A&B. История двоих. Том 1

Екатерина Ведерникова (2024)

Дети, ненавидящие друг друга, стали одной семьёй. Ненависть быстро превратится в любовь. Но что делать, если эту любовь хотят отнять? Их ответ прост: убить всех, кто пытается это сделать. Сравнять с землёй, стереть в порошок, уничтожить — словом, жестоко и безжалостно избавиться от любой угрозы. Монстры, притворяющиеся детьми, или всего лишь дети, вынужденные убивать?

4. Война

За две недели, что она провела в этом доме, они редко находились в одной комнате больше минуты. Обычно они сразу или после короткой перепалки расходились по разным комнатам. Потому она сильно удивилась, когда он стал таскаться за ней по всему дому с ручкой и листком бумаги.

— Тебе чего? — поинтересовалась она.

— Не обращай внимания.

— Ты за мной по пятам ходишь уже час. Чего тебе от меня надо?!

— Ничего.

Сколько бы она не спрашивала, ответ не менялся. Он везде ходил за ней — на кухню, по коридорам, в игровую, словно привязанный. В конце концов, она решила его игнорировать. «Сам рано или поздно отвяжется…» — подумала она. — «Интересно, а он у них глубокий?» — перескочили её мысли в другое русло.

На следующий же день после переезда она принялась изучать огромный дом. Каждый день она ходила туда, где ещё не успела побывать: в новую комнату, на неизведанную террасу, лестницу или балкон. Воистину дом был слишком большим, чтобы обойти его лишь за день. Сегодня в планах посетить бассейн. Зайдя в комнату и взяв всё необходимое, она направилась на первый этаж и не сразу заметила, как «хвост» за ней исчез.

Немного поплутав, она-таки нашла нужную лестницу и спустилась к бассейну. Он превзошёл ожидания — он больше любого бассейна, виденного ею. Радостно улыбаясь, вприпрыжку она побежала в раздевалку, там переоделась в купальник и, выскочив из раздевалки, с разбега прыгнула в воду. Прохладная вода, пропитанная хлоркой, обдала тело. Вынырнув из воды, она звонко засмеялась. Эхо разнесло смех. Она ныряла, выныривала, плавала от одного конца в другой, беспрестанно хихикала. В воде она чувствовала себя в своей стихии. Ей было так свободно и легко, что она осталась бы в ней жить, если бы разрешила мама. Но увы, обычно ей не удавалось поплавать больше часа — её чуть ли не за шкирку вытаскивали из воды. Часто уже под стук зубов и с синими губами.

Быстро устав от резвого плаванья, она подплыла к бортику и решила немного расслабиться, покачиваясь на лёгких волнах. Закрыв глаза, она погрузилась в свои мысли. Шум воды словно растворял страхи и тревоги, оставляя после спокойствие. Нежась на волнах, она позволяла своим мыслям витать, где им вздумается. Вспоминалась мама и её сердитый голос, а ещё кисловатый запах мандаринов и новогодней ёлки, запах пороха от фейерверка и… Вдруг от приятных тёплых воспоминаний её оторвал уже знакомый запах, напоминающий снег.

— Себастьян! — крикнула она, обернувшись. — Ты оставишь меня сегодня в покое или нет?!

— Как ты меня заметила? — удивлённо спросил он и застыл в метре от бассейна. На нём были плавки, а в руках он держал полотенце. — Я же бесшумно подошёл.

— Ты не такой не заметный, как думаешь, — буркнула она и отвернулась к окну. За окном был всё тот же лесной пейзаж, в этот раз затянутый утренним туманом. Она услышала, как он плюхнулся в воду, но даже не повернулась на шум.

— О чём думаешь? — раздалось рядом с ней.

Не удостоив его ответом, она перевернулась на спину и, оттолкнувшись ногами от бортика, уплыла на середину. Она думала, что Себастьян последует за ней, однако он этого не сделал. Оставшись у бортика, он внимательно за ней следил.

— Ты что, плавать не умеешь? — хихикнув, спросила она.

— Умею, — тихо сказал он, не убирая руку от края.

— Нет, не умеешь!

— Умею.

— Докажи.

— Не буду я тебе ничего доказывать.

— Значит, не умеешь.

— Умею.

Хитро улыбнувшись, она улучила момент, когда он на неё не смотрел, и нырнула под воду. Незаметно подплыв, она вынырнула между ним и бортиком и, оттолкнувшись ногами, утащила его за собой на середину. Но только этим не ограничилась. Вновь нырнув, она схватила его за ногу и поволокла вниз.

— Так ты всё-таки умеешь плавать, — хохоча во весь голос, сказала она, пока он, нелепо молотя руками по воде, плыл к бортику.

— Ты думаешь, это смешно? — спросил он, выскочив из воды. Голос его звучал необычно грубо, но он не повысил его ни на децибел. — Ты, правда, так думаешь?

— Сам виноват, нечего было за мной повсюду ходить!

— Я, чтоб ты знала, всего лишь хотел тебя получше узнать. Думал, может, я ошибаюсь, и в тебе всё-таки есть что-то хорошее. Я ошибся. Нет в тебе ничего хорошего. Ты — взбалмошная дура и только. Не хочешь, чтобы я за тобой ходил? Хорошо. Я больше вообще к тебе никогда не подойду. Как и никто другой, у кого мозги на месте.

— Вот как?! У самого-то друзей нет, а ещё обо мне что-то говорит! С тобой, думаешь, кто-то водиться захочет?

— У меня, в отличие от тебя, есть подруга. А ты — никому ненужная идиотка.

Сказав это, он быстрым шагом ушёл, не обращая внимания на гневные выкрики в спину.

На следующее утро он, как обычно, спустился к завтраку. Она пришла на кухню раньше и сейчас стояла у плиты. Что именно она готовила, он не стал спрашивать, хоть ему и было интересно. Она, заметив его, демонстративно фыркнула и отвернулась. Достав из холодильника йогурт, он сел за кухонный стол и, стараясь даже не смотреть в её сторону, принялся завтракать. Вскоре и она закончила готовить и села напротив. На тарелке лежали горячие бутерброды, от которых разносился аромат жареной ветчины и плавленого сыра.

— Проваливай отсюда, — приказала она. И раньше он бы молча ушёл, но не в этот раз. Он поднял на неё взгляд, смерил им её секунду и после вернул обратно в йогурт. — Ты меня не слышал? Свали! — сказала она и ударила по столу.

— Не свалю. Если тебе что-то не нравится, вали сама, — спокойно ответил он, не поднимая взгляда.

— Тебе по роже, что ли, дать?!

— Да бей ты, сколько хочешь, но я отсюда не уйду, — твёрдо сказал он.

— А-а-а, — протянула она, восприняв его спокойствие за страх перед ней. — Ты хочешь извиниться за вчерашнее, так? Ну что ж, извиняйся, я тебя слушаю.

— И не подумаю. Извиниться тут должна ты за идиотский поступок.

— Ещё чего! Я уже говорила, ты сам виноват!

— Я сам себя на дно бассейна потащил?

— Я просто забыла, что ты — нюня и можешь испугаться такого пустяка. Не будь ты таким сопляком, всё было бы хорошо.

— Нюня? Сопляк?

— А кто ещё? Ты себя в зеркало видел, вообще? Бледный и тощий, как глист.

— А ты лучше? Постоянно лохматая, словно чудовище. Ты хоть на секунду задумалась, чем может закончиться твоя шалость? А если бы я утонул?

— Не утонул же!

— А если бы?

— А если бы, а если бы, — передразнила она его писклявым голосом. — Я же говорю — нюня!

— Да пошла ты… — сказал он и выкинул упаковку от съеденного йогурта в мусорку. Покинув кухню, он ещё долго злился и мысленно продолжал спор. Она делала так же.

Сцены подобные этой стали регулярными. При любой встрече они долго ругались, переходя на личности. Их ранее холодная война переросла в открытую, где они уже не выбирали слова и не чурались пакостить друг другу: изорванная в мелкие клочки книга Себастьяна; стирка яркого платья Хикари со средством для прочистки труб, что превратило его в решето; вываленные помои в тарелку с едой Себастьяна; вырубленное электричество и запирание Хикари в её комнате на пару часов без света; кинутый прямо в лицо Себастьяну целый ворох собранных в саду всяких жучков, паучков и червячков. И много-многое другое.

Ведя войну, каждый из них внимательно изучил противника. Себастьян быстро смекнул, что Хикари побаивается темноты, а Хикари — что Себастьян не переносит грязь и насекомых. Так продолжалось бы и дальше, если бы не начало учебного года.