Синкретизм (искусство)

Синкрети́зм (лат. syncretismus — соединение обществ) — понятие в искусствоведении, используемое при описании сочетания или слияния «несопоставимых» образов мышления и взглядов, образующее условное единство. Помимо общей области искусства термин используется и применительно к исторически развития музыки, танца, драмы и поэзии. Литературовед А. Н. Веселовский определял синкретизм как «сочетание ритмованных, орхестических движений с песней-музыкой и элементами слова».

Понятие «синкретизм» было выдвинуто в науке середины XIX века, в противоположность абстрактно-теоретическим решениям проблемы происхождения поэтических родов (лирики, эпоса и драмы), якобы предполагающим их последовательное возникновения.

Теории синкретизма отвергает как представления Гегеля о последовательности «эпос — лирика — драма», так и предположений, по которым изначальной формой считалась лирика. К середине второй половины XIX века идея синкретизма рассматривается целым рядом авторов и окончательно формулируется Вильгельмом Шерером, который при этом все же ограниченно применяет ее к поэзии.

А. Н. Веселовский, один из сторонников теории поставил перед собой задачу полного изучения характерных явлений синкретизма и определения вариантов разграничения поэтических родов. В своих трудах (преимущественно в «Трёх главах из исторической поэтики») он выразил свое понимание теории синкретизма, основанное на значительном фактическом материале. Г. В. Плеханов так же разрабатывал теорию синкретизма в аспекте первобытного искусства, опираясь при этом на работу Карла Бюхера «Работа и ритм», полемизируя при этом по отдельным вопросам с автором этого исследования.

Академик Н. Я. Марра, основоположник яфетической теории, рассмотрел синкретизм под иным углом. Указав на язык движений и жестов как древнейшую форму человеческой речи, Марр выдвигает предположение о связи происхождения звуковой речи и зарождения трёх искусств — пляски, пения и музыки, — с магическими действиями. Также он указывал, что синкретизм включал в себя и слово («эпос»). С позиции Марра синкретизм теряет эстетическую ориентированность, и связывается с определёнными периодами в развитии человеческого общества, форм производства и первобытного мышления.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Соглашаясь с синкретизмом художественного и познавательного методов, отмеченным А. Н. Робинсоном, Н. И. Прокофьев вносит существенное уточнение относительно доминирования религиозно-символического мышления в Древней Руси: «Религиозный символизм был господствующим не на протяжении всей истории древнерусской литературы, а в определенный период ее развития: его господство можно отнести к XI–XV вв.» (с. 233). В целом же он выделяет «в истории русской литературы и общественной мысли… три господствующие мировоззренческие системы: религиозный символизм (XI–XV вв.), наивный прагматизм (XVI–XVII вв.) и рационализм (первые две трети XVIII в.)» (с. 235), подкрепляя свои выводы примерами различного подхода писателей в изображении природы в литературных произведениях соответствующих периодов. Однако, указав на имеющуюся связь мировоззрения и литературы и отметив зависимость позиции писателей в изображении природы от «художественно-мировоззренческих принципов отношения» к ней, Н. И. Прокофьев оставил без внимания сами художественные методы (или метод), соответствующие им же выделенным трем «господствующим мировоззренческим системам».

Александр Николаевич Ужанков, О специфике развития русской литературы XI – первой трети XVIII века: Стадии и формации, 2009

Синкретизм искусства. Теоретически формы общественного сознания выделяются сравнительно поздно. Вместе с тем нет никаких оснований отказывать более ранним, более древним цивилизациям в отсутствии объективности (а следовательно доли научности) во взглядах на природу. Ранние представления о мире характеризуются понятием синкретизма, т. е. нерасчлененностью, когда «музыка, пение, поэзия, танец не были отделены друг от друга» (БСЭ). Более того, искусство не существовало отдельно от труда: охоты, строительства, возделывания земли и т. д. и обрядов, направленных на удачные результаты его.

В. Б. Кошаев, Декоративно-прикладное искусство. Понятия. Этапы развития. Учебное пособие для вузов, 2014

Понятие «литературоцентризм» означает тяготение культуры к словесно-художественным формам саморепрезентации. В науку оно было введено Игорем Вадимовичем уже давно. Об этом свидетельствует целый ряд его публикаций на эту тему[2]. По мнению Игоря Вадимовича, для русской литературы характерен культурный синкретизм, а для всей русской культуры – литературоцентризм, оказывающий мощное воздействие на смежные формы культуры. Особенно сильным влияние литературы на другие формы культуры было в эпоху русской классики – в XIX веке, когда эти культурные формы получают свое развитие и распространение почти исключительно в литературной форме. Это касалось живописи передвижников, программной музыки, театра, в том числе, музыкального, философии, литературно-художественной критики и публицистики, журналистики в целом, науки, религиозно-мистических исканий, политической идеологии, морали и т. п. Значительна роль русской литературы и в отечественной культуре ХХ века, включая Серебряный век и советский период. Но, прослеживая эту универсальную закономерность, Игорь Вадимович, тем не менее, констатирует в этом процессе и подъемы, и спады. Как доказывает ученый, внимательный анализ этого феномена показывает, что при сохранении этой тенденции на протяжении длительного времени как магистральной, можно фиксировать существование определенной цикличности в проявлениях российской литературоцентричности.

Коллектив авторов, Исторические повороты культуры: сборник научных статей (к 70-летию профессора И. В. Кондакова), 2018

Религия, как и искусство, и мораль, принадлежит к древнейшим (первичным) формам общих «специализаций» в душевной самореализации, появившихся еще на заре времен из изначального синкретизма мифа. Эти «специализации» порождают, вновь и вновь, во всяком поколении, яркие своеобразные манифестации исторически-конкретных религиозных, этических и эстетических чувств. Как бы ни прогрессировали знания и технологическая практика, эти архаичные формы будут вновь и вновь воспроизводиться в новых оболочках. Они столь же органичны нам, как и базовые чувства: любви, ненависти, страха, умиления, любопытства и пр. Вероятно, это потому, что древние формы душевности являются каждый раз историческими, социокультурными формами канализации этих чувств, т. е. общеприемлемыми и нормативными в разные времена религиями, искусством, моралью. Особенность подобных первичных специализированных (по склонности) манифестаций в том, что они имеют сложносоставной характер и могут «произрастать» из одного и того же общего душевного материала. В одних характерных типах личности из этого общего материала «вырастет» религиозность, в других – искусство либо обыденное морализаторство. Всеприсутствие в антропологическом репертуаре каждый раз богатства типажей приводит к тому, что любая эпоха всякий раз рождает своих религиозных гениев, мудрецов и художников. Однако эпоха эпохе рознь: по характерным социокультурным обстоятельствам, политическим судьбам и экономической причинности. Соответственно, внимание общества захватывают, т. е. оказывают определяющее воздействие на формирование систем ценностей и норм, те или иные, более востребованные общим ходом дел, типы личностей. Это рождает «эпохи» религии, искусства, философии или же науки.

Владимир Красиков, Озарение трансценденцией, 2014

Выход исследователь видел в возвращении от цивилизации к духовной культуре. И в этой связи культурный феномен Заката представляется отправной точкой на пути к признанию необходимости «целостного взгляда на человеческое бытие» [64, с. 254], потребности выработки нового художественного метода, представляющего синтез нового и традиционного [64, с. 253254], универсальность и синкретизм, к которому тяготеет художественное сознание новейшего времени.

А. А. Степанова, «Закат Европы» Освальда Шпенглера и литературный процесс 1920–1930-х гг. Поэтология фаустовской культуры, 2015

В «Исторической поэтике» С. Н. Бройтмана[15] становление языка литературы рассматривается в границах «большого времени» и «большого диалога» (М. Бахтин). Выделяя три стадии в развитии эстетического объекта – «поэтику синкретизма», «эйдетическую поэтику» и «поэтику художественной модальности», – автор фиксирует возникновение и развитие форм литературного самосознания от риторической эпохи к неклассической. «Роман романа» (Сервантес, Стерн, Пушкин, Пруст и др.) не исчерпывает, по Бройтману, этих форм. В этой связи продуктивным становится сравнение скрытой и явной рефлексивности в прозе Джойса и Пруста: «… „Улисс“, как и „В поисках утраченного времени“, не только роман героев, но и роман романа, хотя эта „метароманность“ приняла у Джойса иную форму, чем у Пруста. У Пруста (…) изображение сопровождается анализом самой возможности автора что-то излагать. У Джойса специальный словесный анализ такой возможности отсутствует: он не пишет о том, как он пишет роман, не рассуждает прямо о своей авторской позиции. Он поступает иначе: вместо того чтобы давать отдельно форму и отдельно размышления о ней, он вводит рефлексию внутри самой формы. Поэтому форма у Джойса становится не только сотворенной, но и рефлексирующей над самой собой, вторично разыгранной, а значит, оказывается чем-то большим, чем просто форма…».[16]

М. А. Хатямова, Формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети XX века, 2008

Каждый из этапов развития науки обусловлен конкретно-историческими процессами (и одновременно воздействовал на эти процессы). Первый образец математической теории, эвклидова геометрия, возник в контексте античной культуры, с присущими ей ценностями публичной дискуссии, демонстрации доказательства и обоснования как условий получения истины, синкретизма сознания мыслителей той поры.

С. С. Антюшин, История и философия науки. Учебное пособие для аспирантов юридических специальностей, 2013

Дошло до предела развитие содержательных форм слова: наряду с исконно образным значением («внутренняя форма») и полученным в результате христианизации символическим в словесном знаке выработано и освоено понятийное значение, вокруг которого и стал формироваться современный литературный язык; в частности, проблема полисемии, заданная средневековой традицией семантического синкретизма, доходит до почти полного «распадения многозначности» (отмечено еще А. А. Потебней) с развитием терминологической однозначности, необходимой для логических операций (отсюда повышение роли «одномерных» иностранных слов, воспринимаемых как термины: любовь – это секс).

В. В. Колесов, «Жизнь происходит от слова…», 2015

Большое значение для развития теории динамики культуры имели труды исследователей, работавших в рамках структурно-функционального подхода, теории конфликтов, синергетики. Междисциплинарный синкретизм неизбежен при анализе такого базисного явления, каким является динамика культуры.

Т. П. Ритерман, Культурология, 2010

Для западной цивилизации переход от коллективного индивида к социальной личности и персоналистической идентификации шел параллельно с восточной – образованием каст и кастовой идентификации индивида. Различное представление личности в западной и восточной цивилизациях находят отражение и в праве. На Востоке социальные институты права, как и политические институты, носят императивный характер, на Западе – нормативный. Религиозные нормы Запада воплощались в канонах церкви, границы которых были довольно шаткими и укреплялись длительное время в истории с помощью меча и огня, как, например, в Варфоломеевскую ночь. Восточный религиозно-философский синкретизм догматичен. Императивы права и догматы веры также неразделимы, ярким примером чему служит ислам, где Коран выступает основой законов шариата. Другим примером является Китайская империя времен Конфуция, который считал, что чем меньше в государстве законов, тем больше в нем порядка, тогда как на Западе в Римской империи существовали многотомные дигесты Юстиниана.

Н. А. Исаев, Сексуальные преступления как объект криминологии, 2007

Синкретизм первобытной культуры означает нерасчлененность различных сфер и явлений культуры. Род, община воспринимались в эту эпоху как понятия, тождественные Космосу. Они повторяли структуру Вселенной. Первобытный человек был органичной частью природы, чувствовал свое родство со всеми живыми существами. Индивидуальное ощущение у первобытного человека определялось инстинктом, биологическим чувством. На духовном уровне он отождествлял себя не с самим собой, а с общиной, к которой принадлежал; обретал себя в чувстве собственной принадлежности к чему-то внеиндивидуальному. Человек первоначально становился человеком, вытесняя свою индивидуальность. Собственно человеческая сущность его выражалась в коллективном «мы» рода. Оставить в общине человека, который не желает следовать ее нормам, означало до основания разрушить социальный порядок, впустить в мир хаос, поэтому все, что происходило с каждым членом племени, было важно для всей общины, представлявшейся как неразрывная связь людей. Искусство, религия, медицина, производящая деятельность, добывание пищи не были обособлены друг от друга. Предметы искусства (маски, рисунки, статуэтки, музыкальные инструменты и т. д.) долгое время использовались главным образом как магические средства. Лечение осуществлялось с помощью магических обрядов. И даже практическая деятельность была связана с магическими ритуалами.

Е. С. Лученкова, История науки и техники, 2014

Духовное знание отличается от познавательного, отражающего внешний мир, но ничего не меняющего в самом познающем субъекте. Категория «духовное знание» очень созвучна с рубинштейновским пониманием человека не только как субъекта познания и действия, но и как субъекта этического и эстетического отношения. Последнее формируется благодаря «онтологизации» человеческой жизни, человеческого способа существования. Познавательное знание абстрактно или конкретно отражает мир, а духовное и неразрывно связанное с ним духовно-практическое не только указывают, как можно познавать и действовать в ходе преобразования эмпирической, социокультурной и экзистенциальных реальностей, но в таком знании образ мира виден сквозь призму человеческих потребностей и интересов. Духовно-практическое знание учит нас тому, как относиться к миру человека, к другим людям и самому себе. «К духовно-практическому знанию можно отнести знание об общении (фиксирующее не регулируемые правом нормы общежития), бытовое (связанное с обеспечением жизнедеятельности людей), культово-регулятивное (мифическое, религиозное, мистическое, магическое), художественное (не ограниченное собственно искусством, не объемлющее вообще креативно-образное самовыражение). Их особенности составляют: синкретизм видов деятельности, формирующих знание; косвенная обусловленность практической деятельностью, способность оказывать обратное влияние на практическое знание. В форме духовно-практического знания накапливается, обрабатывается и распространяется социальный и познавательный опыт» (Опенков, 1997, с. 135). Очевидно, что в таком контексте знание предстает уже не как когнитивное психическое образование, а как экзистенциальный феномен бытийного отношения.

Коллектив авторов, Принцип развития в современной психологии, 2016

Ранневизантийская культура переживает свое становление, будучи питаема многими истоками. Отчасти это объяснимо пестротою этнического состава Восточной Римской империи, для которого важны были не только языковые, но и диалектные различия, отчасти же – религиозным синкретизмом Рима и спецификой его философских синтезов. Переход от Античности к Средневековью имеет свои временные и пространственные координаты Начальной вехой этого перехода является территориальное деление империи на две части во время правления Диоклетиана (284–305), что было вынужденной мерой в условиях военного времени. Единство империи было восстановлено Константином I Великим (306–337), но он перенес столицу империи на Восток. В 324 г. на месте Византия, бывшей Мегарской колонии и главного города римской провинции Европа, император основал новую столицу Римской империи – Константинополь, через шесть лет город был освящен одновременно христианскими епископами и языческими жрецами. Так было положено начало разделению империи на «греческий Восток» и «латинский Запад». Этот процесс был завершен в 395 г. после смерти последнего императора единой Римской империи Цезаря Флавия Феодосия Августа (379–395) , разделившего империю между сыновьями Аркадием и Гонорием. Начало перехода христианства из вероисповедания гонимой общины во «вселенскую религию вселенской империи» было положено принятием Миланского эдикта в 313 г., легализовавшего христианство. При императоре Феодосии христианство было утверждено в качестве государственной религии Римской империи.

Р. В. Щипина, Григорий Нисский. Создание канона, 2013