Неточные совпадения
— Есть это немножко!.. Любим мы из себя представить чисто метущую метлу… По-моему-с, — продолжал он, откидываясь на задок кресел и, видимо, приготовляясь сказать довольно длинную речь, — я чиновника долго к себе не возьму, не
узнав в нем прежде
человека; но, раз взяв его, я не буду считать его пешкой, которую можно и переставить и вышвырнуть как угодно.
Понимая, вероятно, что в лицее меня ничему порядочному не научат, он в то же время
знал, что мне оттуда дадут хороший чин и хорошее место, а в России чиновничество до такой степени все заело, в такой мере покойнее, прочнее всего, что родители обыкновенно лучше предпочитают убить, недоразвить в детях своих
человека, но только чтобы сделать из них чиновника.
Вы совершенно справедливо как-то раз говорили, что нынче не только у нас, но и в европейском обществе,
человеку, для того, чтобы он был не совершеннейший пошляк и поступал хоть сколько-нибудь честно и целесообразно, приходится многое самому изучить и
узнать.
Ограниченность применения женского труда в ту эпоху в России вынуждала девушек стремиться к получению преимущественно педагогического и медицинского образования.] мать очень мало понимала и гораздо больше бы желала, чтобы она вышла замуж за
человека с обеспеченным состоянием, или, если этого не случится, она, пожалуй, не прочь бы была согласиться и на другое,
зная по многим примерам, что в этом положении живут иногда гораздо лучше, чем замужем…
Я никогда не скажу больному, что у него; должен это
знать я, а не он: он в этом случае
человек темный, его только можно напугать тем.
— Поверьте вы мне-с, — продолжала она милым, но в то же время несколько наставническим тоном, — я
знаю по собственному опыту, что единственное счастье
человека на земле — это труд и трудиться; а вы, князь, извините меня, ничего не делаете…
— Только они меня-то, к сожалению, не
знают… — продолжала между тем та, все более и более приходя в озлобленное состояние. — Я бегать да подсматривать за ними не стану, а прямо дело заведу: я мать, и мне никто не запретит говорить за дочь мою. Господин князь должен был понимать, что он —
человек женатый, и что она — не уличная какая-нибудь девчонка, которую взял, поиграл да и бросил.
— Но кроме там вашего князя Якова Долгорукова мало ли было государственных
людей из князей? — воскликнула Анна Юрьевна. — Сколько я сама
знала за границей отличнейших дипломатов и посланников из русских князей!..
— Совершенно согласен, но в таковой мере виновата и княгиня: зачем она шла замуж, не
узнав хорошенько
человека?
— Вы, мой милый Эдуард, — отвечал он, — вероятно не
знаете, что существует довольно распространенное мнение, по которому полагают, что даже уголовные преступления — поймите вы, уголовные! — не должны быть вменяемы в вину, а уж в деле любви всякий французский роман вам докажет, что
человек ничего с собой не поделает.
— Кто ж это
знает? — отвечал Елпидифор Мартыныч, пожав плечами. — К-х-ха! — откашлянулся он. — Мать мне ее, когда я был у них перед отъездом их на дачу, говорила: «Что это, говорит, Леночку все тошнит, и от всякой пищи у ней отвращение?» Я молчу, конечно; мало ли
человека отчего может тошнить!
Будь князь понастойчивей, он, может быть, успел бы втолковать ей и привить свои убеждения, или, по крайней мере, она стала бы притворяться, что разделяет их; но князь, как и с большей частью молодых
людей это бывает, сразу же разочаровался в своей супруге, отвернулся от нее умственно и не стал ни слова с ней говорить о том, что составляло его суть, так что с этой стороны княгиня почти не
знала его и видела только, что он знакомится с какими-то странными
людьми и бог
знает какие иногда странные вещи говорит.
— Кроме того-с, — продолжала Елена, вся раскрасневшаяся даже в лице, — всех законов
знать нельзя, это требование невыполнимое, чтобы неведением законов никто не отзывался: иначе
людям некогда было бы ни землю пахать, ни траву косить, ни дорог себе строить. Они все время должны были бы изучать законы;
люди, хорошо знающие законы, как, например, адвокаты, судьи, огромные деньги за это получают.
— Мало, что бесчувственные
люди, это какие-то злодеи мои, от которых я не
знаю, как и спастись! — произнесла княгиня, и на глазах ее показались слезы.
Миклаков в молодости отлично кончил курс в университете, любил очень читать и потому много
знал; но в жизни как-то ему не повезло: в службе он дотянул только до бухгалтера, да и тут его терпели потому, что обязанности свои он
знал в совершенстве, и начальники его обыкновенно говорили про него: «Миклаков, как бухгалтер, превосходный, но как
человек — пренеприятный!» Дело в том, что при служебных объяснениях с своими начальствующими лицами он нет-нет да и ввернет почти каждому из них какую-нибудь колкость.
— Что же, она давно его любовница? — спросил ее, черт
знает к чему, молодой
человек.
— Никто, барышня, не
знает, — отвечала ей Марфуша, — княгиня уж
людей по лесу искать его послала; в Москву если бы поехал, так лошадей бы тоже велел заложить.
Зачем же было унижать ее еще в глазах постороннего
человека?» — думала княгиня и при этом проклинала себя, зачем она написала это глупое письмо князю,
зная по опыту, как он и прежде отвечал на все ее нежные заявления.
— Да!.. Да!.. — повторил Адольф Иваныч с важностью. — И он тоже совершенно со мной согласен, что в России нужней всего просвещение. Русский работник, например, мужик русский — он не глуп, нет!.. Он не просвещен!.. Он только думает, что если праздник, так он непременно должен быть пьян, а будь он просвещен, он
знал бы, что праздник не для того, а чтобы
человек отдохнул, — согласны вы с этим?
Дьякон же в этом приходе, с лицом, несколько перекошенным и похожим на кривой топор (бас он имел неимовернейший), был, напротив,
человек совершенно простой, занимался починкой часов и переплетом книг; но зато был прелюбопытный и
знал до мельчайших подробностей все, что в приходе делалось: например, ему положительно было известно, что князь по крайней мере лет пятнадцать не исповедовался и не причащался, что никогда не ходил ни в какую церковь.
«Она все еще, кажется, изволит любить мужа, — думал он, играя в карты и взглядывая по временам на княгиню, — да и я-то хорош, — продолжал он, как-то злобно улыбаясь, — вообразил, что какая-нибудь барыня может заинтересоваться мною: из какого черта и из какого интереса делать ей это?.. Рожицы смазливой у меня нет; богатства — тоже; ловкости военного
человека не бывало; физики атлетической не имею. Есть некоторый умишко, — да на что он им?.. В сем предмете они вкуса настоящего не
знают».
Но Миклаков очень хорошо
знал, что на словах он не в состоянии будет сделать никогда никакой декларации уж по одному тому, что всякий
человек, объясняющийся в любви, до того ему казался смешным и ничтожным, что он скорее бы умер, чем сам стал в подобное положение.
—
Знаю, что не такой
человек по душе своей; но ведь в животе и смерти бог волен: сегодня жив, а завтра нет, — что тогда со всеми нами будет?
Месяца два уже m-r Николя во всех маскарадах постоянно ходил с одной женской маской в черном домино, а сам был просто во фраке; но перед последним театральным маскарадом получил, вероятно, от этого домино записочку, в которой его умоляли, чтобы он явился в маскарад замаскированным, так как есть будто бы злые
люди, которые подмечают их свидания, — „но только, бога ради, — прибавлялось в записочке, — не в богатом костюме, в котором сейчас
узнают Оглоблина, а в самом простом“.
Николя, как мы
знаем, страшно боялся князя и считал его скорее за тигра, чем за
человека…
—
Люди ихние тоже не
знают твоей руки?
«Любезный князь! Незнакомые вам
люди желают вас уведомить, что жена ваша вам неверна и дает рандеву господину Миклакову, с которым каждый вечер встречается в вашей гостиной; об этом
знают в свете, и честь вашей фамилии обязывает вас отомстить княгине и вашему коварному ривалю».
— Затем, что он здесь заезжий
человек… никого не
знает.
— Черт его
знает, что за
человек!.. Что поляк — это я
знаю! — произнес князь, продолжая свое чтение.
— Без всякого сомнения!.. Там
люди живут человеческой жизнью, а здесь, я не
знаю, — жизнью каких-то… — «свиней», вероятно, хотел добавить барон, но удержался.
«В таком случае он сумасшедший и невыносимый по характеру
человек!» — почти воскликнула сама с собой Елена, сознавая в душе, что она в помыслах даже ничем не виновата перед князем, но в то же время приносить в жертву его капризам все свои симпатии и антипатии к другим
людям Елена никак не хотела, а потому решилась, сколько бы ни противодействовал этому князь, что бы он ни выделывал, сблизиться с Жуквичем, подружиться даже с ним и содействовать его планам, которые он тут будет иметь, а что Жуквич, хоть и сосланный, не станет сидеть сложа руки, в этом Елена почти не сомневалась,
зная по слухам, какого несокрушимого закала польские патриоты.
Известный вам
человек, который преследует княгиню всюду за границей, позволяет себе то, чего я вообразить себе никогда не могла: он каждодневно бывает у нас и иногда в весьма непривлекательном, пьяном виде; каждоминутно говорит княгине колкости и дерзости; она при нем не
знает, как себя держать.
— Положим, я этого не
знаю, — начала она, — но во всяком случае в каждом, вероятно,
человеке существуют по два, по три и даже по нескольку чувств, из которых какое-нибудь одно всегда бывает преобладающим, а такое чувство во мне, в настоящее время, никак не любовь к князю.
Вы, как мужчина, может быть, не совсем поймете меня: если б я князя не
знала прежде и для блага поляков нужно было бы сделаться его любовницей, я ни минуты бы не задумалась; но я любила этого
человека, я некогда к ногам его кинула всю мою будущность, я думала всю жизнь мою пройти с ним рука об руку, и он за все это осмеливается в присутствии моем проклинать себя за то, что расстроил свою семейную жизнь, разрушил счастие преданнейшей ему женщины, то есть полуидиотки его супруги!..
«Вы сами, князь, — писала Петицкая, —
знаете по собственному опыту, как можно ошибаться в
людях; известная особа, по здешним слухам, тоже оставила вас, и теперь единственное, пламенное желание княгини — возвратиться к вам и ухаживать за вами. А что она ни в чем против вас не виновна — в этом бог свидетель. Я так же, как и вы, в этом отношении заблуждалась; но, живя с княгиней около полутора лет, убедилась, что это святая женщина: время лучше докажет вам то, что я пишу в этих строках…»
Я, признаться, вас же повинил, — не помстилось ли, думаю, князю: каким образом с одним
человеком годы жила, а другого неделю как
узнала…
— Не к нему, но потому, что я только эту гостиницу и
знала в Москве; а переехать мне надо было поскорее, — проговорила Елена, еще более смутясь. — Скажите, однако, не
знаете ли вы, что он за
человек?.. Собственно, я до сих пор еще не могу хорошенько понять его.
— Один очень и очень достоверный
человек! — подхватила Елена. — Но вы мне этого не говорили; значит, вы или сами не
знаете этого, чего вам, как агенту их, не подобает не
знать, или
знаете, но мне почему-то не доверяете.
О браке Николя с Еленой у Григоровых
узнали очень не скоро; единственный
человек, который мог бы принести эту новость, Елпидифор Мартыныч, не был у них недели уже две, потому что прихворнул разлитием желчи.
— Перестаньте, княгиня! — произнесла Петицкая как бы уже строгим голосом. — Разве повернется у кого-нибудь язык, чтобы обвинить вас в чем-нибудь? Напротив, все удивляются вам, и я
знаю одного
человека, который очень бы желал сделать предложение вам…
— Не хочу, потому что
знаю, что такого
человека нет.