Меж троном и плахой. Исторический роман

Ирина Николаевна Павлычева

В два с небольшим года российский трон сменяет трёх монархов. Противостояние, подспудное соперничество, тайный накал страстей захватывают всех приближённых. Борьба за власть одинаково приближает и к трону, и к плахе.

Глава IV

Не спали и в доме князя Алексея Григорьевича Долгорукого. Уже давненько он совещался со своим двоюродным братцем Василием Лукичом, тоже князем Долгоруким. Много побывало и посетителей. Казалось бы, обстоятельства складывались, ладнее не придумаешь, но беспокойство обуревало безмерное.

— Ты погляди, — в очередной раз начинал повторять свои рассуждения Алексей Григорьевич, — кто только не прибегал за ночь — все хотят видеть на троне Петра Алексеевича — внука. И по всем доселе существовавшим на Руси понятиям и законам — ему на престоле быть. Нет же, надо было императору издать указ о престолонаследии. Теперь жди-гадай, кого ему придет в голову назвать своим приемником. И выбора-то вроде у него нет, кроме внука, три бабы, причем, две из них малолетние ветреницы, а третья сама себе дорогу к трону Монсом загородила, и сидишь дрожишь, потому как знаешь, того и жди, выкинет государь, чего и в самом кошмарном сне не приснится, и никаким другим образом в голову не придет. Вот нет-нет, да мелькнет мысль, что лучше бы сам остался, выздоровел. Хотя натерпелись за жизнь, желательно и дух перевести!

— Так-то так, братец, и не единожды мы с тобой это на разные лады твердим, но не заклинание сие, повтором делу не поможешь. Давай лучше пока визитеры схлынули, еще раз раскинем карты, поглядим, как они лягут, и как мы сами их перемешать можем, — вступил Василий Лукич.

— Говоришь, добры люди прибегали, ратуют за Петра Алексеевича меньшого? А сколь ты уверен, что половина из них в обе стороны не кланяется. Припомни-ка, ведь, как один, пешими явились, да закутаны были по глаза, значит, не хотели, чтобы кто-нибудь их узнал по дороге к тебе, да и экипаж свой у твоего дома предпочли не оставлять… Далее, «три бабы», как ты изволил выразиться. Одна другой опаснее, скажу я. Екатерина — на белом свете единственная c лишком двадцать лет умела «муженька своего Петрушеньку» вокруг пальца водить. Не равен час и на сей раз изловчится. «Молодые ветреницы»! Молодые — да! Но по чести сказать, обе умны, да и знаниями не малыми владеют. Анна — вдумчива не по годам, правда, просватана… Зато Елизавета совершенно свободна, и характером подержавнее будет… Словом, на Бога надейся, а сам не плошай. Довольно нам рассуждать, действовать время пришло. Императору не лучше. Предлагаю, сначала на все случаи жизни себе соломки подстелить, а затем и наступать, по моему суждению, следует срочно.

— Не спорю, но мы не решили, будем ли что-либо предпринимать, если Петр назовет наследника или… — осторожничал Алексей Григорьевич.

— На мой характер, я бы попытался в любом случае, но решать тебе: ты — воспитатель цесаревича Петра Алексеевича, — подзадорил Василий Лукич, — на тебя ляжет основное бремя власти по его восхождении на престол.

Нехитрая подначка сработала стремительнее и сильнее, чем князь Василий ожидал. Вожделение власти прорвало плотины осторожности и осмотрительности Алексея Долгорукова

— Тогда вперед! — чуть не закричал он и даже вскочил с места.

«Эк, однако, как тебя пробрало, братец», — подумал Василий Лукич. И счел за благо немного поохладить кузена, а то не равен час зарвется, да с горяча и подведет всех под монастырь, причем, в прямом смысле слова:

— Интересно, а что предпринимает теперь Светлейший? — И на сей раз слова Василия Лукича подействовали в желаемом направлении. Алексей снова опустился на скамью и посерьезнел, если не сказать, помрачнел.

«Недаром я столько лет подвязался в дипломатии с легкой руки Петра, — кое-чему научился», комментировал про себя свои успехи Василий Лукич, — «Если так и дальше пойдет, пожалуй, править буду я, а не он, при благоприятном, разумеется, стечении обстоятельств в дальнейшем. Милое, оказывается, занятие быть «серым кардиналом».

Алексея Григорьевича тем временем, наоборот, посещали мысли отнюдь не приятные. Решениями почившего императора можно было бы пренебречь, если союзники не подведут, а вот как пренебречь живым Меншиковым, поди — попробуй. Изловчиться бы арестовать до решающих событий! Легко мечтать, а как провернуть, стережется, а умри Петр, станет в стократ осторожнее, да еще закрутит интригу в противовес. На свою сторону его не перетянуть никакими посулами, он при императоре Петре II не жилец…

— Что посоветуешь с Меншиковым делать, Василий Лукич? — прервал затянувшуюся паузу Алексей Григорьевич.

— Пока, что с ним поделаешь, нужно выдерживать нейтралитет, а вот как только станет ясно, что наша взяла, тут уж главное не оплошать, сию же секунду под стражу и на плаху хорошо бы не откладывать… слава Богу, есть за что.

— Хоть отбавляй, — мечтательно подтянул Алексей Григорьевич.

— Ну вот, а тем временем, рассылай-ка нарочных, пусть все, как только придет известие о смерти императора, не мешкая, будут во дворец, да выкликают Петра II, что бы там ни было. Пусть не раздеваются, даже шубы не снимают, так и спят, и едят, в решительный момент каждый миг будет дорог. Также распорядись, чтобы одетыми и с запряженными конями ждали будущие нарочные числом равным нужным и верным нам особам. Хватит у тебя людей и лошадей по одному на приглашенного? Если нет, я дам.

— Найдется, найдется, — заторопился Алексей Григорьевич. — Пойду распоряжусь да сразу распределю, кому куда направляться и с каким сообщением, чтобы потом только одну команду дать: «Вперед!» — и все готово. А ты пока подумай, что еще нужно, чтобы потом не замешкаться.

«От страха, что ли, он таким шелковым стал, прямо не узнать, воплощенное послушание. Вона, как власти захотелось!» — развлекался про себя Василий Лукич. Вслух же сказал:

— Хорошо бы к Остерману троих снарядить, чтобы являлись к нему каждые пять минут с напоминаниями во дворец пожаловать.

— Напрасный труд, братец, что мы с тобой наперед не знаем, что напоминай, не напоминай — скажется больным при смерти и все одно не покажет и носу. Может что еще?

— Да что же еще? — благосклонно отвечал Василий Лукич, чуть не всерьез входя в роль теневого правителя. — Остальное решится во дворце в соответствующий момент. Сумеем проявить быстроту и натиск — наша возьмет, оплошаем — жди сюрпризов.

В глубине души обоим братьям куда больше хотелось бы заранее предпринять ряд шагов к желанной цели. Но граф Толстой был прав, трепет перед Петром был необорим даже жаждой вожделенной власти, поэтому ни один из них о сем и не обмолвился. Более того, судя по себе, они были уверены, что никто не шевельнется прежде них, все выждут, и тут они глубоко ошибались.