Яков Васильич пошел в гору!» — подумал он и, боясь только одного, что Настенька не поедет
к генеральше, робко
вошел в гостиную и не совсем твердым голосом объявил дочери о приглашении. Настенька в первые минуты вспыхнула.
— Конечно, — подхватил
князь и продолжал, — но, как бы то ни было, он
входит к ней в спальню, запирает двери… и какого рода происходила между ними сцена — неизвестно; только вдруг раздается сначала крик, потом выстрелы. Люди прибегают, выламывают двери и находят два обнявшиеся трупа. У Сольфини в руках по пистолету: один направлен в грудь этой госпожи, а другой он вставил себе в рот и пробил насквозь череп.
Мне еще тяжелей стало думать о предстоящем необходимом визите. Но прежде, чем
к князю, по дороге надо было заехать
к Ивиным. Они жили на Тверской, в огромном красивом доме. Не без боязни
вошел я на парадное крыльцо, у которого стоял швейцар с булавой.
— Прихожу я
к подъезду,
к дежурному, —
князь завтракает. Я скорей на задний двор,
вхожу к начальнику секретного отделения П.М. Хотинскому, — человек, конечно, он свой, приятель, наш сотрудник. Спрашиваю его...
— Очень рад, Сергей Степаныч, что вы урвали время отобедать у меня! — сказал
князь, догадавшийся по походке, кто
к нему
вошел в кабинет, а затем, назвав Крапчика, он сказал и фамилию вновь вошедшего гостя, который оказался бывшим гроссмейстером одной из самых значительных лож, существовавших в оно время в Петербурге.
Княгиня Марья Васильевна, нарядная, улыбающаяся, вместе с сыном, шестилетним красавцем, кудрявым мальчиком, встретила Хаджи-Мурата в гостиной, и Хаджи-Мурат, приложив свои руки
к груди, несколько торжественно сказал через переводчика, который
вошел с ним, что он считает себя кунаком
князя, так как он принял его
к себе, а что вся семья кунака так же священна для кунака, как и он сам.
— Ну, вот прихожу я
к подъезду,
к дежурному,
князь завтракает. Я скорей на задний двор,
вхожу к начальнику секретного отделения Хотинскому; ну, человек, конечно, свой, приятель, наш сотрудник, спрашиваю его: «Павел Михайлович, за что меня его сиятельство требует? Очень сердит?»
— Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе не походит. Посмотрел бы ты, как он сел на коня, как подлетел соколом
к войску, когда оно,
войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот, как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда было в его глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну, брат, и этот молодец! Не так грозен, как
князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
— Здравствуйте! — отвечала госпожа Жиглинская, не поднимаясь с своего места: она ожидала, что
князь непременно
к ней
войдет, но он не
входил. — Благодарю за салоп! — прибавила госпожа Жиглинская.
Видя все это, Миклаков поматывал только головой, и чувство зависти невольно шевелилось в душе его. «Ведь любят же других людей так женщины?» — думал он. Того, что
князь Григоров застрелился, он нисколько не опасался. Уверенность эта, впрочем, в нем несколько поколебалась, когда они подъехали
к флигелю, занимаемому
князем, и Миклаков,
войдя в сени, на вопрос свой
к лакею: «Дома ли
князь?», услышал ответ, что
князь дома, но только никого не велел принимать и заперся у себя в кабинете.
— И за мною тоже прислали! — говорил Елпидифор Мартыныч, не успевая идти за быстрыми шагами княгини, так что та первая
вошла в кабинет
к князю.
— Я только предуведомлю ее о вас, — сказал
князь,
войдя с Еленою в залу Анны Юрьевны и уходя вперед ее в кабинет
к той.
Анна Юрьевна еще не кончила своего, терзающего
князя посещения, как в кабинет
к нему подкрался и
вошел тихими шагами новый гость — Елпидифор Мартыныч; этого
князь не мог уж перенести.
Князь не успел еще прийти несколько в себя от этого письма, как
вошел к нему выездной лакей и низким басом произнес...
Князь это видел, страшно мучился этим и нарочно даже сел на очень отдаленное кресло от жены. Прошло между ними несколько времени какого-то тяжелого и мрачного молчания. Вдруг тот же лакей, который приходил звать княгиню
к князю,
вошел и объявил, что приехал Миклаков. Княгиня при этом вздрогнула.
Князя, тоже вначале, по-видимому, покоробило несколько. Княгиня, поспешно утирая слезы, обратилась
к лакею...
Елена, когда ее позвали
к князю, непременно полагала, что он будет говорить с нею о Жуквиче, а потому, с своей стороны,
вошла к нему в кабинет тоже в не совсем спокойном состоянии, но, впрочем, с решительным и смелым видом.
«Э, черт возьми! Могу же я быть спокойным или не спокойным, как мне пожелается того!» — подумал он; но, поехав
к Елене, все-таки решился, чтобы не очень встревожить ее, совладеть с собой и передать ей всю эту историю, как давно им ожидаемую. Но Елена очень хорошо знала
князя, так что, едва только он
вошел, как она воскликнула встревоженным даже голосом...
Княгиня,
войдя в кабинет, прямо и быстро подошла
к нему.
Князь протянул ей руку. Княгиня схватила эту руку и начала ее целовать.
Князь, с своей стороны, поцеловал ее в лоб Елпидифор Мартыныч, тоже стоя на ногах, с каким-то блаженством смотрел на эту встречу супругов. Наконец,
князь и княгиня сели. Последняя поместилась прямо против мужа и довольно близко около него. Елпидифор Мартыныч занял прежнее свое место.
Сия опытная в жизни дама видела, что ни дочь нисколько не помышляет обеспечить себя насчет
князя, ни тот нимало не заботится о том, а потому она, как мать, решилась, по крайней мере насколько было в ее возможности, не допускать их
войти в близкие между собою отношения; и для этого она, как только приходил
к ним
князь, усаживалась вместе с молодыми людьми в гостиной и затем ни на минуту не покидала своего поста.
Жуквич,
войдя к Елене, которая приняла его в большой гостиной, если не имел такого подобострастного вида, как перед
князем, то все-таки довольно низко поклонился Елене и подал ей письмо Миклакова. Она, при виде его, несколько даже сконфузилась, потому что никак не ожидала в нем встретить столь изящного и красивого господина. Жуквич, с своей стороны, тоже, кажется, был поражен совершенно как бы южною красотой Елены. Не зная, с чего бы начать разговор с ним, она проговорила ему...
Князь несколько лет уже выражал заметное неудовольствие, когда жена хоть сколько-нибудь ярко выражала свою нежность
к нему. Сначала ее очень огорчало это, и она даже плакала потихоньку о том, но потом привыкла
к тому. На этот раз
князь тоже совершенно механически отвечал на поцелуй жены и опешил пройти в свой кабинет, где быстро и очень внимательно осмотрел весь свой письменный стол. Княгиня, хоть и не совсем поспешными шагами, но
вошла за ним в кабинет.
Самого
князя не было в это время дома, но камердинер его показал барону приготовленное для него помещение, которым тот остался очень доволен: оно выходило в сад; перед глазами было много зелени, цветов. Часа в два, наконец, явился
князь домой; услыхав о приезде гостя, он прямо прошел
к нему. Барон перед тем только разложился с своим измявшимся от дороги гардеробом.
Войдя к нему,
князь не утерпел и ахнул. Он увидел по крайней мере до сорока цветных штанов барона.
Княгиня догадалась, что приехал
князь, и от одного этого почувствовала страх, который еще больше в ней увеличился, когда в комнату
к ней
вошел лакей и доложил, что
князь желает ее видеть и просит ее прийти
к нему.
Испугавшись всего этого, она поутру, не сказав даже о том
князю, послала за Елпидифором Мартынычем, который и прибыл сейчас же и вместе с княгиней
вошел в кабинет
к князю.
Барон догадался, что разговор между ними будет происходить о предстоящей свадьбе, а потому тихими шагами тоже пошел за ними. Комнаты в доме Анны Юрьевны были расположены таким образом: прямо из залы большая гостиная, где остались вдвоем Жуквич и Елена; затем малая гостиная, куда
войдя, барон остановился и стал прислушиваться
к начавшемуся в будуаре разговору между
князем и Анной Юрьевной.
Барон, Петицкая и княгиня, хоть не говеем, может быть, искренне, но старались между собой разговаривать весело;
князь же ни слова почти не произнес, и после обеда, когда барон принялся шаловливо развешивать по деревьям цветные фонари, чтобы осветить ими ночью сад, а княгиня вместе с г-жой Петицкой принялась тоже шаловливо помогать ему, он ушел в свой флигель, сел там в кресло и в глубокой задумчивости просидел на нем до тех пор, пока не
вошел к нему прибывший на вечер Миклаков.
— А мы
к вам все, все! И Прасковья Ильинишна тоже приедет, и Луиза Карловна хотела быть, — щебетала Анна Николаевна,
входя в салон и жадно осматриваясь. Это была довольно хорошенькая маленькая дамочка, пестро, но богато одетая и сверх того очень хорошо знавшая, что она хорошенькая. Ей так и казалось, что где-нибудь в углу спрятан
князь, вместе с Зиной.
Вошел дьякон и, увидев Лаевского, бледного, размахивающего руками и обращающегося со своею странною речью
к портрету
князя Воронцова, остановился около двери как вкопанный.
На сердце у меня давно уже накипело: «Ну, думаю, что будет, то будет!» — велел карете остановиться и
вошел в приемную; народу пропасть; адъютант, впрочем, как увидал меня, так сейчас же доложил, и
князь сейчас пригласил меня в кабинет
к себе.
И в самом деле, в продолжение трех-четырех лет ее похождений по Европе, одни, очарованные красотой ее,
входят из угождения красавице в неоплатные долги и попадают за то в тюрьму, другие, принадлежа
к хорошим фамилиям, поступают
к ней в услужение; сорокалетний
князь Римской империи хочет на ней жениться, вопреки всем политическим расчетам, и хотя узнает об ее неверности, однако же намеревается бросить германские свои владения и бежать с прекрасною очаровательницей в Персию.