Неточные совпадения
До этого появление кометы Галлея было отмечено в 1531 и 1607 гг.] с длинным хвостом; в обществе
ходили разные тревожные слухи о
том, что с Польшей будет снова война, что появилась повальная болезнь — грипп, от которой много умирало, и что, наконец, было поймано и посажено в острог несколько пророков, предвещавших скорое преставление света.
Комнату свою он, вставая каждый день в шесть часов утра, прибирал собственными руками,
то есть мел в ней пол, приносил дров и затапливал печь,
ходил лично на колодезь за водой и, наконец, сам чистил свое платье.
Между
тем в Людмиле была страсть к щеголеватости во всем: в туалете, в белье, в убранстве комнаты; тогда как Сусанна почти презирала это, и в ее спальне был только большой образ с лампадкой и довольно жесткий диван, на котором она спала; Муза тоже мало занималась своей комнатой, потому что никогда почти не оставалась в ней, но, одевшись, сейчас же
сходила вниз, к своему фортепьяно.
Тактика Ченцова была не скрывать перед женщинами своих любовных похождений, а, напротив, еще выдумывать их на себя, — и удивительное дело: он не только что не падал
тем в их глазах, но скорей возвышался и поселял в некоторых желание отбить его у других. Людмила, впрочем, была, по-видимому, недовольна его шутками и все продолжала взад и вперед
ходить по комнате.
Егор Егорыч, ожидая возвращения своего камердинера, был как на иголках; он
то усаживался плотно на своем кресле,
то вскакивал и подбегал к окну, из которого можно было видеть, когда подъедет Антип Ильич.
Прошло таким образом около часу. Но вот входная дверь нумера скрипнула. Понятно, что это прибыл Антип Ильич; но он еще довольно долго снимал с себя шубу, обтирал свои намерзшие бакенбарды и сморкался. Егора Егорыча даже подергивало от нетерпения. Наконец камердинер предстал перед ним.
Катрин, не проронившая ни одного звука из
того, что говорилось в кабинете, негромко велела возвращавшемуся оттуда лакею налить и ей стакан шампанского.
Тот исполнил ее приказание и, когда поставил начатую бутылку на стол к играющим,
то у Крапчика не
прошло это мимо глаз.
Ченцов приехал в свою гостиницу очень пьяный и,
проходя по коридору, опять-таки совершенно случайно взглянул в окно и увидал комету с ее хвостом. При этом он уже не страх почувствовал, а какую-то злую радость, похожую на
ту, которую он испытывал на дуэли, глядя в дуло направленного на него противником пистолета. Ченцов и на комету постарался так же смотреть, но вдруг послышались чьи-то шаги. Он обернулся и увидал Антипа Ильича.
Тех, хоть недалеко вот тут, по соседству, на каторгу
ссылают, а этим что?..
В хаотическом доме Егор Егорыч застал полнейшую тишину, и, встреченный оборванным лакеем, он, по указанию
того,
прошел к Юлии Матвеевне в холодную и слабо освещенную двумя сальными свечами гостиную.
Думаю, если так будет продолжаться,
то, чего доброго, у нас заберут всех наших крестьян, передерут их плетьми и
сошлют в Сибирь…
— Но так как господин губернатор тогда был еще со мной хорош и ему прямо на моих глазах совестно было обнаружить себя,
то он и принял мою сторону, — розыски действительно
прошли очень сильные; но я этим не удовольствовался, и меня больше всего интересовало, кто ж над этими несчастными дураками совершает это?..
Оказывается, что все они говорят, что их изуродовал какой-то неизвестный странник, который
проходил мимо и всем им обещал царство небесное за
то!..
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало на земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея, без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся русский религиозный деятель.],
сошел сам на землю в лице крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между
тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится, у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп и никто из крестьян крестить и воспринять от купели не пожелали…
— Нравственное же их учение, кроме невежества, вредное, — продолжал разговорившийся владыко, — оно учит: вина не пить, на мирские сходбища не
ходить, посты постить, раденья,
то есть их службы, совершать, а главное — холостым не жениться, а женатым разжениться…
Адмиральша
сошла вниз в свою комнату и велела позвать Сусанну и Музу.
Те пришли. Юлия Матвеевна объявила им, что она завтра уезжает с Людмилой в Москву, потому что
той необходимо серьезно полечиться.
Ченцов между
тем,
сходя с лестницы, точно нарочно попал на глаза Миропы Дмитриевны, всходившей в это время на лестницу. Она исполнилась восторгом, увидав выходящего из квартиры Рыжовых мужчину.
Красота ее все более и более поражала капитана, так что он воспринял твердое намерение каждый праздник
ходить в сказанную церковь, но дьявольски способствовавшее в этом случае ему счастье устроило нечто еще лучшее: в ближайшую среду, когда капитан на плацу перед Красными казармами производил ученье своей роте и, крикнув звучным голосом: «налево кругом!», сам повернулся в этом же направлении,
то ему прямо бросились в глаза стоявшие у окружающей плац веревки мать и дочь Рыжовы.
Тот и говорит ему: «
Сходи ты к одному магнетизеру, что ли, или там к колдуну и гадальщику какому-то, который тогда славился в Петербурге…» Офицер идет к этому магнетизеру…
Прошло уже между
тем после отъезда Егора Егорыча два месяца страшных, мучительных для Рыжовых.
Миропа Дмитриевна между
тем, забыв, конечно, в эти минуты всякие неудовольствия на Рыжовых, бережно ввела старушку на лесенку и, войдя к ним в квартиру,
прошла в комнату больной, где, увидав стоявшую Сусанну и поняв сразу, в чем тут дело, проговорила
той...
— Я по письму Егора Егорыча не мог вас принять до сих пор: все был болен глазами, которые до
того у меня нынешний год раздурачились, что мне не позволяют ни читать, ни писать, ни даже много говорить, — от всего этого у меня
проходит перед моими зрачками как бы целая сетка маленьких черных пятен! — говорил князь, как заметно, сильно занятый и беспокоимый своей болезнью.
— По городу
ходят слухи, — продолжал Сергей Степаныч, — что родная дочь Василия Михайлыча Попова явилась к шефу жандармов и объявила, что отец заставляет ее
ходить на их там дачах на собрания к Екатерине Филипповне, и когда она не хотела этого делать, он бил ее за
то, запирал в комнате и не кормил.
Сусанна принялась аккуратно исполнять просьбу Егора Егорыча и через неделю же после его приезда в Петербург она написала ему, что у них в Москве все идет по-прежнему: Людмила продолжает болеть, мамаша страдает и плачет, «а я, — прибавляла она и о себе, — в
том только нахожу успокоение и утешение, что молюсь, и одно меня смущает: прежде я всегда
ходила за обедни, за всенощные; но теперь мне гораздо отраднее молиться, когда в церкви никого нет.
— Он помешался, значит!.. С ума
сошел!..
То тут,
то там,
то сям, как молния, блестит! — горячился Егор Егорыч.
Приняв последнее обстоятельство во внимание на семейном совещании, происходившем между Егором Егорычем, Сусанной, gnadige Frau и Сверстовым, положено было обмануть старуху: прежде всего доктор объявил ей, что она, — ежели не желает умереть, — никак не может
сходить вниз и участвовать в свадебной церемонии, а потом Егор Егорыч ей сказал, что отцы и матери посаженые и шафера есть, которые действительно и были, но не в
том числе, как желала старушка.
Сусанна между
тем все более и более сближалась, или, точнее сказать, дружилась с gnadige Frau: целые вечера они
ходили вдвоем по зале, которая иногда не была даже и освещена.
Воспользовавшись
тем, что по вечерам Адонирам
ходил осматривать в храме работы, первый из них, Мафусаил, остановил его у южных ворот и стал требовать от него, чтобы он открыл ему слово мастеров; но Адонирам отказал ему в
том и получил за
то от Мафусаила удар молотком; потом
то же повторилось с Адонирамом у северных ворот, где Фанор ударил его киркой.
Как в ясной лазури затихшего моря
Вся слава небес отражается,
Так в свете от страсти свободного духа
Нам вечное благо является.
Но глубь недвижимая в мощном просторе
Все
та же, что в бурном волнении.
Дух ясен и светел в свободном покое,
Но
тот же и в страстном хотении.
Свобода, неволя, покой и волненье
Проходят и снова являются,
А он все один, и в стихийном стремленьи
Лишь сила его открывается.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед
тем очень редко видала отца Василия, потому что в православную церковь она не
ходила, а когда он приходил в дом,
то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли быть такие светлые личности.
Прошла осень,
прошла зима, и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже,
то совершенно одновременно — уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего
прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
На данном после похорон обеде присутствовали только чиновники депутатского собрания, имея во главе своей секретаря, певчие архиерейские и приходский священник с причтом; самый обед
прошел весьма прилично; конечно, один из столоначальников депутатского собрания, подвыпив, негромко воскликнул своему собеседнику: «Он меня гнал, так и черт его дери, что умер!» Хотел было также и бас из певчих провозгласить вечную память покойнику, но управляющий, ходивший около стола, успевал как-то вовремя и сразу прекращать все это, и вообще винного снадобья не много красовалось на столе, и
то это были одни только виноградные вина, а водка еще с самого начала обеда была куда-то убрана.
С
тех пор, как мы расстались с ним, он сильно постарел, оплешивел; по лицу его
проходило еще большее число борозд, а некоторая одутловатость ясно говорила об его усердном служении Бахусу.
Об этом собственно позаботился Ченцов, говоривший, что нельзя людей держать в хлевах и развалинах, и вообще он приказал управляющему значительно улучшить содержание дворовых людей сравнительно с
тем, какое они имели у Петра Григорьича, который держал их на такой антониевской пище, что некоторые из дворни его в праздники
ходили христарадничать.
Бывали также Ченцовы несколько раз в маскарадах Дворянского собрания, причем Катрин
ходила неразлучно с мужем под руку, так что Валерьян Николаич окончательно увидал, что он продал себя и теперь находится хоть и в золотой, но плотно замкнутой клетке; а потому, едва только наступил великий пост, он возопиял к жене, чтобы ехать опять в деревню, где все-таки ему было попривольнее и посвободнее, а сверх
того и соблазнов меньше было.
Вы вот изволите говорить, как я позволяю сыну не
сходить в деревню, — продолжал Власий, видимо, тронутый за самую слабую струну, — а как мне и что сделать супротив
того?..
— Барон, — сказала на это Катрин, потупляя свои печальные глаза, — вы так были добры после смерти отца, что, я надеюсь, не откажетесь помочь мне и в настоящие минуты: мужа моего, как вот говорил мне Василий Иваныч… — и Катрин указала на почтительно стоявшего в комнате Тулузова, — говорил, что ежели пойдет дело,
то Ченцова
сошлют.
— Была, я, сударыня, нынешним летом у Егора Егорыча Марфина, — супруга у них теперича молодая, — им доложили обо мне, она позвала меня к себе в комнату, напоила, накормила меня и говорит мне: «Вы бы, старушка, в баню
сходили, и имеете ли вы рубашку чистую?» — «Нету, говорю, сударыня, была у меня всего одна смена, да и
ту своя же братья, богомолки, украли».
Распростившись после
того с своим гостем и пожелав ему спокойной ночи, Егор Егорыч не возвратился в гостиную, а
прошел в свою комнату, Сусанна Николаевна, чутким ухом услыхавшая его шаги, тоже оставила гостиную и
прошла к нему. По уходе ее gnadige Frau начала расспрашивать Аггея Никитича.
— Конечно, через него!.. А
то через кого же? — воскликнул Аггей Никитич. — Словом-с, он мой духовный и вещественный благодетель. Я даже не сумею вам передать, что со мной произошло перед знакомством моим с Егором Егорычем… Я еще прежде
того имел счастье встретить семейство Сусанны Николаевны, а потом уж увидел у них Егора Егорыча, и мне показалось, что я прежде
ходил и влачился по земле между людьми обыкновенными, но тут вдруг очутился на небе между святыми.
Тот сел; руки у него при этом
ходили ходенем, да и не мудрено: Аггей Никитич, раздосадованный
тем, что был прерван в своих размышлениях о Беме, представлял собою весьма грозную фигуру. Несмотря на
то, однако, робкий почтмейстер, что бы там ни произошло из
того, решился прибегнуть к средству, которое по большей части укрощает начальствующих лиц и делает их более добрыми.
Отец Василий после
того, засветив восковую свечку,
прошел за стоявшие в одном из церковных углов исповедальные ширмы, где что-то такое покопошился, и потом, выглянув из-за ширм, сказал Сусанне Николаевне...
— Ничего особенного, кроме некоторого угнетенного состояния, которое с течением времени
пройдет! — уверял ее
тот клятвенно.
— Признаюсь, мне странным показалось такое мнение Ивана Петровича, — сказал тоном сожаления Тулузов, затем тоже раскланялся и вышел, но,
сойдя на крыльцо, он, к удивлению своему, увидал, что у подъезда стояли безобразные, обтертые и облупившиеся дрожки Ивана Петровича, в которых
тот, восседая, крикнул ему...
Доктору, кажется, досадно было, что Аггей Никитич не знает этого, и, как бы желая поразобраться с своими собственными мыслями, он вышел из гостиной в залу, где принялся
ходить взад и вперед, причем лицо его изображало
то какое-то недоумение,
то уверенность, и в последнем случае глаза его загорались, и он начинал произносить сам с собою отрывистые слова. Когда потом gnadige Frau, перестав играть в шахматы с отцом Василием, вышла проводить
того, Сверстов сказал ей...
Затем, ловко
сойдя с возвышения и кланяясь налево и направо, губернатор уехал; губернский же предводитель, войдя на
то же возвышение, предложил дворянам начать баллотировку по уездам. Толпа стала разделяться и сосредоточиваться около своих столиков.
— Иван Петрович, не забывайте поговорки: «Не
ходи с хмельным под ручку, а
то сам хмелен покажешься!»
— Нет, не желаю! — повторил Тулузов и вместе с
тем взглянул на хоры, на которых была Екатерина Петровна в довольно взволнованном состоянии. Он ей сделал знак, чтобы она
сошла оттуда. Екатерина Петровна поняла его и стала
сходить; он встретил ее у лестницы и проговорил...
— Не с неба, а со всего Колосовского переулка! — говорил Максинька, все более и более раскрывая свои глаза. — Идея у него в
том была: как из подсолнечников посыпались зернышки, курицы все к нему благим матом в сад, а он как которую поймает: «Ах, ты, говорит, в мой огород забралась!» — и отвернет ей голову. Значит, не
ходя на рынок и не тратя денег, нам ее в суп. Благородно это или нет?
По убеждениям своим Феодосий Гаврилыч, чем он тоже гордился, был волтерианец, а в силу
того никогда не исповедывался, не причащался и даже в церковь не
ходил.
— Да я у Федотыча, как он
проходил с лимонадом, выпросил табаку, и когда Марья Федоровна разыгралась очень на своей арфе, я и нюхнул этого табаку, — ну, я вам скажу, это штука чувствительная: слон бы и
тот расчихался!