Неточные совпадения
Бог
знает, где бродили его мысли, но не в одном только прошедшем бродили они: выражение его лица было сосредоточенно и угрюмо, чего не бывает, когда
человек занят одними воспоминаниями.
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в
людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду
знать, что и у нас внутри делается.
— Да кто его презирает? — возразил Базаров. — А я все-таки скажу, что
человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой
человек — не мужчина, не самец. Ты говоришь, что он несчастлив: тебе лучше
знать; но дурь из него не вся вышла. Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным
человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий
человек сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например… А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи,
знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
«Я
человек мягкий, слабый, век свой провел в глуши, — говаривал он, — а ты недаром так много жил с
людьми, ты их хорошо
знаешь: у тебя орлиный взгляд».
Смею сказать, меня все
знают за
человека либерального и любящего прогресс; но именно потому я уважаю аристократов — настоящих.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые
люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт
знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных
людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
— Нет, надо к отцу проехать. Ты
знаешь, он от *** в тридцати верстах. Я его давно не видал и мать тоже: надо стариков потешить. Они у меня
люди хорошие, особенно отец: презабавный. Я же у них один.
Он, однако, изумился, когда
узнал, что приглашенные им родственники остались в деревне. «Чудак был твой папа́ всегда», — заметил он, побрасывая кистями своего великолепного бархатного шлафрока, [Шлафрок — домашний халат.] и вдруг, обратясь к молодому чиновнику в благонамереннейше застегнутом вицмундире, воскликнул с озабоченным видом: «Чего?» Молодой
человек, у которого от продолжительного молчания слиплись губы, приподнялся и с недоумением посмотрел на своего начальника.
— Да хоть на то, чтоб уметь
узнавать и изучать
людей.
— Я вижу, вы меня
знаете мало, хотя вы и уверяете, что все
люди друг на друга похожи и что их изучать не стоит. Я вам когда-нибудь расскажу свою жизнь… но вы мне прежде расскажете свою.
— Я вас
знаю мало, — повторил Базаров. — Может быть, вы правы; может быть, точно, всякий
человек — загадка. Да хотя вы, например: вы чуждаетесь общества, вы им тяготитесь — и пригласили к себе на жительство двух студентов. Зачем вы, с вашим умом, с вашею красотою, живете в деревне?
Решившись, с свойственною ему назойливостью, поехать в деревню к женщине, которую он едва
знал, которая никогда его не приглашала, но у которой, по собранным сведениям, гостили такие умные и близкие ему
люди, он все-таки робел до мозга костей и, вместо того чтобы произнести заранее затверженные извинения и приветствия, пробормотал какую-то дрянь, что Евдоксия, дескать, Кукшина прислала его
узнать о здоровье Анны Сергеевны и что Аркадий Николаевич тоже ему всегда отзывался с величайшею похвалой…
— Да, да, — заговорил Базаров, — урок вам, юный друг мой, поучительный некий пример. Черт
знает, что за вздор! Каждый
человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь.
— Да, — начал Базаров, — странное существо
человек. Как посмотришь этак сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь «отцы», кажется: чего лучше? Ешь, пей и
знай, что поступаешь самым правильным, самым разумным манером. Ан нет; тоска одолеет. Хочется с
людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними.
— Не
знаю, что тебе сказать. Настоящий
человек об этом не должен заботиться; настоящий
человек тот, о котором думать нечего, а которого надобно слушаться или ненавидеть.
— А! вот вы куда забрались! — раздался в это мгновение голос Василия Ивановича, и старый штаб-лекарь предстал перед молодыми
людьми, облеченный в домоделанный полотняный пиджак и с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному предаетесь занятию. Лежа на «земле», глядеть в «небо»…
Знаете ли — в этом есть какое-то особенное значение!
— А по-настоящему надо лекарям платить, — заметил с усмешкой Базаров. — Лекаря, вы сами
знаете,
люди корыстные.
—
Знаете ли что, Катерина Сергеевна? Всякий раз, когда я слышу этот ответ, я ему не верю… Нет такого
человека, о котором каждый из нас не мог бы судить! Это просто отговорка.
— Сказали хорошо; просто, не стыдясь и не рисуясь. Кстати: я воображаю, в чувстве
человека, который
знает и говорит, что он беден, должно быть что-то особенное, какое-то своего рода тщеславие.
— Меня вы забудете, — начал он опять, — мертвый живому не товарищ. Отец вам будет говорить, что вот, мол, какого
человека Россия теряет… Это чепуха; но не разуверяйте старика. Чем бы дитя ни тешилось… вы
знаете. И мать приласкайте. Ведь таких
людей, как они, в вашем большом свете днем с огнем не сыскать… Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник… мясо продает… мясник… постойте, я путаюсь… Тут есть лес…