Меж троном и плахой. Исторический роман

Ирина Николаевна Павлычева

В два с небольшим года российский трон сменяет трёх монархов. Противостояние, подспудное соперничество, тайный накал страстей захватывают всех приближённых. Борьба за власть одинаково приближает и к трону, и к плахе.

Глава VI

Меншиковская партия развивала кипучую деятельность, в том числе и во дворце, куда стремительно влетел граф Бассевич. На пороге государева кабинета он столкнулся с кабинет-секретарем Макаровым.

— Господин Макаров! Что? — выпалил он, даже не здороваясь.

— Плохо. Чуть-чуть приотпустило, — потребовал бумагу и перо. Начал писать: «Отдайте всё…» — расстроенный и усталый Макаров цедил слова медленно.

— Ну?!!! — не выдержал Бассевич.

— Всё…

— Кому?!!!

— Всё, дальше силы не хватило. Упал, сознания лишился, — договорил, наконец, Макаров.

— Всевышний, смилуйся! — воскликнул граф и без паузы продолжил. — Мне надо говорить с императрицей!

Макаров не понял:

— Невозможно, уже три дня и три ночи она от него не отходит ни под каким видом.

Бассевичу пришлось пояснять:

— Дело касается ее будущего. Вы же добра желаете ее величеству? Иль пусть ей — монастырь, нам — ссылка, смерть?

Макаров встрепенулся:

— Добро, попробую.

— Прошу вас, господин Макаров, поторопитесь. Нам так многое нужно успеть!

— Сделаю, что в моих силах, — пообещал кабинет-секретарь, скрываясь за дверью.

Нервно прохаживаясь, Бассевич принялся повторять речь, которую он приготовил Екатерине, направляясь во дворец, хотя знал, что, когда увидит её, убитую горем, в слезах, скажет все совсем по-другому, неожиданно для самого себя.

Императрица вошла быстрее, чем он мог надеяться.

— Ваше величество! — он стремительно подошел, припал на колено, склоняясь к ее руке, как бы для поцелуя и заговорил очень тихо:

— Ваше величество, в ваших руках наши жизни, жизни многих, многих преданных вам и его величеству слуг. Не оставьте нас своей милостью.

— Что я могу?!

— Подумайте о дочерях своих и о себе, в конце концов. Неужели вы хотите оставшуюся жизнь провесть на Соловках!? — продолжал Бассевич.

При этих словах Екатерина вздрогнула и насторожилась:

— Неужто?

Бассевич не сомневался: то, что он сейчас говорит и скажет, ей доподлинно известно, но он также понимал: сцену нужно доиграть до конца.

— Да, есть заговор, — сказал он, — против вас, но есть и друзья ваши, их меньше, но они сильнее. Важные посты в руках слуг, преданных вам и его величеству. Большого риска нет, если принять меры вовремя. Одно лишь ваше слово.

— Такое горе! Я едва способна думать. Прошу вас посоветуйтесь со светлейшим князем, — лепетала она.

— Но Ваше слово? — настаивал Бассевич.

— Я соглашусь на все, что вы с ним сочтете нужным. Верю в ваше благоразумие и преданность, но сама убита и ничего не в состоянии предпринимать.

— Спасибо, спасибо, ваше величество. Бог милостив! Позволите идти? — заторопился Бассевич, обрадованный, что дело движется споро.

— Иди, граф, и я спешу, — бросила Екатерина, уже возвращаясь в покои Петра, дверь за ней закрылась, и тут же с другой стороны в зал вошел Меншиков.

— Что она? — спросил он сразу о главном.

— Целиком полагается на вас, — не отстал в лаконичности опытный придворный.

— Он? — задал следующий вопрос Меншиков, не меняя стиля.

— Без памяти.

— Сделал завещание?

— Хотел, — не смог.

— Так… Эй, кто там!

Лакей не заставил себя ждать.

— К услугам вашим, ваша светлость!

— Поди, скажи моему человеку, чтобы действовал, как я велел. Мигом! — отдал распоряжение Меншиков и повернулся к Бассевичу. — Думаю, ты согласен, граф, необходимо, чтобы Императрица дала надежду подданным своим, пока наиближайшим, что не оставит их, словом, что согласна взять на себя бремя управления, покуда цесаревич подрастет. И прочее… С царицей я переговорю, пожалуй, ещё сам.

— Так-то оно вернее, князь. Только, чаю, трудно будет ее уговорить снова оставить мужа.

— Будь добр, расстарайся, граф, испроси через Макарова мне аудиенцию у ее величества, — попросил Меншиков.

— Применю все свое усердие, — заверил Бассевич и легкой, грациозной походкой человека, привыкшего быть на виду, направился в кабинет. Ему на смену в зал вошел Толстой. Пройдя суровую петровскую школу, они были научены работать быстро и слаженно, когда требовала обстановка. Теперь же их жизни висели на волоске, причем, тонюсеньком, они прекрасно отдавали себе отчет в том, что Долгорукие, Голицыны и иже с ними в душе подписали смертный приговор своим соперникам.

— То-то молодец! Уж здесь! — остался доволен Меншиков.

— Стараюсь, сколь могу. А ты, светлейший, слыхать, решил ускорить события?

— Они сами ускоряются. Медлить нельзя, он опять в беспамятстве. Вас с Бассевичем я бы просил встретить и подготовить подъезжающих. Я тем временем переговорю с императрицей.

— Ее величество соизволили дать согласие выйти к вам, ваша светлость. Сейчас будут в кабинете, — подоспел расторопный гольштинский министр.

— Отлично. Благодарю. Я туда. А вы — к «гостям», друзья мои! Пьеса вам известна, распределяйте роли. Прошу вас нижайше ничего и никого не упустите, надобно ни минуты не забывать, с кем и чем дело имеем. Скоро буду.

И Меншиков направился в государев кабинет. Бассевич и Толстой, повиновавшись Меншикову, перешли в гостиную залу, куда должны были стекаться «приглашенные».

Меншиков только что не вбежал в кабинет. Никак нельзя было заставить Екатерину ожидать его в такой-то момент. Да, дружба у них была старая и крепкая, но при этом с обоих сторон тонко выдерживался политес, и тон общения в каждом конкретном случае бывал особый от самого что ни наесть панибратского до изысканнейше подобострастно-почтительного. Лишь только Меншиков вошел, приотворилась дверь с противоположной стороны. Еще не видя, кто за ней, но точно зная, светлейший бросился навстречу с увещеваниями:

— Матушка-государыня, я понимаю, что не в праве в столь скорбный час беспокоить вас, и нет мне прощения, но обстоятельства таковы, что я вынужден был молить вас об этой милости. Прошу вас, взгляните в окно. Вон там и там в углу, и здесь, совсем под окнами, гвардейцы-офицеры. Они пришли сюда, по собственному побуждению, потому что беспредельно преданы нашему Императору и вам и хотят вас поддержать в роковой момент. Они вас обожают… Мы посоветовались: первостепенные сановники и сенаторы на вашей стороне. За нами не только гвардия, но и армия. Казна у нас в руках. Мы, ваши приверженцы, занимаем все ключевые позиции. Сторонники Петра II сильны лишь знатностью. Риска нет. Но действовать необходимо. Должны же ваши подданные знать, что вы согласны принять на себя власть…

— Но я… — хотела было начать Екатерина.

Меншиков понял: царице требуются основные наметки того, что ей предстоит развить в своей речи, а также намеки, каковой должна быть манера поведения на ближайший момент, и, не тратя понапрасну время, перебив, как будто не совладав с собой, так как не в силах услышать отказ, еще более страстно, чем начал, продолжил:

— Матушка Екатерина Алексеевна, ваше величество, сам Петр венчал тебя на царство. Прошу соберись. Нужно произнести лишь несколько слов успокоения своим подданным, желающим после Петра на троне видеть только тебя. А если у кого из них и есть сомнения, вы, ваше величество, должны разрушить их. Позвольте, я взгляну, все ли в сборе и вернусь за вами.

Екатерина быстро направилась к дверям, из которых появилась:

— Нет, я от него не отойду больше ни на минуту!

Из покоев Петра, навстречу Екатерине, будто по команде Меншикова, вышел Макаров. Меншиков побежал вслед за ней и с отчаяньем в голосе продолжил свои наставления:

— Помилуйте, ваше величество, если власть перейдет в руки ребенка, стране грозит хаос, в котором первыми погибнем мы.

Приняв пасс, Макаров как бы невзначай мягко заступил Екатерине дорогу.

— Ваше величество, — вкрадчиво заговорил он, — Александр Данилович действует и советует вам разумно. Я понимаю вашу скорбь, но со своей стороны тоже молю вас соблаговолить и выполнить просьбу светлейшего князя.

— Не в силах, — был ответ.

Действительно силы и решимость требовались немалые. По сути сейчас её подданные предлагали ей при живом муже-императоре объявить себя правящей монархиней, то есть захватить власть. Опасностей в таком шаге таилось столько, что и не перечесть. Но уже двух основных было достаточно, чтобы ой как поколебаться. Во-первых, супруг, который хоть и был уже без сознания, мог и выжить, случалось прежде, что он чудом отходил от тяжелейших болезней. Как и чем она оправдается, тем более теперь, когда их отношения столь осложнились вскрывшейся ее любовной интрижкой с камергером Монсом. Ужаса, который она пережила тогда, ей больше не вынести. Да и надежды на прощение нет, и не может быть. Во-вторых, что если задуманное не удастся?! В обоих случаях — казнь, причем, казнь позорная… А решаться надо… Иначе будущее грядет не многим лучшее, чем при провале…

Обстоятельства не оставляли времени ни на размышления, ни на уговоры. Вошел граф Толстой:

— Позвольте доложить, ваше величество. Приглашенные его светлостью, прибыли. Они ждут.

Екатерина снова отрицательно повела головой.