Неточные совпадения
Его нарочно подсунули из министерства графу Эдлерсу, так как всем почти было известно, что почтенный сенатор гораздо более любит увлекаться вихрем светских удовольствий, чем скучными обязанностями службы; вследствие всего этого
можно было подозревать, что губернатор вряд ли
не нарочно старался играть рассеянно: в его прямых расчетах было проигрывать правителю дел!
Хозяин дома, бывший, должно быть, несмотря на свою грубоватую наружность, человеком весьма хитрым и наблюдательным и, по-видимому, старавшийся
не терять графа из виду, поспешил, будто бы совершенно случайно, в сопровождений даже ничего этого
не подозревавшего Марфина, перейти из залы в маленькую гостиную, из которой очень хорошо
можно было усмотреть, что граф
не остановился в большой гостиной, исключительно наполненной самыми почтенными и пожилыми дамами, а направился в боскетную, где и уселся в совершенно уединенном уголку возле m-me Клавской, точно из-под земли тут выросшей.
В сущности, все три сестры имели одно общее семейное сходство; все они, если
можно так выразиться, были как бы
не от мира сего: Муза воздыхала о звуках, и
не о тех, которые раздавались в ее игре и игре других, а о каких-то неведомых, далеких и когда-то ею слышанных.
— Можно-с, но мне гадко повторять, что об нем рассказывают: ни один воз с сеном, ни одна барка с хлебом
не смеют появиться в городе,
не давши ему через полицмейстера взятки.
Крапчик очень хорошо понимал, что все это совершилось под давлением сенатора и делалось тем прямо в пику ему; потом у Крапчика с дочерью с каждым днем все более и более возрастали неприятности: Катрин с тех пор, как уехал из губернского города Ченцов, и уехал даже неизвестно куда, сделалась совершеннейшей тигрицей; главным образом она, конечно, подозревала, что Ченцов последовал за Рыжовыми, но иногда ей подумывалось и то, что
не от долга ли карточного Крапчику он уехал, а потому
можно судить, какие чувства к родителю рождались при этой мысли в весьма некроткой душе Катрин.
— Из этих денег я
не решусь себе взять ни копейки в уплату долга Ченцова, потому что, как
можно ожидать по теперешним вашим поступкам, мне, вероятно, об них придется давать отчет по суду, и мне там совестно будет объявить, что такую-то сумму дочь моя мне заплатила за своего обожателя.
— Конечно, так же бы, как и вам!.. Слава богу, мы до сих пор еще
не различествовали в наших мнениях, — говорил Крапчик, кладя письмо бережно к себе в карман, и затем распростился с хозяином масонским поцелуем, пожелав как
можно скорее опять увидаться.
Она нашла ее уже стоявшею перед чемоданом, в который Юлия Матвеевна велела укладывать как
можно больше белья Людмилы, а из нарядных ее платьев она приказала
не брать ничего.
— Ему
можно написать, чтобы он
не приезжал! — успокоила Сусанна и в этом отношении сестру.
— Нет, я
не считаю Евгения своим приятелем! — отрекся Егор Егорыч. — Я Евгения уважаю: он умен, бесспорно, что учен; но он рассудочный историк!.. Он в каждом событии ни назад заглядывать, ни вперед предугадывать
не любит, а дай ему все, чтобы пальцем в документиках
можно было осязать… Я об этом с ним многократно спорил.
— А как же иначе, на что же
можно опираться, как
не на факты, — возразил Крапчик.
О службе Аггея Никитича в почтовом ведомстве Миропа Дмитриевна заговорила, так как еще прежде довольно подробно разведала о том, что должность губернского почтмейстера, помимо жалованья, очень выгодна по доходам, и сообразила, что если бы Аггей Никитич, получив сие место,
не пожелал иметь этих доходов, то, будучи близкой ему женщиной,
можно будет делать это и без ведома его!..
Ее начал серьезно лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет пропадать связь между мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «Дайте мне ложку!» — она говорила: «Дайте мне лошадь!» Муза с самого первого дня приезда в Кузьмищево все посматривала на фортепьяно, стоявшее в огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства знала, что оно было превосходное, но играть на нем она
не решалась, недоумевая,
можно ли так скоро после смерти сестры заниматься музыкой.
Почти наверно
можно сказать, что ни Егор Егорыч, ни gnadige Frau, ни доктор эту ночь
не спали напролет, да
не спала, кажется, и Сусанна, тревожимая раздававшимся шумом внизу.
Тем временем Егор Егорыч послал Антипа Ильича к Андреюшке узнать,
можно ли к нему идти, ибо юродивый
не во всякое время и
не всех к себе пускал. Антип Ильич исполнил это поручение с великим удовольствием и, возвратясь от Андреюшки, доложил с сияющим лицом...
Против этого условия Аггей Никитич сильно восставал, ибо он все-таки имел капиталец рублей в пятьсот ассигнациями, имел много вещей, которые
можно было продать, но Миропа Дмитриевна и слышать ничего
не хотела.
— Нет, я больше
не буду фантазировать об этом: я теперь постарел, и мне, главное, одно надо — как
можно больше учиться и читать и прежде всего повидаться с Егором Егорычем.
— Ну, вот видите ли, Василий Иваныч, — начала Катрин внушительным тоном, — мне очень тяжело будет расстаться с вами, но я, забывая о себе, требую от вас, чтобы вы ехали, куда только вам нужно!.. Ветреничать, как Ченцов, вероятно, вы
не станете, и я вас прошу об одном — писать ко мне как
можно чаще!
— Без всяких масонских одежд!.. Это нужно для начинающих, а Сусанна Николаевна, слава богу, достаточный путь прошла: ей нужен внутренний смысл, а
не символы!.. Вы испытайте ее как
можно строже, и если она достойна будет принятия, удостоверьте это, а если нет, отвергните!
— Ты, по своей торопливости, становишься безжалостным! Разве
можно человеку сказать про такое несчастие,
не подготовив его?!
Тогда Сверстов решился укреплять нервы своего пациента воздухом и почти насильно заставлял его кататься на тройке в самые холодные и ветреные дни и, всегда сам сопровождая при этом Егора Егорыча, приказывал кучеру нестись во все лопатки и по местам преимущественно открытым, дабы больной как
можно более вдыхал в себя кислорода и таким образом из меланхолика снова превратился бы в сангвиника, — но и то
не помогало: Егор Егорыч, конечно, возвращался домой несколько бодрее, но
не надолго.
— Страх этот совершенно неоснователен;
можно выходить во второй раз и в третий; надобно только знать, за кого выходите вы; и я, кажется, в этом отношении
не похож нисколько на господина Ченцова.
— А как поймут? Я, конечно, буду
не такой, а другой, каким я всегда был, но за супругу мою я
не поручусь… Она потихоньку от меня, пожалуй, будет побирать, где только
можно… Значит, что же выходит?.. Пока я
не разойдусь с ней, мне нельзя служить, а
не служить — значит, нечем жить!.. Расходиться же мне, как вы говорите,
не следует, и неблагородно это будет!..
Миропа Дмитриевна, как и заранее
можно было предполагать,
не заставила себя долго ожидать, и через день же, когда в Кузьмищеве только что сели за обед, она подкатила к крыльцу в коляске шестериком, с колокольцами и даже с почтальоном на запятках.
Хорошо, что Миропа Дмитриевна была
не из таких дам, чтобы ее
можно было очень запугать, а потому, как ни дерзко отнеслись к ней этот крикун Егор Егорыч, а также и дурак супруг ее, она
не потерялась окончательно и успела придумать довольно благовидное объяснение своей проделки.
—
Не ваше дело разбирать, какие места выше или ниже! — опять остановил ее резко Егор Егорыч. — На всяком маленьком месте
можно стоять высоко, служа честно и бескорыстно!
«Хорошо тебе, старому черту, рассуждать о бескорыстии, когда у тебя с лишком тысяча душ!» — подумала она, но вслух ничего
не произнесла, а, напротив, до поры до времени постаралась как
можно дальше спрятать в душе своей волновавшие ее чувствования.
Вероятно, многие из москвичей помнят еще кофейную Печкина, которая находилась рядом с знаменитым Московским трактиром того же содержателя и которая в своих четырех — пяти комнатах сосредоточивала тогдашние умственные и художественные известности, и без лести
можно было сказать, что вряд ли это было
не самое умное и острословное место в Москве.
— Нельзя этого intelligere, нельзя, а если и
можно, так вот чем!.. Сердцем нашим!.. — И Егор Егорыч при этом постучал себе пальцем в грудь. — А
не этим! — прибавил он, постучав уже пальцем в лоб.
— Научить их!.. Легко сказать!.. Точно они
не понимают, в какое время мы живем!.. Вон он — этот каторжник и злодей — чуть
не с триумфом носится в Москве!.. Я
не ангел смертоносный, посланный богом карать нечистивцев, и
не могу отсечь головы всем негодяям! — Но вскоре же Егор Егорыч почувствовал и раскаяние в своем унынии. — Вздор, — продолжал он восклицать, — правда никогда
не отлетает из мира; жало ее
можно притупить, но нельзя оторвать; я должен и хочу совершить этот мой последний гражданский подвиг!
Что касается до имущественного вопроса, то хотя Тулузов и заграбастал все деньги Петра Григорьича в свои руки, однако недвижимые имения Екатерина Петровна сумела сберечь от него и делала это таким образом, что едва он заговаривал о пользе если
не продать, то, по крайней мере, заложить какую-нибудь из деревень, так как на деньги
можно сделать выгодные обороты, она с ужасом восклицала: «Ах, нет, нет, покойный отец мой никогда никому
не был должен, и я
не хочу должать!» Сообразив все это, Екатерина Петровна определила себе свой образ действия и
не сочла более нужным скрывать перед мужем свое до того таимое от него чувство.
— Прошу тебя, замолчи! — снова остановил жену Феодосий Гаврилыч. — Ты в картах ничего
не понимаешь:
можно в них и проигрывать и выигрывать.
По чувствуемой мысли дуэта
можно было понять, что тщетно злым и настойчивым басом укорял хитрый хан Амалат-Бека, называл его изменников, трусом, грозил кораном; Амалат-Бек, тенор, с ужасом отрицался от того, что ему советовал хан, и умолял
не возлагать на него подобной миссии.
— Закон у нас
не милует никого, и, чтобы избежать его, мне надобно во что бы то ни стало доказать, что я Тулузов,
не убитый, конечно, но другой, и это
можно сделать только, если я представлю свидетелей, которые под присягой покажут, что они в том городе, который я им скажу, знали моего отца, мать и даже меня в молодости… Согласны будут показать это приисканные тобою лица?
—
Не думаю-с! — возразил Савелий Власьев. — Он тоже очень жалуется на них, иззнобила она его по экому морозу совсем. Тоже вот, как он говорил, и прочие-то кучера, что стоят у театра, боже ты мой, как бранят господ!.. Хорошо еще, у которого лошади смирные, так слезть
можно и погреться у этих тамошних костров, но у Катерины Петровны пара ведь
не такая; строже, пожалуй, всякой купеческой.
— Разлагаться очень начала… Вы, барыни, этого
не понимаете… Промедли еще день, так из гроба лужи бы потекли… Как это
можно?! — отвечал ей со строгостью Сверстов.
Александр Сергеич между тем пересел к фортепьяно и начал играть переведенную впоследствии, а тогда еще певшуюся на французском языке песню Беранже: «В ногу, ребята, идите; полно,
не вешать ружья!» В его отрывистой музыке чувствовался бой барабана, сопровождающий обыкновенно все казни. Без преувеличения
можно сказать, что холодные мурашки пробегали при этом по телу всех слушателей, опять-таки за исключением того же камер-юнкера, который, встав, каким-то вялым и гнусливым голосом сказал гегельянцу...
— Принимая какое-нибудь бремя на себя, надобно сообразить, достанет ли в нас силы нести его, и почти безошибочно
можно сказать, что нет,
не достанет, и что скорее оно придавит и уморит нас, как это случилось с Людмилой Николаевной, с которой я
не допущу тебя нести общую участь, и с настоящей минуты прошу тебя идти туда, куда влекут твои пожеланья…
Нельзя, однако,
не заметить, что Рамзаев редко замечал настоящие ошибки, делаемые его музыкантами, а потому почти наверное
можно предположить, что он любил
не столько сущность музыки, сколько ее шум, а еще более того повелительные капельмейстерские движения.
Но явиться к сему почтенному человеку, — излагал далее Аггей Никитич, — прямо от себя с просьбою о посвящении в таинства масонства он
не смеет и потому умолял Егора Егорыча снабдить его рекомендательным письмом, с которым будто бы
можно, как с золотыми ключами Петра […с золотыми ключами Петра.
Аггей Никитич пошел за нею. При входе их в кабинет старый аптекарь, по спокойно-добродушному выражению лица коего
можно было догадаться, что он ничего еще
не ведает, крикнул им...
Без преувеличения
можно сказать, что девушка эта, сопровождавшая свою пани в первый ее побег от мужа и ныне, как мы видим, при ней состоящая, была самым преданным и верным другом Марьи Станиславовны в силу того, может быть, что своими нравственными качествами и отчасти даже наружностью представляла собой как бы повторение той: также довольно стройная, также любящая кокетливо одеться, она была столь же, если еще
не больше, склонна увлекаться коварными мужчинами, а равно и с своей стороны поковарствовать против них.
Взять у приходо-расходчика вперед жалованье
можно было бы, но Аггей Никитич по своей щепетильности в службе никогда
не делал этого.
Пани Вибель
не разыгрывала на этот раз комедии, а взяв торопливо подаваемые ей Аггеем Никитичем ассигнации, принялась его целовать, мысленно обещаясь самой себе
не мотать больше, каковое намерение она в продолжение месяца строго исполняла, и месяц этот
можно назвать счастливейшим месяцем любви Аггея Никитича и пани Вибель.
Сколь ни мимолетны были все эти первоначальные впечатления, произведенные описываемыми мною лицами друг на друга, они, однако, повторялись в продолжение всего бала, и положительно
можно было сказать, что m-me Тулузова стремилась к Аггею Никитичу, а инвалидный поручик стремился к ней, что Екатерине Петровне было
не совсем лестно.
Первый поручик стал встречному и поперечному рассказывать, что Аггей Никитич через посредство его вызывал камер-юнкера на дуэль за то, что тот оскорбил честь карабинерных офицеров; откупщик же в этом случае
не соглашался с ним и утверждал, что Аггей Никитич сделал это из ревности, так как пани Вибель позволила себе в Синькове обращаться с камер-юнкером до такой степени вольно, что
можно было подумать все.
Кажется,
можно было бы удовлетвориться и благодарить только бога, но супруге моей показалось этого мало, так как она выходила за меня замуж вовсе
не потому, что любила меня, а затем, чтобы я брал на службе взятки для нее, но когда я
не стал этого делать, она сама задумала брать их.
— Словом, может быть,
не намекал; но то же самое
можно сказать действиями. Впрочем, пусть будет по-твоему, что на сей предмет ничем
не было намекнуто, потому что тогда этому служил препятствием умирающий муж; теперь же этого препятствия
не существует.
—
Не спорю, но ты согласись, что мне лучше
не видеться с Терховым, и от этого надобно уехать как
можно скорей, завтра же!
— Сколько раз, по целому году там живал! — соврал камергер, ни разу
не бывавший за границей. — Но там номера существуют при других условиях; там в так называемых chambres garnies [меблированные комнаты (франц.).] живут весьма богатые и знатные люди; иногда министры занимают даже помещения в отелях. Но вы решились в нашей полуазиатской Москве затеять то же, виват вам, виват! Вот что только
можно сказать!