Город уходит в тень

Татьяна Перцева

Эта книга посвящена моему родному городу. Когда-то веселому, оживленному, в котором, казалось, царил вечный праздник. Ташкент – столица солнца и тепла. Именно тепло было главной особенностью Ташкента. Тепло человеческое. Тепло земли. Город, у которого было сердце. Тот город остался только в наших воспоминаниях. Очень хочется, чтобы нынешние жители и те, кто уехал, помнили наш Ташкент. Настоящий.

УЗБЕКИ В УЗБЕКИСТАНЕ

«Очень большая просьба к Вам. Расскажите про жизнь местных жителей, узбеков в те годы. Какие у Вас воспоминания, впечатления? Расскажите про общение, коммуникацию Вашего сообщества с узбеками в те годы? Как они жили, происходило ли соприкосновение общин? Была ли узбекская интелегенция¹ тогда? Мне очень интересно. Если впечатления „не очень“ — можно так и написать эти два слова. Настаивать не буду».

Из комментария Акмала Турсунова к одному из моих очерков.

Поэтому пишу. Хотя, видит Бог, не знаю, с чего начать… Я столько раз излагала свои воспоминания и впечатления о той жизни, но никогда не выделяла ни одну нацию. В Ташкенте, многонациональном городе, это было странно и не принято. Но напишу, как умею. Предупреждаю: исключительно о Ташкенте. Вернее, исключительно о ташкентских узбеках.

Когда нынешние молодые и рьяные повествуют об ужасах оккупации и колонизации, я только глаза таращу: откуда они все это берут? Причем я столько раз объясняла, что единой республикой, а позже и государством Узбекистан стал только после присоединения к России, а до того был разделен на ханства и эмираты, где царили в полном смысле слова проказа, туберкулез, лейшманиоз, малярия, ришта и тому подобные «прелести», особенности школ нелицеприятно описывал Садриддин Айни, а выучиться можно было только на муллу, кади, кори (чтеца Корана) и т. д. Скептикам предлагаю прочитать книги моего любимейшего узбекского писателя Абдуллы Кадыри «Минувшие дни» и «Скорпион из алтаря». Может, хоть это их чему-то научит.

Но на все эти вопросы, включая мой коронный: почему нынешние узбеки вместо того, чтобы насладиться свободой и мустакилликом, предпочитают подметать улицы российских городов? — я ответа не получаю. Поэтому постараюсь написать как можно более объективно. Если что не так, меня поправят, поскольку свидетелей тех лет еще осталось немало.

Я действительно считаю тогдашний Ташкент раем. В котором уютно жилось всем. Независимо от национальности. Никого, а уж узбеков в первую очередь, не унижали и не оскорбляли. Жили по-разному. Кто побогаче, кто победнее. Побогаче — работники торговли и так называемые артельщики. Что-то вроде нынешних кооператоров, производивших модные товары. Ну и хорошие портные и парикмахеры.

А теперь главное: Ташкент фактически делился на два города: Янги Шахар и Эски Шахар. Новый город и Старый город. Большая часть узбеков жила в Старом городе, но и в Новом их было предостаточно, особенно после землетрясения, когда старогородские мазанки снесли и стали давать квартиры везде, где строились новые дома. И на Чиланзаре, и на Высоковольтной, и в центре.

Эти города делились на множество городков поменьше. В каждом были свои неписаные обычаи. Если в Старом городе мусульманские обычаи соблюдались строже, то в центре были смягчены.

Еще в конце пятидесятых я встречала на Чорсу женщин в паранджах. Да что там на Чорсу — на Алайском. Потом постепенно они исчезли. Думаю, при нынешнем возрастающем влиянии мракобесов снова появятся. Хиджабы уже появились, хотя я в жизни не видела хиджабов в советском Узбекистане. Замужние женщины-узбечки носили косынки, лихо завязанные на затылке. А иногда и посаженные набок.

Судя по тому, что пишет певец Кукчи Фахим Ильясов, законы были довольно старозаветные. На Кукче в основном жили узбеки и татары. Русских было немного, но все знали узбекский — сказывалось окружение.

Девушки-узбечки из состоятельных, высокопоставленных семей модно одевались, и даже мини-юбки их не смущали. Их не угнетали, как старогородских келинок, и уж точно не били, как бьют сейчас.

Они не уезжали на заработки. Они учились, работали, жили. Когда я читаю, что по числу проституток за границей Узбекистан вышел на первое место, у меня дыхание перехватывает. Тогда за одно слово «джеляб», брошенное в адрес девушки, могли убить.

Как меняются времена!

Как жили узбеки? Да как все. На рынках торговали исключительно узбеки, либо приезжие со своим урожаем, либо перекупщики. Правда, цветочницы почти все были русскими. На заводах рабочие были всех национальностей, но больше русские. В Старом городе женщины не работали или почти не работали.

В шестьдесят восьмом году я проводила предварительную перепись в Старом городе, как раз на том месте, где сейчас гостиница «Москва». Стояла очень холодная зима, мороз доходил до минус 20, и мне пришлось заходить в каждый дом. Одни женщины, старики и дети. Мужчины работали. Никогда не забуду, как в самой глубине домов мы с мужем, который мне помогал, обнаружили дворец с фонтаном внутри, устланный коврами, как из «Тысячи и одной ночи», и роскошно одетую хозяйку, которая с гордостью именовала себя первой женой. Мы ушам не верили. Но все оказалось правдой.

Более современные узбечки работали, хотя имели семьи, детей. В Инязе, где я работала после окончания университета, завкафедрами психологии и педагогики были узбечки.

Подчеркиваю: узбечки одевались по последней моде, чем очень злили старогородских стариков. Мини-юбки они называли позором. А когда в моду вошли макси, меня хвалили все проходившие мимо старички, считавшие меня образцом скромности.

После землетрясения всем, чьи дома были снесены, давали квартиры, но многие узбеки хотели жить на земле, и им давали участки под застройку.

Пенсии начислялись в зависимости от стажа и общей суммы заработков за последние пять лет. Пенсионерам позволялось работать два месяца в году с сохранением пенсии. Различий между людьми не делалось.

Плата за квартиру начислялась в зависимости от квадратных метров полезной площади, то есть ванная, кухня и туалет не входили в оплату. Электричество после реформы 1961 года стоило 4 копейки киловатт, в квартирах с электроплитами — 2 копейки. Плата за коммуналку, газ, воду и т. д. не менялась годами, то есть за все время существования СССР. Правда, до подключения газа в начале шестидесятых отопление было печным. Топили углем или саксаулом, сначала в домах были печи с духовками, на которых готовили, и печи-контрамарки для отопления. Летом готовили на керосинках. У узбеков были сандалы, тандыры, мангалки. У владельцев собственных домов были летние кухни. Потом провели газ, и отопление стало газовым. Во многих домах и квартирах стояли водонагревательные газовые колонки. Свет часто отключали в сороковых и начале пятидесятых у всех без исключения, поэтому в домах держали свечи и керосиновые лампы. Потом отключения прекратились. И да, в тогдашних кишлаках были электричество, школы, медпункты, чего теперь днем с огнем не сыщешь.

Но даже в раю бывают недостатки. Проклятием Узбекистана был хлопок.

В сентябре все институты и техникумы вывозили на уборку хлопка. Предприятия тоже вывозили. Но если студенты жили в колхозах постоянно, предприятия чаще вывозили каждый день. Считай, бесплатный рабский труд до 7 ноября. А то и позже. Студентам давали норму — 50 кг, и беда, если кому-то не удавалось ее выполнить. Попробуй собери 50 килограммов ваты!

Правда, были студенты, обычно узбеки, собиравшие и по 150 кг, но это те, кто был родом из кишлаков.

Обычно уход за хлопком ложился на плечи кишлачных женщин: мужчины как-то ухитрялись пристроиться учетчиками, бригадирами, счетоводами, поварами… Женщины работали как проклятые. На всю страну прогремела трактористка Турсуной Ахунова, дважды Герой Соцтруда. Лауреат Ленинской премии. Условия жизни на хлопке были не слишком. Еда в основном плохая, были часты случаи гепатита из-за отравления арыков бутифосом.

И все-таки многие вспоминают то время, проведенное на хлопке, с ностальгической нежностью. Кстати, если кому и удавалось что-то заработать на хлопке, так именно привычным к сбору узбекам.

И все равно я настаиваю, что все нации в Узбекистане жили одинаково. Одинаково не в смысле казарменного житья, а в том, что пользовались всеми преимуществами советского строя. Понятно, что высокопоставленные чиновники ездили в лучшие санатории, но в Ташкенте было множество заводов, фабрик, крупных предприятий (самым крупным был погубленный завод имени Чкалова, выпускавший Илы). Почти у всякого предприятия был свой клуб или Дворец культуры (какой роскошный дворец был у текстильщиков), где было множество студий по интересам: изостудии, драматические, литературные, музыкальные… во Дворце текстильщиков были даже народный театр и скульптурная студия. Каждый, повторяю: каждый, независимо от национальности, мог прийти в любой клуб, любой дворец и заниматься совершенно бесплатно. Дворец Великого князя в то время отдали пионерам, и занятия там тоже были бесплатные. Я сама играла в тамошнем оркестре, а муж ходил в музыкальную школу.

Каждый, независимо от должности и национальности, мог прийти в профком и попросить для себя путевки: на предприятиях были свои санатории, профилактории, пионерские лагеря, свои медпункты.

Еще зимой профорги обходили всех и спрашивали, кому нужна путевка в пионерлагерь. Все путевки были почти бесплатными: платил профсоюз. Мне очень трудно отделить узбеков от остальных наций; у всех были одинаковые права.

И самым главным правом было право учиться.

В жизни бы не поверила, что когда-нибудь узбекская молодежь вместо сидения за партами будет улицы мести и цемент месить в чужих городах.

Право на учебу имел каждый. Колонизаторы и тираны сделали обязательным десятиклассное образование. Интересно, какое образование получают сейчас жители кишлаков? Впрочем, дворникам и рыночным торговцам грамота не нужна.

А тогда более прогрессивные узбеки отдавали детей в русские школы и русские группы вузов, но в городе имелись и узбекские школы, и узбекские группы. Сейчас в это трудно поверить, но летом преподаватели вузов объезжали кишлаки, поселки, маленькие города и уговаривали (!!!) выпускников школ поступать в институты. И неважно, в каком районе Ташкента ты вырос. Уроженец Кукчи Фахим Ильясов закончил востфак университета, долго работал за границей. Я, росшая в самой обычной семье, закончила престижный ромгерм.

При этом я хочу заметить, что жила на одной улице вместе с Шарафом Рашидовичем Рашидовым. В начале Кренкеля был его дом, кстати, далеко не образец роскоши, в конце — очень бедные дома, и это никому не мешало. Все мы ходили в одну школу. Носили одинаковую форму. Я училась с детьми Рашидова, с сыном второго секретаря обкома партии, с сыном замминистра юстиции, с сыном будущего ректора Политехнического, с дочерьми высокопоставленных чиновников, а потом с сыном председателя узбекского КГБ, и все они вели себя как обычные ученики. Мажоров тогда не было. Никого не привозили в школу на машинах, никто не ходил в бриллиантах и макияже, все были в форме, и ни один не хвастал должностями родителей. Это совершенно исключалось.

Учились все. На дневном, заочном, вечернем отделениях. Были даже заочные институты. Московские. Преподаватели которых разъезжали по всей стране.

И это плавно подводит меня к ответу на поразивший меня вопрос: была ли тогда узбекская интеллигенция?

Смею заверить: не будь советского строя, ни о какой узбекской интеллигенции речи бы не шло. Поймите, до Революции не было никаких театров, никаких выставочных залов, никаких академий наук. Мало того: то, что считается сейчас узбекской интеллигенцией, — пересыхающий ручеек по сравнению с полноводной рекой, да не обидятся на меня мои друзья. Но ведь это правда.

Театры. И прежде всего театр имени Хамзы. Раньше он располагался в бывшем здании широкоэкранного кинотеатра «Ватан». Что только там не ставили! И Камиля Яшена, и «Фархад и ширин» по Навои, и «Бай и батрак» Хамзы, и Шекспира, а какие артисты были! Сара Ишантураева, Абрар Хидоятов, ее муж. Я не видела их игру. Зато бегала (и все мы бегали) смотреть Шукура Бурханова, несмотря на то что спектакли шли на узбекском. Там наушники были. Да мы ими не пользовались — и так все было понятно. Такова была выразительность его игры. Великий актер был!

Театр драмы и комедии имени Мукими. Господи, как там пела Саодат Кабулова! Она мне нравилась куда больше прославленной Халимы Насыровой, уж извините. У той голос визгливый. А Лютфи Сарымсакова! А Малика Каюмова! Там и русские актеры играли, кстати; Кабулова позже пела в театре Навои. Да… Театр Навои, с великими балеринами Галией Измайловой и Бернарой Кариевой… И моя любимая певица Назира Ахмедова, рано ушедшая из жизни.

И Мукаррам Тургунбаева со знаменитым ансамблем «Бахор».

И горячо любимый мной и всеми Батыр Закиров, талантливый певец, художник и режиссер, сумевший создать в Республике третий в Союзе мюзик-холл.

А консерватория со знаменитым органом, который сейчас испоганили, сколько студентов она выпустила, сколько талантов! И балетное училище. И театральный институт. И молодежный ТЮЗ. Хочется вспомнить и Декады узбекской литературы и искусства в Москве, о чем сейчас можно только мечтать.

И удивительные художники Чингиз Ахмаров и Урал Тансыкбаев, и период узбекского импрессионизма…

И великая поэтесса Зульфия, и ее муж не менее знаменитый поэт Хамид Алимджан!

А прекрасные писатели Мирмухсин, Саид Ахмад, Пиримкул Кадыров, Тимур Пулатов, Абдулла Каххар…

Я боюсь, перечислить всех невозможно.

И киностудия «Узбекфильм» — одна из жемчужин советского кинематографа. Удивительные режиссеры. Малик Каюмов, Наби Ганиев, Али Хамраев, Шухрат Аббасов, Эльёр Ишмухамедов. При воспоминании о фильмах «Белые, белые аисты», «Нежность», «Влюбленные», «Минувшие дни», «Звезда Улугбека» замирает сердце. Видите ли, в те времена чтили Улугбека. Не кровавого тирана Тимура. И я не могу забыть нерукотворный памятник, который воздвиг Али Эргашевич Хамраев своему отцу, одному из первых узбекских актеров Эргашу Хамраеву, павшему на фронтах Великой Отечественной — фильма в память об отце. Я смотрела и плакала. Потому что это память обо всех, не пришедших с войны.

Тогда страна была единой и народ был единым. И если кто-то думает, что в те времена между узбеками и остальными нациями была какая-то вражда, — это ложь и вранье. Я много-много лет дружила с Баходыром Умаровым, своим одноклассником. Я дружила с Адибой Арифхановой, своей одногруппницей, так несправедливо и рано ушедшей из жизни. Я дружила с Зулей Иноятовой и дружу сейчас, хотя она осталась в Ташкенте. Я дружу с Зухрой Ашрабовой, сестрами Султановыми, Беллой Сабировой, Гульнорой Абдуназаровой. Мой друг Володя Водопьянов всю свою жизнь дружил с Ильером Гулямовым и скорбит о его смерти. Все общались на равных. Все общались как люди.

Могу заверить также, что приехавшие в Узбекистан истинные врачи старой школы, уничтожившие лейшманиоз, ришту, малярию и проказу, сумели выучить новые поколения прекрасных врачей всех национальностей.

Артисты, художники, врачи, ученые…

Я позволю себе привести в пример семью своей близкой подруги Зухры Ашрабовой.

Ее дед был первым узбекским режиссером, но, к сожалению, был репрессирован. Родители, Фазила и Хамид Сулеймановы, были литературоведами с мировыми именами. Работа Фазилы Камилджоновны по Стендалю находится в Парижской академии наук. Ее муж был признанным специалистом по творчеству Навои. Мама Зухры была доктором наук. Отец — профессором. Его именем назван музей старинных рукописей в Ташкенте.

Брат Зухры Рустам Сулейманов — доктор наук, известный во всем мире археолог. Мне случилось видеть его находки. Мой ему низкий поклон.

Второй брат Зухры, Султан, кандидат физических наук. Муж — доктор технических наук.

Сама она закончила биофак.

Теперь скажите: могли ли обычные люди достичь таких высот в других условиях? В условиях той жизни, которую вели узбеки до завоевания их русскими? И кто они, если не истинная интеллигенция, которая никогда не опустилась бы до той мерзости, которую сейчас творят с моими городом и страной?

Прочтя вопрос, я грустно улыбнулась.

Потому что очень сомневаюсь в способности теперешних врачей и учителей воспитать истинных интеллигентов. Да и кого воспитывать? Три четверти мужского населения Узбекистана уехали на заработки. Дворники, строители, служащие контор городского благоустройства нужны везде.

Это раньше были нужны ученые, актеры, врачи, писатели, поэты. Но сейчас большую часть населения страны влечет завидная карьера гастарбайтера. Хотя при советской власти мы такого слова не знали.

Интересно: если остановить на улицах Ташкента десяток молодых людей и спросить, кто такие Мукаррам Тургунбаева или Малик Каюмов, многие ли ответят? Уверена, что нет.

А вот если остановить десять человек моего возраста, независимо от национальности, уверена, что ответы мы получим.

Узбеки не только обеднили свою жизнь, свое существование, свою культуру, но и разграбили собственные музеи, отдали города на растерзание, не оккупантам и колонизаторам, а своим чиновникам, тем, по сравнению с которыми любой колонизатор — дитя несмышленое.

За что боролись…

Это все, что я имею сказать.

P.S. Ответ Зухры Ашрабовой я просто не могу не вставить в очерк — настолько много информации в нем содержится. Привожу целиком.

«Дорогая Танечка, огромное тебе спасибо, что вспомнила меня и моих родных. Все правда. Узбеки полноправно пользовались всеми благами, которые предоставила советская власть. Да, деда моего репрессировали и расстреляли, но перед этим в конце 20-х — начале 30-х годов он успел обучиться в московском институте кинематографии. И не только его расстреляли. Время, события, власть пролетариата, сталинизм не пощадили не только его, а миллионы невинных людей, НО у Советов хватило мужества не прикрыть это, а признать чудовищные преступления, разоблачить их и покаяться. Так что в этом ключе мы, конечно, этого не забыли, но относимся философски, эта кара постигла весь советский народ, это коснулось всех национальностей. Что было, то было; важнее то, что имена незаконно репрессированных не забыты. Мой отец тоже учился в московском вузе, мама была в аспирантуре в ленинградском университете, один брат был в аспирантуре в Эрмитаже, второй в МГУ, мой муж делал докторскую диссертацию в Москве и там же защищался. Дома у нас соблюдались узбекские обычаи, говорили по-узбекски, но в школы ходили русские. И если я что-то из себя представляю, много ли, мало ли, это воспитание мамы и русская школа, мои учителя и те книги. Танечка, я бы еще упомянула Кары-Ниязова, который был первым президентом Академии наук, ученым-энциклопедистом. Интересно, знают ли молодые, что такое энциклопедист? Я бы первым упомянула Хабиба Абдуллаева, который совершил переворот мирового значения в геологической науке и тоже был президентом Академии наук. Академгородок, Институт ядерной физики, Узбекская Советская энциклопедия, обучение многих сотен молодых ученых в крупных научных центрах и невиданная доселе подготовка научных кадров, приглашение крупных ученых в Ташкент с обеспечением квартирами и званиями академиков АН УзССР, спасение ученых от репрессий… это все Хабиб Абдуллаев! Человек, не доживший до своего пятидесятилетия! Человек, возглавлявший Госплан в годы войны и обеспечивший срочное развертывание работы эвакуированной промышленности. И это все Хабиб Абдуллаев! А что сделали мы! Убрали отовсюду его имя. Это был позорный шаг власти. А Сабир Юнусов, академик, Герой Соцтруда, директор института, куда я пришла работать со студенческой скамьи! Он был выпускником химфака МГУ, участником обороны Москвы, человеком, прославившим химическую науку Узбекистана на весь мир. Об алкалоидах мы узнали от него. А фронтовик, академик Ялкин Туракулов! Биохимик, основатель Института краевой медицины, человек, спасший нас от зоба и болезней эндокринной системы. Его институт считался ведущим по Союзу в этой области. Какая у нас была сильная школа математики и физики, механики и сейсмостойкости, геологии, востоковедения, биохимии, микробиологии… всех не перечесть! И тем более мне больно и обидно, что это несметное богатство не смогли уберечь и достойно продолжить его развитие. А что сделали с именем первого интеллигента — Хамзы! Я все твердила, выступала, предлагала назвать четыре новые станции метро именами Хамзы, Кары-Ниязова, Хабиба Абдуллаева и Шарафа Рашидова. Разве это не самые достойные сыны нашего народа и представители его интеллигенции? Больше людей такого масштаба я не вижу и увижу вряд ли. Видите ли, для взращивания таких личностей нужны условия, нужна культура, нужна школа, которую мы тоже не по-интеллигентски просрали. Я уже не интеллигент (((Я ругаюсь публично».

Примечания

1

Орфография автора сохранена.