Город уходит в тень

Татьяна Перцева

Эта книга посвящена моему родному городу. Когда-то веселому, оживленному, в котором, казалось, царил вечный праздник. Ташкент – столица солнца и тепла. Именно тепло было главной особенностью Ташкента. Тепло человеческое. Тепло земли. Город, у которого было сердце. Тот город остался только в наших воспоминаниях. Очень хочется, чтобы нынешние жители и те, кто уехал, помнили наш Ташкент. Настоящий.

КОГДА МЫ УЙДЕМ

Когда я уйду далеко-далеко,

Не мучаясь и не тревожась,

Быть может, вздохнет кто-то очень легко,

А кто-то заплачет, быть может…

Алла Пугачева — Илья Резник

Песня, несомненно, талантлива. И слова, и мелодия. И, в общем, правдива. Не согласна только с «не мучаясь и не тревожась». В таком душевном состоянии можно уходить, только если физического уже почти не существует. А если человек уходит в полном сознании, он точно тревожится. За оставшихся. Я, по крайней мере, точно буду. Характер такой.

Итак, что уйдет с нами, помимо жизни, конечно?

Я о своем поколении. И почти своих ровесниках.

Страшно подумать, насколько точно сбываются слова «Интернационала».

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем…

Я всегда поражалась тому, как легко все разрушить. Вчера была семья, а сегодня неосторожно сказанные слова, выплывшие на свет факты — и только обломки.

Да что там семья — дважды разрушенное государство. Можно сказать, одним взмахом руки. Дважды разрушенная идеология. Дважды разрушенная мораль. Дважды разрушенные принципы. И при этом ничего не изменилось в смысле людской натуры. Тогда преследовали старорежимников. Сейчас их не преследуют, но меня и моих друзей часто упрекают в том, что я ною, не вижу прекрасного настоящего и что на самом деле пора уже забыть и идти вперед. И что все хорошо, прекрасная маркиза…

Что мы оставим, когда наше поколение окончательно исчезнет?

Детей и внуков, конечно. Плоды нашего труда, естественно. Надеюсь, добрую память о себе.

Но я не об этом.

Я о том, что мы заберем с собой.

Заберем навсегда.

И это очень страшно.

Первым делом, конечно, память.

Память о наших родных городах. Ныне неузнаваемо изменившихся.

Что сталось с тем Ташкентом, городом, подобными которому в смысле доброты, света, счастья и радости были только еще два города, и это утверждают все? Ташкент — Одесса — Тбилиси?

Люди еще остаются. Но их все меньше и меньше. Город приобрел псевдовосточно-голливудский колорит, как в американских фильмах про экзотический Восток. Купола, минареты, красивые девушки в платках.

Правда, с восточной роскошью не вяжутся стволы срубленных столетних деревьев, осквернение святынь, лишение жителей собственных домов и квартир, но все же! Красивый чистый город… В котором ныне властвуют инопланетяне.

Одесса навсегда проклята пожаром в Доме профсоюзов. Вечное клеймо на прекрасном городе. Которым ныне правят…

Тбилиси превратили в город ненависти к тем, с кем веками жили бок о бок… Город, которым ныне правят… ну, и так далее.

Но есть память. Вот ее мы заберем с собой. Много лет я пыталась эту память сохранить. А сейчас думаю: зачем? Зачем стараться объяснить людям, которые не хотят понимать?

C нами уйдут и те города, которые когда-то были воплощением солнца, мира, счастья.

С нами уйдет то, что когда-то называлось советской системой образования. Иногда мне кажется, что я действительно попала в какой-то странный мир. В котором не знают, что вертится вокруг чего, и чаще уверены, что это Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. В котором чтение книг в подавляющем большинстве является редкостью и чуть ли не моветоном. Я, конечно, не сомневаюсь, что есть еще родители, которые заботятся, которые стараются, и дети, которые учатся, знают, разбираются. Но в подавляющем большинстве это не так. Нынче дети заняты абсолютно другим. И живут в мире виртуальном.

Можно сколько угодно хихикать над советской школой. Но те учителя, которых помню я, были подвижниками. При грошовой зарплате. Их помнят, их почитают, о них говорят с придыханием. Они учили. Не галочки ставить учили, а знания давали. Где они, эти учителя? Увы, в подавляющем большинстве…

Скажите, люди моего поколения: могли бы вы в самом страшном сне представить, что сейчас ученики могут послать матом, да что там матом, избить и даже убить учителя?

Как вы считаете, могла я подойти к завкафедрой ромгерма Елене Львовне Майской, чье имя чтут десятки выпускников, и предложить ей деньги за сдачу экзамена? Смешно. В голову не могло прийти. Да, блатные точно были. В институт точно за деньги поступали. Но с ромгерма после первой же сессии эти блатные вылетали, как пробки из бутылок. Осталась ровно половина из поступавших осенью, а я, резервистка, заняла чье-то освободившееся место.

А сейчас грядет поколение конверточников. Которые деньги в конвертах суют.

Ну что же, пожинаем, что посеяли.

С нами уйдет память о настоящих врачах. О тех, которые мчались к больному по первому требованию, невзирая на профессорскую должность. Был такой фильм «Неоконченная повесть». С Быстрицкой и Бондарчуком. Его пока что помнят, но далеко не все. Скоро совсем забудут. Там героиня Быстрицкой, врач, целую ночь носит тяжело больную девочку на руках.

Когда-то моя подруга Вика, жившая со мной на одной улице, тоже тяжело заболела. Наша участковая врач Сабурова просидела с ней всю ночь, пока не наступил кризис. И это уже не фильм.

Когда мы уйдем, унесем с собой память о великих актерах. Поднявшихся на немыслимую вершину театрального искусства. Когда Раневская и Плятт играли в «Дальше — тишина…», я захлебывалась от слез. И у меня разрывалось сердце… Когда Ростоцкий снял своего «Бима», рыдала вся страна.

Когда Любимов поставил «Доброго человека из Сезуана»… и так далее. Перечислять бессмысленно. Не перечислишь. Да разве только наши актеры? Французские, итальянские, американские… где они сейчас? И где память о них? В подавляющем большинстве память хранят люди нашего поколения. И это были настоящие звезды. Не те, кто на междусобойчиках договаривается, кто на данный момент будет звездой и кому вколотить звезду на Арбате.

Когда мы уйдем, унесем с собой память о прекрасных писателях. Не о тех, кто нынче увлекается копрофилией. И не о тех, которые выдают бессвязный поток сознания за творчество.

Великие писатели и поэты прошлого ушли в небытие. Спросите у любого школьника, кто такие Байрон, Уайльд, Голсуорси, Некрасов, Тургенев, Гончаров. Боюсь, ответ вы получите на матерном. Потому что нынешние школьники иначе как матом не разговаривают. Можете мне не верить, но за все годы учебы в школе я ни разу не слышала мата в классе. Может быть, за пределами… мальчишки, между собой? Только не девочки.

Когда мы уйдем, унесем с собой память о несколько других человеческих отношениях. Не память о тех временах, когда человек, сидевший за твоим столом, принимавший твою помощь, клявшийся в любви и дружбе, преспокойно заявляет тебе в лицо, что нынче у нас закон джунглей и потому не соизволю ли я пойти вон из профессии.

Случай вполне типичный. Увы.

Когда мы уйдем, унесем память об удивительной эпохе шестидесятых. Разве сейчас кто-то поверит, что вся страна, когда-то считавшаяся самой читающей в мире, сходила с ума по стихам и поэтам? Что кумирами были не рэперы, не безголосые и бездарные певцы, не отвратительно пошлые юмористы, а поэты? Что в Политехнический набивались сотни почитателей и там под восторженные вопли читались стихи? Что стихи читались у памятника Маяковскому и даже в молодежных кафе? Так я могу поклясться. Потому что сама была свидетельницей.

Когда мы уйдем, унесем с собой память о великих и талантливых композиторах. И о том времени, когда слова «рэп» не существовало, а русский шансон (эк разбирает их) носил простое и всем понятное название «блатняк». И исполнялся исключительно в ресторанах, да и то не всяких. Подойди на улице к любому и спроси, кто такой Бетховен. Уверена, что в большинстве своем получишь ответ «собака»…

Спроси, кто такой Бабаджанян… Это я об эстраде. Не о поганом шоу-бизнесе. Об эстраде. С Магомаевым, Сенчиной, квартетами «Аккорд» и «Орэра».

Когда мы уйдем, унесем с собой память об истинном искусстве, настоящих театрах и гениальных актерах.

Нельзя же всерьез считать актерами тех, кто мелькает на экранах? За очень малым исключением — нельзя.

Нельзя же всерьез считать нынешний Большой храмом истинного искусства? В том, настоящем Большом Сорокина гнали бы взашей грязными метлами, а если бы кому в голову пришло превратить «Руслана и Людмилу» в бордель с проститутками, а главными героями «Онегина» сделать кур и гусей, этот кто-то летел бы со всех лестниц…

Когда мы уйдем, унесем с собой память о том прекрасном времени, когда никто не знал слов «боррелиоз», «энцефалит», я, например, была твердо уверена, что клещи водятся исключительно на Дальнем Востоке и в Сибири. И так же твердо знала, что в Абхазии извели малярию, бич тех мест, осушив болота. Что в Узбекистане извели ришту и лейшманиоз. И уж конечно, ни о какой чуме и оспе речи быть не могло. Вспышка холеры была дважды. В Одессе и Москве. Задушили и ликвидировали в рекордные сроки.

Все это было, было, было.

Вот борделей не было. Проститутки были. А борделей не было. Мамок и сутенеров не было. Рэкетиры? А что это такое? Заказные убийства? Понятия не имею. Чтобы дочь президента воровала, нет, не воровала, а хапала, словно последний день жила? — Гм…

Чтобы дети членов правительства устраивали гонки на импортных автомобилях? Не слыхано.

Не было этого и быть не могло.

Все, что было, унесем с собой мы, последние недовымершие мамонты.

А молодые блогеры пусть льют грязь на СССР. Лить грязь легче всего. Думать не надо, изучать историю не надо, ври, Емеля, твоя неделя.

Интересно: никто не задумается, с чем остаются они?

Ой, боюсь, не задумаются…