Неточные совпадения
Валерьян был принят
в число братьев, но этим и ограничились все его масонские подвиги: обряд посвящения до того показался ему глуп и смешон, что он на другой же день стал рассказывать
в разных обществах, как с него снимали не один,
а оба сапога, как распарывали брюки, надевали ему на
глаза совершенно темные очки, водили его через камни и ямины, пугая, что это горы и пропасти, приставляли к груди его циркуль и шпагу, как потом ввели
в самую ложу, где будто бы ему (тут уж Ченцов начинал от себя прибавлять), для испытания его покорности, посыпали голову пеплом, плевали даже на голову, заставляли его кланяться
в ноги великому мастеру, который при этом,
в доказательство своего сверхъестественного могущества, глотал зажженную бумагу.
Одета Людмила на этот раз была
в кокетливый утренний капот, с волосами как будто бы даже не причесанными,
а только приколотыми шпильками, и — надобно отдать ей честь — поражала своей красотой и миловидностью; особенно у нее хороши были
глаза — большие, черные, бархатистые и с поволокой, вследствие которой они все словно бы где-то блуждали…
Тактика Ченцова была не скрывать перед женщинами своих любовных похождений,
а, напротив, еще выдумывать их на себя, — и удивительное дело: он не только что не падал тем
в их
глазах, но скорей возвышался и поселял
в некоторых желание отбить его у других. Людмила, впрочем, была, по-видимому, недовольна его шутками и все продолжала взад и вперед ходить по комнате.
В избе между тем при появлении проезжих
в малом и старом населении ее произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к стене, появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже
в ситцевом сарафане; усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его, кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший
в зыбке, открыл свои большие голубые
глаза и стал ими глядеть, но не на людей,
а на огонь; на голбце же
в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка ребятишек.
—
А вот как мы, — прочти! — отвечал Сверстов, сунув ей
в руки записку, и, повернувшись к стене, снова закрыл
глаза.
— Если ты будешь сметь так говорить со мной, я прокляну тебя! — зашипел он, крепко прижав свой могучий кулак к столу. — Я не горничная твоя,
а отец тебе, и ты имеешь дерзость сказать мне
в глаза, что я шулер, обыгрывающий наверняка своих партнеров!
Но последнее время записка эта исчезла по той причине, что вышесказанные три комнаты наняла приехавшая
в Москву с дочерью адмиральша, видимо, выбиравшая уединенный переулок для своего местопребывания и желавшая непременно нанять квартиру у одинокой женщины и пожилой, за каковую она и приняла владетельницу дома; но Миропа Дмитриевна Зудченко вовсе не считала себя пожилою дамою и всем своим знакомым доказывала, что у женщины никогда не надобно спрашивать, сколько ей лет,
а должно смотреть, какою она кажется на вид; на вид же Миропа Дмитриевна, по ее мнению, казалась никак не старее тридцати пяти лет, потому что если у нее и появлялись седые волосы, то она немедля их выщипывала; три — четыре выпавшие зуба были заменены вставленными; цвет ее лица постоянно освежался разными притираньями; при этом Миропа Дмитриевна была стройна;
глаза имела хоть и небольшие, но черненькие и светящиеся, нос тонкий; рот, правда, довольно широкий, провалистый, но не без приятности; словом, всей своей физиономией она напоминала несколько мышь, способную всюду пробежать и все вынюхать, что подтверждалось даже прозвищем, которым называли Миропу Дмитриевну соседние лавочники: дама обделистая.
— Очень! — повторил Егор Егорыч и, сев с Сусанной
в фаэтон, скоро совсем скрылся из
глаз капитана, который остался на бульваре весьма опечаленный прежде всего, разумеется, вестью о болезни Людмилы,
а потом и тем, что, вследствие этого, ему нельзя было являться к Рыжовым.
Майор по-прежнему насмешливо пожал плечами, но послушался Миропы Дмитриевны; Людмила, как нарочно,
в это время сидела, или, лучше сказать, полулежала с закрытыми
глазами в кресле у выставленного окна. Майор даже попятился назад, увидев ее… Перед ним была не Людмила,
а труп ее. Чтобы не мучить себя более, он возвратился к Миропе Дмитриевне.
Адмиральша, Сусанна и майор перешли
в квартиру Миропы Дмитриевны и разместились там, как всегда это бывает
в минуты катастроф, кто куда попал: адмиральша очутилась сидящей рядом с майором на диване и только что не склонившею голову на его плечо,
а Сусанне, севшей вдали от них и бывшей, разумеется, бог знает до чего расстроенною, вдруг почему-то кинулись
в глаза чистота, порядок и даже щеголеватость убранства маленьких комнат Миропы Дмитриевны:
в зальце, например, круглый стол, на котором она обыкновенно угощала карабинерных офицеров чаем, был покрыт чистой коломянковой салфеткой;
а про гостиную и говорить нечего: не говоря о разных красивых безделушках, о швейном столике с всевозможными принадлежностями, там виднелось литографическое и разрисованное красками изображение Маврокордато [Маврокордато Александр (1791—1865) — греческий патриот, организатор восстания
в Миссолонги (1821).], греческого полководца, скачущего на коне и с рубящей наотмашь саблей.
—
А как я тут пособлю? — сказал он. — Мне доктора, по болезни моих
глаз, шагу не позволяют сделать из дому… Конечно, государь так был милостив ко мне, что два раза изволил посетить меня, но теперь он
в отсутствии.
«Приступим теперь к доводам, почему число четыре есть число прямой линии: прежде всего скажу, что сие слово — прямая линия, принимаю здесь не
в общепринятом смысле, означающем то протяжение, которое кажется
глазам нашим ровною чертою,
а яко начало токмо.
— Во всю жизнь мою еще никогда не простуживался, — отвечал, усмехаясь, молодой человек, сбрасывая шинель и калоши, причем оказалось, что он был
в щеголеватом черном сюртуке и, имея какие-то чересчур уж открытые воротнички у сорочки, всей своей наружностью, за исключением голубых
глаз и некрасивого, толстоватого носа, мало напоминал русского,
а скорее смахивал на итальянца; волосы молодой человек имел густые, вьющиеся и приподнятые вверх; небольшие и сильно нафабренные усики лежали у него на губах, как бы две приклеенные раковинки,
а также на подобную приклеенную раковинку походила и эспаньолка его.
— Конечно, прежде всего совести своей;
а кроме того, тут и обряды очень страшные: вас с завязанными
глазами посадят
в особую темную комнату,
в которую входит ритор.
В ответ на это Егор Егорыч схватил костлявую руку gnadige Frau и поцеловал ее,
а gnadige Frau почти что обняла его. У обоих из
глаз текли слезы.
В продолжение всей дороги адмиральша блаженствовала: она беспрестанно смотрела то
в одно окно кареты, то
в другое; при этом Сусанна и доктор
глаз с нее не спускали,
а Антип Ильич сидел весь погруженный, должно быть,
в молитву.
Gnadige Frau больше всего поразили
глаза Андреюшки — ясные, голубые, не имеющие
в себе ни малейшего оттенка помешательства, напротив, очень умные и как бы
в душу вам проникающие;
а доктор глядел все на цепь; ему очень хотелось посмотреть под мышки Андреюшке, чтобы удостовериться, существуют ли на них если не раны, то, по крайней мере, мозоли от тридцатилетнего прикосновения к ним постороннего твердого тела.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и
глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко видала отца Василия, потому что
в православную церковь она не ходила,
а когда он приходил
в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия
в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла
в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли быть такие светлые личности.
Миропа Дмитриевна потупилась, понимая так, что Аггей Никитич опять-таки говорит какой-то вздор, но ничего, впрочем, не возразила ему, и Зверев ушел на свою половину,
а Миропа Дмитриевна только кинула ему из своих небольших
глаз молниеносный взор, которым как бы говорила: «нет, Аггей Никитич, вы от меня так легко не отделаетесь!», и потом, вечером, одевшись хоть и
в домашний, но кокетливый и отчасти моложавый костюм, сама пришла к своему постояльцу, которого застала
в халате.
Противного и отталкивающего он
в ней ничего не находил; конечно, она была не молода и не свежа, — и при этом Аггей Никитич кинул взгляд на Миропу Дмитриевну, которая сидела решительно
в весьма соблазнительной позе, и больше всего Звереву кинулась
в глаза маленькая ножка Миропы Дмитриевны, которая действительно у нее была хороша, но потом и ее искусственная грудь,
а там как-то живописно расположенные на разных местах складки ее платья.
Прежде всего Маланья прибежала к старухе Арине, разругалась с ней, почесть наплевала ей
в глаза, говоря, что это ей, старой чертовке,
а также и подлой Аксютке (имя мечтательной бабенки) не пройдет даром!
—
А тогда я вас угощу пулей! — объяснил ей Ченцов, показывая
глазами на свое двуствольное ружье, которое он
в это время снимал с плеч.
В то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего о Тулузове,
а если и слыхавший, так давно это забывший, и имея
в голове одну только мысль, что как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда тот явился к нему и изъяснил причину своего визита, Иван Петрович распростер перед ним руки; большой и красноватый нос его затрясся,
а на добрых серых
глазах выступили даже слезы.
Сусанна Николаевна с умыслом пожелала не иметь повязки на
глазах, потому что остаться с открытыми
глазами в полутемном храме было, как ей думалось, страшнее;
а она этого именно и желала, чтобы испытать свою волю. Сверстов не ушел, впрочем, совсем из церкви,
а удалился только ко входным дверям ее. Сусанна Николаевна услышала это и повторила ему еще раз, и недовольным голосом...
— Да, но он может и проснуться! Вы поскорее мне, gnadige Frau, прочтите письмо,
а то я дурно разобрала его: у меня рябило
в глазах.
— Вообразите, у вас перед
глазами целый хребет гор, и когда вы поднимаетесь, то направо и налево на каждом шагу видите, что с гор текут быстрые ручьи и даже речки с чистой, как кристалл, водой…
А сколько
в них форелей и какого вкуса превосходного — описать трудно. Вот ты до рыбы охотник, — тебе бы там следовало жить! — отнеслась gnadige Frau
в заключение к мужу своему, чтобы сообща с ним развлекать Егора Егорыча.
— Не с неба,
а со всего Колосовского переулка! — говорил Максинька, все более и более раскрывая свои
глаза. — Идея у него
в том была: как из подсолнечников посыпались зернышки, курицы все к нему благим матом
в сад,
а он как которую поймает: «Ах, ты, говорит,
в мой огород забралась!» — и отвернет ей голову. Значит, не ходя на рынок и не тратя денег, нам ее
в суп. Благородно это или нет?
—
А когда она кончится?.. Кто это угадает?.. Просто придумать не могу, что и делать… Жене
в глаза взглянуть совестно,
а тут приехала еще
в Москву ее сестра, Марфина, с мужем…
Дети при этом совсем притихли. Француженка подняла
глаза к небу,
а Углаков только потрясал головой: видимо, что он был
в неописанном восторге.
Лябьев конфузливо, но прежде всего поцеловал руку у жены. Та потупила
глаза, чтобы он не заметил печали
в ее взоре. Затем Лябьев сначала пожал,
а потом тоже поцеловал руку и Сусанны Николаевны,
а вместе с тем поспешил ей представить Углакова.
— Мне надобно много кушать… По вашим словам, я еще мальчик: значит, расту;
а вы уж выросли… Постойте, постойте, однако, се monsieur то же вырос, но ест, как удав, — шептал Углаков, слегка показывая
глазами на князя, действительно клавшего себе
в рот огромные кусищи.
Те приехали
в заседание и единогласно объявили, что полезнее бы всего было раздать деньги на руки самим голодающим; однако члены комитета, поняв заднюю мысль, руководившую сих мытарей,
в глаза им объявили, что при подобном способе большая часть денег бедняками будет употреблена не на покупку хлеба,
а на водку откупщицкую.
— Что ж мудреного? — проговорил с явным презрением Егор Егорыч. — Он тут как-то, с неделю тому назад,
в Английском клубе на моих
глазах пил мертвую… Мне жаль отца его,
а никак уж не этого повесу.
Выехав от Марфиных, она направилась не домой,
а в Кремль,
в один из соборов, где, не видя даже, перед каким образом, упала на колени и начала со слезами на
глазах молиться.
У многих из них появились слезы на
глазах, но поспешивший
в коридор смотритель,
в отставном военном вицмундире и с сильно пьяной рожей, велел, во-первых, арестантам разойтись по своим местам,
а потом, войдя
в нумер к Лябьеву, объявил последнему, что петь
в тюрьме не дозволяется.
— Изволь, скажу! Ты-то вот не видел,
а я заметила, что она ажно
в спину тебе смотрит, как ты отвернешься от нее,
а как повернулся к ней, сейчас
глаза в сторону и отведет.
— Видение, ибо оно представилось мне въявь,
а не во сне!.. Я, погруженный
в молитву, прямо перед
глазами своими видел тихую, светлую долину и
в ней с умиленными лицами Лябьева, Музу и покойного Валерьяна.
Егор Егорыч, занятый своими собственными мыслями и тому не придав никакого значения, направился со двора
в сад, густо заросший разными деревьями, с клумбами цветов и с немного сыроватым, но душистым воздухом, каковой он и стал жадно вдыхать
в себя, почти не чувствуя, что ему приходится все ниже и ниже спускаться; наконец, сад прекратился, и перед
глазами Егора Егорыча открылась идущая изгибом Москва-река с виднеющимся
в полумраке наступивших сумерек Девичьим монастырем,
а с другой стороны — с чернеющими Воробьевыми горами.
Егор Егорыч с нервным вниманием начал прислушиваться к тому, что происходило
в соседних комнатах. Он ждал, что раздадутся плач и рыдания со стороны сестер; этого, однако, не слышалось,
а, напротив, скоро вошли к нему
в комнату обе сестры, со слезами на
глазах, но, по-видимому, сохранившие всю свою женскую твердость. Вслед за ними вошел также и Антип Ильич, лицо которого сияло полным спокойствием.
Все убранство
в нем хоть было довольно небогатое, но прочное, чисто содержимое и явно носящее на себе аптекарский характер:
в нескольких витринах пестрели искусно высушенные растения разных стран и по преимуществу те, которые употреблялись для лекарств; на окнах лежали стеклянные трубочки и стояла лампа Берцелиуса [Лампа Берцелиуса — спиртовая лампа с двойным током воздуха.],
а также виднелись паяльная трубка и четвероугольный кусок угля, предназначенные, вероятно, для сухого анализа, наконец, тут же валялась фарфоровая воронка с воткнутою
в нее пропускною бумагою; сверх того, на одном покойном кресле лежал кот с полузакрытыми, гноящимися
глазами.
После этого Вибель повел своего гостя
в маленькую столовую, где за чисто вычищенным самоваром сидела пани Вибель, кажется, еще кое-что прибавившая к украшению своего туалета;
глазами она указала Аггею Никитичу на место рядом с ней,
а старый аптекарь поместился несколько вдали и закурил свою трубку с гнущимся волосяным чубуком, изображавшую турка
в чалме. Табак, им куримый, оказался довольно благоухающим и, вероятно, не дешевым.
За чаем, собственно, повторилось почти то же, что происходило и
в предыдущий вечер. Пани Вибель кокетливо взглядывала на Аггея Никитича, который,
в свою очередь, то потуплялся, то взмахивал на нее свои добрые черные
глаза;
а Вибель, первоначально медленно глотавший свой чай, вдруг потом, как бы вспомнив что-то такое, торопливо встал со стула и отнесся к Аггею Никитичу...
Танец этот они давно танцевали весьма согласно
в три темпа,
а в настоящем случае оба даже превзошли самих себя; с первого же тура они смотрели своими блистающими зрачками друг другу
в очи: Аггей Никитич — совсем пламенно,
а пани Вибель хотя несколько томнее, может быть, потому, что
глаза ее были серые, но тоже пламенно.
— Здорова-с; своими
глазами видел, что оне изволят сидеть на балконе… Ездил тоже
в Кузьмищево, пустошь луговую
в кортому взять; своего-то сена у нас, по крестьянскому нашему состоянию, мало,
а я семь лошадей держу для извоза: надоче было об этом переговорить с Сергеем Николаичем Сверстовым, — изволите, полагаю, знать?
Иван Дорофеев стал погонять лошадей, приговаривая: «Ну, ну, ну, матушки, выносите с горки на горку,
а кучеру на водку!» Спустившееся между тем довольно низко солнце прямо светило моим путникам
в глаза, так что Иван Дорофеев, приложив ко лбу руку наподобие глазного зонтика, несколько минут смотрел вдаль,
а потом как бы сам с собою проговорил...
Муза Николаевна не успела еще ничего из ее слов хорошенько понять, как старуха, проговорив: «Свят, свят, свят, господь бог Саваоф!» — брызнула на Сусанну Николаевну изо рта воды. Та вскрикнула и открыла
глаза. Старуха, снова пробормотав: «Свят, свят, свят, господь бог Саваоф!», — еще брызнула раз. Сусанна Николаевна уж задрожала всем телом,
а Муза Николаевна воскликнула: «Что ты такое делаешь?» Но старуха, проговорив
в третий раз: «Свят, свят, свят…» — опять брызнула на Сусанну Николаевну.
Каким образом могло это случиться, Миропа Дмитриевна сначала объяснить даже себе не могла, потому что с тех пор, как вручила ему десять тысяч, она
в глаза его не видала у себя
в домике на Гороховом Поле,
а тут вдруг он, точно с неба свалившись, предстал пред нею.
Но камергера это не остановило, он стал рассыпаться пред Миропой Дмитриевной
в любезностях, как только встречался с нею, особенно если это было с
глазу на
глаз, приискивал для номеров ее постояльцев, сам напрашивался исполнять небольшие поручения Миропы Дмитриевны по разным присутственным местам; наконец
в один вечер упросил ее ехать с ним
в театр,
в кресла, которые были им взяты рядом, во втором ряду,
а в первом ряду, как очень хорошо видела Миропа Дмитриевна, сидели все князья и генералы, с которыми камергер со всеми был знаком.