Город уходит в тень

Татьяна Перцева

Эта книга посвящена моему родному городу. Когда-то веселому, оживленному, в котором, казалось, царил вечный праздник. Ташкент – столица солнца и тепла. Именно тепло было главной особенностью Ташкента. Тепло человеческое. Тепло земли. Город, у которого было сердце. Тот город остался только в наших воспоминаниях. Очень хочется, чтобы нынешние жители и те, кто уехал, помнили наш Ташкент. Настоящий.

В ПАМЯТЬ О ПОГИБШИХ ДОМАХ

Что-то длинное название получилось. Но короче не выйдет. Память никак не стареет. И никак не хочет уняться.

Ташкентские дома…

Когда-то весь город был в частных домах и коммунальных дворах. Никого это не смущало и не тревожило. Естественно, были те, что побогаче, и те, что победнее.

Так вышло, что я жила в районе, где находились дома людей известных, и не только партработников, но и врачей, профессоров, ученых, и я совсем недавно выяснила, что в этом же районе жили мой декан Евгений Федорович Ваганов и Усман Юсупов. Когда-то на близлежащей улице жил и Акмаль Икрамов. На Обсерваторской (параллельной Кренкеля) вообще жили люди, невероятно много сделавшие для города и страны. Мемориальных досок от страны они не дождались. А дождались сноса.

Как и многие старинные здания поразительной архитектуры. Сложенные из поразительного кирпича. Так называемого николаевского. Он у́же нынешних стандартных, серовато-коричневатого цвета и при сносе растаскивается в мгновение ока. Потому как на века.

Но обыкновенные частные дома в центре строили из фабричного кирпича, а вот в Старом городе и на окраинах — из кирпича необожженного. Саманного. Саман — это глина, песок, мелко нарезанная солома, земля, и все это размешивается с водой. Кирпичи делаются вручную. Я видела формы для кирпичей: что-то вроде носилок, разгороженных по размеру кирпичей, и с ручками с обеих сторон. Саман набивается в формы, подсыхает, носилки переворачиваются, кирпичи выпадают, как детские кубики, их укладывают в стены.

В узбекских домах полы и стены были глинобитными, крыши часто крылись камышом, поскольку ни черепицы, ни рубероида, ни шифера тогда днем с огнем было не достать. В стенах делались ниши для посуды и одеял-курпачей, мебели был самый минимум, а в полу почти всегда был вырыт сандал — яма, обмазанная глиной и наполненная горящими углями. Над ней ставился низкий столик и накрывался одеялом. Члены семьи просовывали ноги под одеяло и так обогревались. Очень опасное приспособление, и при этом трагедии случались довольно часто.

Но иначе узбекские дома не отапливались. Нынешнее поколение вовсе не знает, что такое сандал.

Совсем другие здания строились в Новом городе. Из обычного кирпича. Как правило. Правда, и глинобитные мазанки встречались. В коммунальных дворах. Но в основном кирпичные. Очень добротные. Тоже строили на века. Не предполагая, что придут иные времена.

Интересно, что когда я выложила снимки потолков в нашем доме, оказалось, что такие были во многих домах. Из крашеной фанеры, с затейливыми узорами, тоже выпиленными из фанеры. Я не так давно побывала в доме постройки 1937 года. И там потолки фанерные, только попроще. Не знаю, были ли такие в других Республиках и даже других городах Узбекистана.

О паркете до землетрясения никто понятия не имел. Я часто писала, что полы в сорок третьей школе натирали мерзкой мастикой. Так вот — полы эти были не паркетные. Как и во всех остальных домах центра — из крашеных досок. Менялась только ширина. Полы из крашеных досок были везде. Интересно, что у нас однажды меняли вполне крепкий пол. Бесплатно, разумеется. Поднимали доски, ставили поперечные опоры, засыпали песком, клали новые. И красили. Как правило, в коричневый цвет. Других не видела. Правда, в конце семидесятых появилась, на мой взгляд, совершенно идиотская мода: полы обтягивались ситцем и лакировались паркетным лаком. Но это было потом. А пока — коричневые доски.

Насчет обоев речи тоже не шло. Может, у кого-то и были, но во всех моих знакомых домах стены белили. Цветной побелкой. У людей обеспеченных на побелку специальными резиновыми валиками наносился так называемый накат — золотые или серебряные узоры. Иногда поверху шел трафарет — очень красивый узкий узор. Цветной.

Однажды жулик-продавец сбагрил маме побелку с негашеной известью. И все комнаты скоро украсились бесчисленными крошечными вулканчиками: известь потихоньку взрывалась, портя стены.

Я впервые увидела квартиры с обоями после землетрясения. На Чиланзаре.

И, конечно, никаких сандалов. Простые печи и печи-контрамарки. Печи на кухнях, вместе с примусами и керосинками, контрамарки — в комнатах. Металлические корпусы для контрамарок делались в одной из многочисленных мастерских напротив Алайского. Раньше я думала, что контрамарки и голландки — одно и то же. Но оказалось, что голландские печи обложены изразцами или кафелем. Я видела такие в некоторых дореволюционных домах.

Вообще, вспоминая сейчас эти дома, остается только удивляться, насколько они были уютными. Старые стены, старая мебель, иногда и хозяева уже старые, и какие-то особенные запахи. Нет, не неприятные. Запахи устоявшегося быта, ветхих вещей, старых книг. Милые старушки, бравые старички; на столах всегда чай, печенье, фрукты; садики с цветами по сезону, и никогда никаких овощей и огородов.

Помню огромный коммунальный двор в конце Обсерваторской. Палисадники… Цветы. Деревья. Ясени вперемежку с вишнями, абрикосами, яблонями…

В позапрошлом году этот район еще существовал. В этом за него взялись основательно.

Прекрасные, крепкие старые дома, хозяева которых достойны всяческих почестей, уходят в небытие.

Жертвы алчности, подлости, манкуртизма…