Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады

Сергей Ильин

В настоящую книгу включены 137 контрапунктных баллад. Это абсолютно новый жанр. Контрапунктная баллада состоит из строго чередующихся стихов и преимущественно эссеистской прозы. Иногда стихи – это просто стихи, а иногда и гораздо чаще – баллада в чистом виде. Но в любом случае стихи и проза, дополняя друг друга, как раз и создают стилистически новаторское, балладное звучание… Почему, собственно, баллада? Да потому что все в мире, по убеждению автора, если брать только сердцевину, есть баллада. Сотворение мира – баллада. И вечное бытие тоже баллада. Рождение и гибель цивилизаций – баллада. И уж конечно, любая человеческая жизнь, если выразить ее предельно кратко и динамично, будет тоже балладой… Отсюда прямо следует, что баллада зиждется на самом существенном событии: будь то внешнем или внутреннем. А не такое ли именно событие лежит в основе как нашей жизни, так и искусства? Ведь должен быть сюжет, а как он рассказывается – от начала к концу, от конца к началу или от середины к началу и концу, не столь важно. Так что балладный рассказ о психических коллизиях и даже метафизических проблемах, от века волнующих ум и сердце человеческое, есть прямое жанровое дополнение к так называемой «классической балладе», образцам которой автор тоже не забыл уделить должное внимание.

XXIX. Баллада о Яне Гусе

1

Нет в мире ценностей таких,

чтоб жизнь за них отдать:

не за себя, а за чужих

так трудно умирать.

А может, здесь-то и секрет

счастливого конца:

и вера вносит ясный свет

в пугливые сердца?

Красив быть должен человек

и телом, и душой:

кто в вечность совершил побег,

пожертвовав собой!

Волнист и нежен должен быть

волосяной покров,

а взгляд — который не забыть —

возвышен и суров.

Подобен эллипсу овал

прекрасного лица, —

чтоб он всегда напоминал

творенье от Творца.

Когда ж бессмертный наш герой

и лыс, и безбород,

и с очень крупной головой

едва ли не урод,

когда во мраке Пражских бань

он, платных женщин друг, —

природе отдавая дань,

не брезговал услуг, —

их, то… не просто нам решить,

стоит что за строкой, —

и можно ль подвиг совершить

с наружностью такой.

Но характерную деталь

в нем некто углядел:

он пригубить Святой Грааль

мучительно хотел.

Там, у магической черты

мирская круговерть

предел являет красоты:

то мученика смерть.

Кто хочет кровь из Чаши пить

заветную — Христа,

свою обязан кровь пролить,

иль Чаша та пуста!

Как будто шепчет сатана:

«Не больше, чем актер,

он был, а роль ему дана:

темница и костер».

2

Когда не благообразный человек с красивыми вьющимися волосами, достойной бородой и овалом лица Иисуса Христа (таким рисовали его в романтический девятнадцатый век), а толстый, лысый и безбородый, плюс к тому, в юности охотно посещавший пражские общественные бани, где женщины предлагали известные услуги, мужественно выступает против Римской церкви и, имея возможность тысячу раз спасти свою жизнь, все-таки предпочитает мученическую смерть на костре, хотя о спасении жизни путем отречения от взглядов его умоляли и лучшие друзья его, и сам король Богемский, — да, это очень трудно соединить воображением, умом и сердцем в единую картину: таким образом, чтобы внутренне понять этого великого человека — как понимаем мы наших родных и близких — нужны либо незаурядный художественный дар, либо очень хорошее знание всей его жизни, — но ни того, ни другого, как это обычно и случается с персонажами далекой Истории, мы не имеем, и потому нам приходится опять и в который раз рассматривать также и эту, весьма примечательную историческую страницу, как черновик к ненаписанному шедевру: вроде бы, материал для великого произведения искусства налицо, а как ни крути, преобразовать его в гомогенную художественную субстанцию почему-то не получается, и никакие красочные эпизоды из жизни великого Реформатора, никакие фильмы или романы о нем зияющих пробелов не восполняют, — вот такое именно впечатление бесчисленных и бесконечных черновиков к неосуществленным — и быть может, неосуществимым в принципе — художественным шедеврам производит вся наша человеческая — и в особенности европейская — история.