Не буди лихо…

Евгений Ерофеев

Что делать, если из-за простой ошибки строителей пробудилось древнее зло? Можно ли спастись от целой стаи кровожадных упырей, алчущих свежей крови? Кто может спасти деревню от набега орды нежити? Волею судеб ответы на эти и многие другие непростые вопросы придется искать героям этой книги, нашим современникам и обитателям совсем другой эпохи, следы которой можно найти лишь в истлевших летописях. Смогут ли герои пережить самую страшную ночь в своей жизни?

* * *

Аксенов ехал по темной трассе и громко матерился. Ругался он изыскано, витиевато, с размахом. Не выпуская сигареты изо рта, он, прищурившись, следил за дорогой. Осенний дождь крапал на стекло несильно, но все равно видимость была близка к нулю — фонари почему-то не работали. Несмотря на погодные условия, синяя «Лачетти» неслась в ночи с бешеной скоростью, Павел Олегович рисковал лишиться прав.

А зол он был на бестолкового профессора, с которым у него была назначена встреча на семь вечера. Потом выяснилось, что светила науки выступает с короткой вступительной речью на международной конференции и их рандеву переносится на неопределенный срок. Павел Олегович ходил как зверь в клетке около кафе, где ему было назначено. Заморозив ноги, он переместился в машину, но и там не смог спокойно усидеть на месте, так сильно был возбужден. Ему не терпелось быстрее продемонстрировать фотографии, заручиться поддержкой ученых и приступить к тернистому пути наверх, к славе и богатству. Нервничать заставлял и исчезнувший рабочий, который мог уже вовсю копать под своего директора и плести интриги, у него была фора. Короткими приплюснутыми пальцами Аксенов время от времени взъерошивал короткий ежик светлых волос, трогал себя за горбатый, некогда сломанный нос и постоянно проверял мобильный, не звонит ли кто. Ближе к одиннадцати он почувствовал самое настоящее отчаяние. От голода свело желудок, он, злой как черт, выскочил под дождь и с рычанием бросился к стоящему неподалеку ларьку «Теремок». Он давился еле теплым блином, запивая его холодным пенящимся квасом. К концу трапезы телефон наконец-таки ожил — звонил приятель Павла Олеговича, который и выступил организатором этой встречи. Глава «ЭлитЛесСтроя» судорожно сглотнул, не пережевывая, и нажал на кнопку ответа:

— Да, алло.

— Паша, привет. Это я. В общем, какое дело. Михаил Сергеевич только что мне отзвонился, сказал, что замотался и просит на завтра перенести. У тебя же не горит.

— Да я… Мы же договаривались вообще на семь… Как это… — от бешенства не сразу нашелся, что и ответить Аксенов. — Твою-то мать, Кемеров! Вы совсем там попутали??? Я прождал этого престарелого козла четыре часа. Четыре! Ты понимаешь это?

— Паш, я-то что? С меня взятки гладки, ты меня попросил, я сделал? Сделал. То, что он кинул, так это не с меня спрашивать надо. Да и вообще, чего ты хочешь? Это же люди науки, у них семь пятниц на неделе. Это же не контракт какой, подумаешь. Завтра встретитесь, он как раз виноватым себя будет чувствовать, сможешь его обработать, как умеешь. Да?

Аксенов матюгнулся в рифму и в ярости бросил трубку на пассажирское сиденье. Через минуту, как следует прооравшись в тишине, он опомнился и набрал номер друга:

— Игорек. Извини. Был не прав, нервы стали ни к черту. Не обижаешься? Ну молоток, чего на припадочных обижаться? Завтра от тебя жду звоночка. Ты же помнишь, если все выгорит, ты тоже в накладе не останешься. Дядя Паша добро помнит. Ну все, бывай, браток.

Старая «шевроле», сердито взвизгнув шинами, живо понеслась в сторону пригорода.

— Это ж надо быть таким козлом, да? Как так вообще можно. Да последний гопник так поступать не будет. Что это за чучело там такое, еще интеллигента из себя строит, — все вопросы так и оставались без ответа.

Замолчал он, только тормознув у знакомых ворот, чуть-чуть по инерции проехав на скользком гравии. Света не было нигде, только одинокий фонарь на дороге, под которым и припарковался Аксенов. Участок был погружен во тьму. Он опять грязно выругался.

— Что за люди такие? Ни на минуту оставить нельзя.

Калитка была открыта, хотя Павел Олегович точно помнил, как строго-настрого приказал Толику запереть ее после своего отъезда. Его просьба, как и сотня других до этого, была полностью проигнорирована.

Электричество не отрубили — Аксенов понял это по мерцанию телевизора через окно бытовки. Это уже облегчало ситуацию. Но тот факт, что Толи нигде не было, очень сильно беспокоил директора строительной фирмы. «Уж не Раду ли его навестил и с собой увел. Вот это будет номер. Тогда я его сильно недооценивал», — тревожно думал Павел Олегович, дергая за ручку двери. Было не заперто. Если бы мужчина был не так погружен в свои мысли, то, может быть, он и заметил бы скрюченную фигуру на крыше бытовки. На подозрительном субъекте был красный пуховик.

Зайдя внутрь, Аксенов поморщился — в воздухе витал неприятный запах. Где-то недавно он уже чуял нечто подобное. Тут его осенило — в отрытом склепе пахло точно так же. Из маленького предбанника он зашел в комнатку. Телевизор и впрямь работал, на экране шел дешевый боевичок, кадры быстро мелькали, сменяя друг друга с космической скоростью.

Вдруг сбоку что-то зашевелилось, и Аксенов заорал, подскочив на месте. У стенки, практически за ним, стоял Толик.

— Фух, чуть кондрашка не хватила, — Павел Олегович взялся за сердце, — что за детские приколы, Толян? Совсем со скуки двинулся?

Толик не ответил, лишь чуть покачнулся. Тогда-то Аксенов и заметил мертвенно-бледный цвет лица своего подопечного. Это было видно даже в темноте.

— Ты что? — предприниматель отошел на шаг назад.

Толя снова промолчал, как-то по-собачьи наклонил голову набок и плотоядно уставился куда-то в район шеи своего шефа.

Аксенов еще не успел отойти от неожиданного испуга, он до сих пор ощущал необычайную легкость в ногах, а сердце колотилось так громко и быстро, что его, казалось, должен был слышать и стоящий рядом молдаванин.

Экран телевизора вдруг стал ярко-белым — кино пошло на перерыв, стали показывать рекламу. Толик недовольно и зло прищурился. Тогда-то Павел Олегович и заприметил огромную зияющую дырку на шее строителя. Он завороженно уставился на нее не в силах оторвать взгляд. В уме сразу же всплыла корявая фраза из дежурных полицейских сводок и документальных передач про насильников и убийц: «ранения, не совместимые с дальнейшей жизнедеятельностью». Однако, казалось, что подобная травма не причиняет ее обладателю никаких неудобств. Более того, Толя вдруг резко вскинул руку, словно указывая самому себе дальнейший курс. Дрожащий палец с грязью под обгрызенным ногтем указывал на Павла Олеговича, как на виновника всех бед и напастий.

Аксенов не зря слыл ушлым человеком. Его звериная чуйка не раз спасала его в жизненных передрягах, коих на его пути было немерено, позволяла выходить сухим из воды. Именно поэтому он, ни секунды не колеблясь, моментально развернулся на пятках и помчался прочь, не забыв, впрочем, с грохотом захлопнуть дверь, чтобы выиграть драгоценные секунды. С калиткой он провозился чуть дольше, страх застилал глаза и не давал мозгу принимать правильные решения. Самое сложное было достать ключи от машины трясущимися руками. От бессилия он даже пнул «Лачетти» в дверь, отчего та недовольно пискнула сигнализацией. Наконец, ключи оказались в правой руке, но в этот момент хлопнула дверь бытовки — Толя выбрался наружу. От испуга, мало отдавая отчет в своих действиях, а отдавшись на волю первобытных инстинктов, Аксенов сделал первую глупость — не сел в машину и не погнал прочь, а просто развернулся и понесся по пустой дороге куда глаза глядят, с такой скоростью, что позавидовать ему мог бы любой начинающий спортсмен.

Он никогда не чувствовал такого страха, хотя жизнь его была полна приключений и опасностей, в свое время он нюхнул пороху на сто лет вперед. Но тот первородный ужас, что сейчас поселился у Аксенова во чреве, не походил ни на что. Он мчался без оглядки, боясь увидеть такое, чего сердце уже точно не выдержит. Может, так оно и было бы. Следом за ним как-то неуклюже несся Толик, похожий на робота из старых фантастических фильмов. Первые шаги давались ему с трудом, он словно вспоминал, каково это — бегать, но с каждой секундой темп бывшего строителя все увеличивался и увеличивался. Преследователь все ускорялся, и было непонятно, что страшнее — широкая, будто наклеенная улыбка на его лице или рваная кровоточащая рана на шее. А в темноте по канавам вдоль заборов запрыгало что-то, гораздо более зловещее и гадкое, чем мог себе представить Аксенов в самых страшных ночных кошмарах.