Ещё живёт “росеянство”, своеобразно дожившее до нашего времени
славянофильство, даже этакое боевое противозападничество с верой по-прежнему, по старинке, в “особый” путь развития, в народ-“богоносец”, с погружением в “философические” глубины мистического “народного духа” и красоты “национального” фольклора.
Один из интеллектуальных лидеров
славянофильства.
Но со
славянофильством можно было не церемониться; с момента своего возникновения оно встречало насмешки.
Бывали помещики, действительно заботившиеся о своих крестьянах, знаю это, например, по жизнеописаниям основоположников
славянофильства, изучением которых в своё время занимался.
Тогда же зарождается и так называемое
славянофильство, развившееся потом в особую философско-историческую доктрину.
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: фузионность — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Затем, разве в ней нет причудливо преломлённого и осложнённого духа
славянофильства?
Главный идеолог
славянофильства предчувствует не только гибель крайних форм, но и всего западного жизнеустройства.
Вместе с тем следует отметить, что представители
славянофильства приняли деятельное участие в общественном движении 2-й половины 1850-х – начала 1860-х гг., используя для пропаганды своих идей возможности «Вольной русской типографии».
Западники отвергали идеи
славянофильства, а также существование какой-то особой национальной, или, пользуясь терминологией славянофилов, «народной», науки.
Основатель
славянофильства был в этом, как и во всём другом, самостоятелен и оригинален.
Разновидностью его было и русское
славянофильство, имеющее перед отечественной историей немалые заслуги.
Прочие вожди
славянофильства добавили иные начала – своеобразное отношение между землёй и государством, общинность.
Эта вторая посылка является основой позднего
славянофильства, которая универсализирует национальные познавательные установки, распространяя их действие в качестве доминанты на всю греческую, восточноевропейскую традицию и далее, прослеживая их следы везде, во всём мире, то есть далеко за пределами своей власти, своего домена.
Однако представители классического
славянофильства 40-х годов и позднее чётко проводили различие между своей схемой и этим националистическим вариантом135.
Можно сказать, что в некоторых отношениях нигде идеи начала века не выражались так закончено и последовательно, как в московском
славянофильстве.
Эти две исходно конфликтные доктрины были дополнены идеологиями
славянофильства и западничества, окончательно оформившимися в ходе салонных дискуссий вокруг чаадаевского письма, выразительно описанных в «Былом и думах».
Так выявляется связь «почвенничества» с народолюбием раннего
славянофильства.
Соборность неуклонно, всё сильнее и откровеннее заземлялась, лишалась благодатного содержания и низводилась до простого социального и органического принципа: в известном смысле, этот процесс – сама суть идейной эволюции
славянофильства…
Первый – писатель-аналитик, религиозный философ, теоретик
славянофильства, редактор-издатель «Европейца».
Инициированное родоначальником
славянофильства феноменологическое понимание соборности, возвышающееся над религиозным и мирским её восприятием, стихийно было востребовано всеми направлениями русской философии и составило основное их смысловое и ценностное содержание.
Но точно так же мы не согласились бы называть
славянофильство и «петербургским направлением».
Разумеется, за те три четверти века, которые протекли со времени возникновения
славянофильства и до этого гершензоновского «обвинения», в русском самосознании многое и во многом изменилось.
Сверх того, мы надеялись узнать наконец, в чем состоит эта доктрина
славянофильства, которая до сих пор все только обещала высказаться, а между тем пряталась за какими-то намеками и бранчивыми фразами, и которой сущность, казалось, состояла только в том, чтоб не признавать ни ума, ни сердца, ни знания, ни таланта у людей, не обольщающихся честью быть славянофилами.
Тем самым, здесь анализируются взаимоотношения духовной и религиозной традиций; а в первой главе, посвящённой
славянофильству, рассматривается и культурная традиция.
Автор показывает истоки
славянофильства, его основные идеи и аргументы, связь с другими течениями в общественной мысли.
Переняв на волне увлечения
славянофильством идею воскрешения «готической» древнерусской иконописи, великий мастер создаёт ряд прелюбопытных эскизов.
Высокую оценку земства и «земских людей» порой разделяли и в правительственных кабинетах, где нередко сидели сторонники
славянофильства.
Уже поэтому историю
славянофильства недостаточно рассматривать как историю мысли – она, несомненно, входит в историю русской культуры.
Бердяев, рассматривая учение
славянофильства, указывал, что им одним в середине XIX века была присуща национальная идея, и полагал это большой заслугой.
Как общественно-политическое направление
славянофильство вместе со своим постоянным оппонентом западничеством составило этап в формировании русского общественно-политического сознания, активно способствовало подготовке и проведению в жизнь реформы 1861 года.
Антисемитские идеи стали всё более и более заметными во второй половине девятнадцатого века, и эпигоны
славянофильства сыграли заметную роль в этом.
Что касается интерпретации
славянофильства как идеологии, то необходимо отметить следующие особенности: православность, соборность, мессианизм.
Такая старая, уравновешенная, уверенная в себе культура обладает огромной воспитательной силой. <…>Нам, нынешним, трудно понять
славянофильство, потому что мы вырастаем совершенно иначе – катастрофически.
Название
славянофильства было дано и употреблялось тогда так же неверно, как и теперь: это просто было и есть – русское направление.
Прежде всего необходимо сказать несколько слов по поводу заголовка «Первый русский национализм» – то есть классическое
славянофильство периода 1840—1860-х годов, первое отнюдь не в том смысле, что ранее нельзя указать на «националистические чувства» и «настроения»: достаточно вспомнить наполеоновскую эпоху или идеи, бродившие в гвардейских кружках и близких к ним общественных сферах, которые ярче всего проявились в так называемом движении декабристов.
Как идейные течения и особые концепции
славянофильство и западничество оформились на протяжении второй половины 1840-х годов.
Возрождение
славянофильства оказывается совсем ненужным.
И самым коренным грехом
славянофильства было то, что природно-исторические черты русской стихии они приняли за христианские добродетели.
Наше
славянофильство принадлежало этому мировому потоку, который влёк все народы к национальному самосознанию, к органичности, к историзму.
– Только
славянофильство может являться единственно правильной идеологией для нашего общества.
Тогда она тоже была расколота на несколько группировок: радикалов (приверженцев социализма), государственников (сторонников царского режима) и консерваторов (приверженцев
славянофильства).
Разложение
славянофильства – пахнет от разлагателя.
Тут скрыт один из глубочайших мотивов
славянофильства.
Теперь
славянофильство как организованное целое более не существует.
Тут мы подходим к другому жизненному, некнижному источнику
славянофильства, к русскому национальному быту.
Если первоначально славянофилы (1840-х – 50-х гг.) могут быть однозначно отнесены к либеральным направлениям мысли ‹…›, то позднейшее развитие
славянофильства демонстрирует нарастающее напряжение между либеральными основаниями и возрастающим консервативным тяготением.
Хотя она тогда уже не страдала
славянофильством, посетившим её в 13—14 лет, и была настроена вполне космополитично.
Может быть, вообще
славянофильство – испаряющаяся пахучесть?
Чаадаева и анализируются теоретические основания
славянофильства.
Смягчались и определения ряда общественно-политических направлений, в частности
славянофильства, расширились возможности для работы в архивах и т. д.