Город уходит в тень

Татьяна Перцева

Эта книга посвящена моему родному городу. Когда-то веселому, оживленному, в котором, казалось, царил вечный праздник. Ташкент – столица солнца и тепла. Именно тепло было главной особенностью Ташкента. Тепло человеческое. Тепло земли. Город, у которого было сердце. Тот город остался только в наших воспоминаниях. Очень хочется, чтобы нынешние жители и те, кто уехал, помнили наш Ташкент. Настоящий.

МАШИНА ВРЕМЕНИ

Я ездила в Ташкент три года подряд. Это когда ностальгия стала нестерпимой.

Ташкент чужой. Свои только люди. Они по-прежнему добры, гостеприимны, душевны — словом, такие, какими никогда не станут люди ни в одной части света (об остальных странах Средней Азии я не говорю, очень мало сталкивалась).

А город чужой. Мне не хочется гулять по чужому городу. Я и не гуляла. Встречалась с друзьями и снова страдала, только не от ностальгии. От обиды. Я понимаю, что города должны меняться. Но не так. Не так варварски. В голове то и дело всплывало слово «беспредел». Но друзья… друзья остались прежними. Некое родство душ, объединяющее ташкентцев, не умерло. Пока не умерло.

Когда-то я каждый год ездила из Москвы в Ташкент. Никуда больше. Ни на какие курорты. Только в Ташкент. И приезжая, я неизменно погружалась в то, что называется счастьем. Вот просто счастье быть в родном городе. Там свое, здесь — чужое. Этот привкус чужого не исчез до сих пор. Но появился и по отношению к Ташкенту.

Моральный бомж.

Это теперь я.

Бомжом быть плохо, даже моральным.

Но в последний приезд мне повезло.

Очень странно повезло.

Зухре понадобились новые занавески. Поэтому она привычно собралась на Чорсу (ох, не дай бог перестроят и переделают, уже грозятся, а это единственный оставшийся островок, подобие чего-то прежнего).

На второй неделе октября погода испортилась. Было воскресенье, шел мелкий дождь, мрачно, пасмурно. Зухра побоялась, что не найдет места для стоянки, и мы взяли такси.

В отличие от меня Зухра топографическим кретинизмом не страдает. Поэтому мы ехали какими-то огородами (о, этот асфальт, то есть не асфальт, а что-то вроде, это даже не вздыбившаяся собянинская плитка, это нечто!).

Ехали мы огородами и приехали непонятно куда. То есть это мне непонятно, а Зухра повела меня к какому-то левому проходику, и мы очутились в другой жизни.

Атмосфера резко изменилась, и нас отшвырнуло лет на сорок назад.

Жарился шашлык (сто лет не видела уличного шашлыка).

Девушка несла поднос с чайником и пиалами.

Сидели и о чем-то мирно переговаривались старики.

Два молодых узбека пили чай.

Сама не понимаю, почему, но меня словно вернули в молодость. Потому что это был тот самый Ташкент, тот самый, который я считала навеки потерянным.

Убейте, не возьму в толк, что творилось со мной в этот момент.

А оно все продолжалось.

Позже мы обнаружили, что настоящий старый вход на Чорсу (с башенкой) не исчез. Пока. Потому что его непременно уничтожат. Как наследие оккупантов. По сердцу резануло будущей болью. Там вход был крытым. И внутри, справа и слева, были магазины, тогда обувные, сейчас — не помню, неинтересно. А в центре сидели старички и продавали дефицит: черный перец и чай со слоном.

Пока Зухра покупала ткань, я бродила по рядам, слушала узбекскую речь, тихо радовалась.

Потом прибежала девочка, пообещавшая за час сшить занавески. Зухра пошла надзирать.

Я посидела на стуле напротив двухэтажного магазина. Дождь продолжался. Мимо шли люди. Зонтики, пакеты, покупки…

Пахло сырой землей и осенью. Вроде бы грустно, но грустно не было. Было нечто вроде ощущения счастья.

Недолгого.